В русской классике немало глубоких женских образов, но, как правило, все это истории молодых девушек в «мужской литературе». Прозаиков XIX века еще долго будет волновать герой — дворянин, чиновник, разночинец, его взгляды, чувства и проч. Но герой обязательно должен пройти «испытание любовью», поэтому необходима героиня. Конечно, нельзя свести женские характеры к одному знаменателю, но кое-что общее выделить можно, например, возраст: чаще всего это девушки на выданье. Если героя можно видеть в разных обстоятельствах (служба, хозяйство, разговоры о политике, семья), то героиню — почти исключительно в ситуациях, связанных с ее возлюбленным: она беседует с ним, думает или разговаривает о нем с матерью, наперсницей или няней. В конце концов, мужчина становится тем, кто ее духовно преображает.
В 1830–1840-е годы проза осваивает новые темы и типы, и в периодике появляются произведения, в центре которых молодая девица: «Полинька Сакс» Дружинина, «Неточка Незванова» Достоевского, «Вся женская жизнь в нескольких часах» Барона Брамбеуса и т.д. В это же время литературное поле обживают и писательницы — их взгляд на мир отличался от мужского, что нашло отражение в текстах.
Мария Жукова «Мои курские знакомцы» (1838)
Мария Семеновна Жукова (1804–1855) была популярной писательницей в 1840-е годы. Дебют в печати состоялся в 1837 году, Жукова издала цикл «Вечера на Карповке», затем последовали еще двенадцать повестей и книга путевых записок «Очерки южной Франции и Ниццы. Из дорожных записок 1840 и 1842 годов». Жукова была профессиональным литератором в полном смысле этого слова, то есть жила исключительно на доходы от литературного труда. Отчасти поэтому она чутко реагировала на литературные веяния: первый цикл укладывался в жанровые рамки романтизма, затем в ее прозе стало заметно влияние натуральной школы и т.д. Несмотря на достаточно консервативный подход к вопросам семьи и брака, героинь Жуковой отличает глубокий психологизм. Ее новаторство выразилось в переосмыслении женских персонажей — Жукова обратилась к тем, кто обычно играл второстепенные роли или выполнял комическую функцию: старые девы, приживалки, сердобольные тетушки, провинциалки. Не «беззаконные кометы» и не небесные ангелы, а обычные земные женщины заселили произведения писательницы. Их волнует не только Он. В очерке «Мои курские знакомцы» (первая публикация — «Библиотека для чтения») Жукова иронизирует над образом девушки у окна, которая обычно находится там с единственной целью: «…я ждала у окна. Вдруг... знакомый стук дрожек. Это он!.. Посмотрите, как беден язык человеческий! Вы подумаете, что я говорю о милом? Нет… ах, нет!.. В любви и в подъячестве мы принуждены говорить одни и те же слова». В этом же очерке появляется и совершенно непривычный образ старой девы, 28-летней Наденьки Прытченко: «Она, как языческое божество, разделяла забавы смертных, не забывая своего небесного происхождения…». Старая дева — почти всегда персонаж комический. Жукова не только по-новому изобразила подобную героиню, но и вступила в полемику с Адамом Адамовичем фон Женихсбергом (Павлом Ефебовским), автором повести «Мамзель Катиш, или Ловля женихов», в которой старая дева изображена как существо опасное и никчемное. Завершая свои размышления о том, как несправедлив свет (и прежде всего мужчины) к старым девам, Жукова иронически упоминает своего оппонента: «Ну, просто, с позволения сказать, Адамы Адамовичи!». Писательница открыто полемизирует с оппонентами: «Как будто старая девушка должна быть каким-то лишним звеном в творении! Разве женщина не имеет уже других обязанностей, другой цели, как, привязавшись к участи человека, которому угодно было возвести ее в достоинство своей супруги, жить для его счастья и потом угаснуть, оставив по себе несколько новых существ?». Это еще только одна из первых попыток ревизии женских типажей, но она очень симптоматична.
Елена Ган «Суд света» (1840)
Елена Андреевна Ган (1814–1842) — выдающаяся русская писательница, мать прозаика Веры Желиховской и религиозного философа Елены Блаватской. В отличие от многих других писательниц XIX века творчество Ган достаточно хорошо изучено (среди ее исследователей Джо Эндрю, Хью Эплин, Катриона Келли, Ирина Савкина и др). Елену Ган привлекала необычная героиня в необычных обстоятельствах, «феминизированный вариант романтического изгнанника». Такую «странную» женщину можно найти и в повести «Суд света».
Повесть состоит из трех частей, события каждой излагаются тремя разными повествователями: женщиной-писательницей и двумя главными героями — Влодинским и Зенаидой. Влодинский в предсмертной записке рассказывает о своем любовном чувстве к женщине, с которой он когда-то познакомился, отстав от полка по причине нервной горячки. Он ежедневно наблюдал «гуляющую сильфиду, в парке», и его воображение наделило незнакомку исключительными чертами. Под влиянием Зенаиды Влодинский испытывает «перерождение», но, оправившись от болезни, рассказчик поддается на провокационную клевету «суда света», вследствие чего убивает на дуэли брата Зенаиды, что привело и к ее собственной гибели. Последний текст повести — исповедь Зенаиды Петровны, где она сама рассказывает свою историю. Зенаида, как и другие героини Елены Ган, выше обыденного мира, она не стремится к социальной свободе, ее влечет «идея о возможности истинной вечной любви». Другое дело третий повествователь — женщина-автор, которая не может не видеть отношения окружающих к себе: «бедная писательница едет в невинности души своей обедать, не подозревая, что ее приглашали напоказ, как пляшущую обезьяну, как змея в фланелевом одеяле, что взоры женщин, всегда зоркие в анализе качеств сестер своих, вооружились для встречи с нею сотнею умственных лорнетов, чтоб разобрать ее по волоску от чепчика до башмака; что от нее ждут вдохновения и книжных речей, поражающих мыслей, кафедрального голоса, чего-то особенного в поступи, в поклоне, и даже латинских фраз в смеси с еврейским языком, потому что женщина-писательница, по общепринятому мнению, не может не быть ученой и педанткой, а почему так? Не могу доложить!..». Ган поставила эту проблему, хотя решить ее в полной мере предстояло писательницам следующих поколений.
Александра Зражевская «Женщина — поэт и автор» (1842)
По своему авторскому темпераменту Александра Васильевна Зражевская была не беллетристом, а публицистом, что хорошо видно и по отрывкам эпистолярного романа «Женщина — поэт и автор». Хотя этом тексте так много персонажей и сюжетных линий, что в них можно запутаться, гораздо важнее в нем размышления о природе творчества. Один из главных вопросов, который решают герои-резонеры, братья Альмовы, это вопрос о женском сочинительстве. Кстати, говоря о пишущих героинях, Зражевская использует слова «поэтка» и «авторица», что замечательно: положение женщин в литературе еще довольно непрочное, но для Зражевской номинация уже принципиально важна.
Выразителями двух точек зрений на женское творчество в романе являются два брата. Старший видит в нем род кокетства: «В жизни женщины две эпохи достойны примечания — родиться и выйти замуж. А потом, на что им образование? Выигрыш сделан: все кончено — успехи, ученье, музыка к чему послужат? Чтобы нравиться другим, чтоб сказали: какой он счастливец! у него жена вот чудо-то! редкость! сама и сочиняет, и рисует, как живописец!» Младший не только отстаивает право женщины на занятия искусством, но и влюблен в «авторицу» Алину Славину: «сердце их — мастерская и инструмент, и вся работа прямо из сердечной части: мудрено ли, что с ними такое раздолье сердцу, чувствам, — и не заметишь, как прильнешь?».
Для Зражевской тема женского творчества была главной, и особенно на этом фоне выделяется очерк «Зверинец» («Маяк», 1842), в котором она обрушилась на патриархальную критику. Зражевская сошла с ума и умерла в 1867-м году. Стабильный интерес к ней испытывают только историки профессионализации женского литературного труда, поскольку в ее текстах эта тема раскрыта максимально полно.
Каролина Павлова «Двойная жизнь» (1848)
Каролина Павлова (1807–1893) одной из первых сформулировала представление о поэтическом творчестве как о ремесле, которое при этом как бы само выбирает, кто им будет владеть:
Моя напасть! мое богатство!
Мое святое ремесло!
Поэзия — и напасть, и богатство. Природу взаимоотношений поэтического дара и обычной человеческой биографии Павлова исследует в очерке (так определяет жанр автор) «Двойная жизнь». Главная героиня — Цецилия, которая днем живет обычной светской жизнью (все повествование строится вокруг будущего замужества девушки). Ночью девушка буквально слышит стихи. Именно эти «ночные» тексты раскрывают внутреннюю жизнь Цецилии. Никаких предпосылок к занятиям поэзией у Цецилии нет, «она знала, что есть даже и женщины поэты; но это ей всегда было представляемо как самое жалкое, ненормальное состояние, как бедственная и опасная болезнь». Для очерка очень важен мотив немоты, который Павлова обозначает уже в стихотворном посвящении: «Вас всех, Психей, лишенных крылий / Немых сестер моей души!» Мотив «немоты» характерен для «дневной жизни», но осмысливается он именно в поэтической части. На самом деле Цецилия — одаренный поэт, но она не догадывается об этом. Идея «немого поэта» не впервые появляется в творчестве Павловой. Так, в стихотворении «Есть любимцы вдохновений» поэтесса противопоставляла поэтов пишущих, «могучих певцов», поэтам немым:
Но проходит между нами
Не один поэт немой,
С бесполезными мечтами,
С молчаливыми очами,
С сокровенною душой.
В дальнейшем этот мотив появится у Павловой не раз.
Авдотья Панаева «Степная барышня» (1853)
Современному читателю Авдотья Яковлевна Панаева (1820–1893) известна своими «Воспоминаниями», но она также автор замечательной художественной прозы. Повести «Степная барышня», «Воздушные замки» (1855), «Фантазерка» (1864), «Роман в петербургском полусвете» (1863) и другие были опубликованы в «Современнике» под псевдонимом Н. Станицкий или Н. С. В конце 1880-х годов Панаева публиковалась в «Ниве» и «Живописном обозрении».
В «Степной барышне» повествование ведется от лица мужчины, познакомившегося на постоялом дворе с патриархальным семейством Зябликовых, которые покинули свое поместье ради посещения ярмарки. С ними была дочь Феклуша, пленившая рассказчика отсутствием жеманности. На постоялом дворе не было свободных комнат, и семья уступила молодому человеку одну из своих. Расставшись с новыми знакомыми, рассказчик посетил своего друга, который оказался соседом Зябликовых. Об этой семье ходило множество сплетен, вплоть до обвинений Феклуши в занятиях приворотной магией. Рассказчик не знал кому верить. Слухи порой были так убедительны, но в простоте и радушии степных помещиков он тоже не мог сомневаться. Федосья, горничная Феклуши, рассказала, что когда-то у барышни была старшая сестра, от которой отказался ездивший к ней жених. По мнению света — страшный грех, в котором виновата исключительно девушка. Старшая сестра после неудачной попытки побега умерла. Тень этих событий легла на Феклу. Рассказчик решил проявить великодушие и сделать «степной девушке» предложение, заранее умиляясь произведенным эффектом: «…Одним словом, я воображал себя рыцарем угнетенной красоты и невинности». Однако Фекла не приняла великодушной жертвы, ей было решительно все равно, что говорят о ней злые языки. Спустя несколько лет Фекла вышла замуж за землемера, как читатель может догадаться, по взаимной любви.
Повествование ведется от лица мужчины, но получается несколько непривычный взгляд на героиню. «Степная девушка» — это не история молодой девушки в «мужской литературе», особенно, если мы говорим не о вершинных текстах, а о средней литературной продукции 1830–1850-х, где женские персонажи всегда чьи-то возлюбленные, матери, тетушки и т.д. Фекла генетически связана с прекрасными дикарками: Татьяной, лермонтовской Ундиной. Сюжет также напоминает о «Капитанской дочке», где Петр Гринев был вынужден вызвать на дуэль несостоявшегося жениха Маши Мироновой, оклеветавшего девушку (главный герой «Степной девушки» был почти готов вызвать на дуэль своего друга). Феклуша также в чем-то предвосхищает тургеневскую Асю. Фекла — новая героиня. Она сама вершит свою судьбу и не ищет замужества как способа решения проблем, а потому не бросается в объятья к первому встречному, который, к тому же, сомневался в ее честности.
Юлия Жадовская «В стороне от большого света» (1857)
Юлия Валерьяновна Жадовская (1824–1883) могла бы снискать лавры русской Джейн Остин, если бы не жизненные обстоятельства, которые не позволили ей в полной мере раскрыть свой талант. Импульсом, питавшим все творчество писательницы, была несчастная любовь к учителю П.М. Перевлесскому. Отец Жадовской был против того, чтобы дочь вышла замуж за «поповича», и их брак не состоялся. В 1862 году она сочеталась законным браком с доктором К.Б. Севеном — в первую очередь, чтобы высвободиться из-под гнета отцовской опеки.
Фабула романа предельно проста. История провинциальной дворянки Евгении Александровны Р. «В стороне от большого света» (первая публикация — «Русский вестник», 1857) во многом основывается на биографии самой Жадовской. Чувствительная Генечка влюбляется в Павла Ивановича, сына священника, учителя своей подруги Лизы, но прежде, чем выйти за него замуж, главная героиня проходит испытания чувствами. Сначала Генечка должна была выдержать разлуку с единственной подругой и своим возлюбленным, затем устоять перед чарами демонического старика Артемия Никифоровича Тарханова и, наконец, пережить увлечение молодым и богатым соседом Данаровым, приехавшим в свое имение после смерти отца. Спустя некоторое время Генечка встречается с Павлом Ивановичем и понимает, что любит только его. К тому времени умерла ее тетушка, и героиня осталась одна в разоренном имении. Тут-то Павел Иванович и сделал Генечке предложение.
Героини Жадовской эволюционируют от текста к тексту. В самых первых прозаических опытах («Непринятая жертва») несчастливые романтические отношения — это все, что составляет их внутренний мир. В повести «Переписка» заметна эволюция: главная героиня Ида уже не боится бросить вызов свету. И, наконец, в таких произведениях, как «Сила прошедшего», «Женская история» и «В стороне от большого света», Жадовская подчеркивает в девушках умение рационально мыслить, именно это и позволяет им преодолеть борьбу рассудка и чувств и достичь желаемого счастья.
Софья Ковалевская «Нигилистка» (1884)
Софья Васильевна Ковалевская (1850–1891) не только выдающийся математик, активный участник общественного движения 1860-х годов, но и автор нескольких литературных произведений, среди которых и повесть «Нигилистка». На Софью большое влияние оказала ее старшая сестра Анна Корвин-Круковская (по мужу Жаклар) — писательница и революционерка, еще в юности привившая младшей сестре интерес к народничеству.
«Нигилистка» не была закончена Ковалевской, текст был приведен в порядок мужем — М.М. Ковалевским — уже после ее смерти. В повести рассказывается о жизни Веры Баранцовой, на которую в детстве произвела огромное впечатление отмена крепостного права. В пятнадцать лет она влюбилась в опального соседа и профессора Технологического института, который стал ее духовным наставником. Любовные чаяния не сбылись, поскольку профессор был сослан еще дальше, в Вятку, где он и умер от чахотки. Вера Баранцова посвятила себя революционной борьбе. Она смогла облегчить наказание народнику Павленкову, выйдя за него замуж и изъявив желание следовать за ним в Сибирь. В основу сюжета положены некоторые факты знаменитого «Процесса 193-х» — судебного дела революционеров-народников, привлеченных за пропаганду. Прототип главной героини — Вера Гончарова, которой Софья Ковалевская помогла получить разрешение на переписку с Исааком Павловским, фигурантом «Процесса 193-х». Павловский был приговорен к сроку предварительного заключения. Революционеры поженились уже в эмиграции.
И хотя в повести вроде бы идет речь о новом типе женщины, которая желает действовать, в Вере Баранцовой явственно прослеживаются черты классических героинь, лучше всего умеющих приносить себя в жертву. В конечном итоге спасти Павленкова девушке удается, пустив в ход весь арсенал женской хитрости, о чем сама Вера говорит довольно цинично: «Как увидят смазливую рожицу, так сейчас растают, в умиление придут, ни в чем ей отказать не могут. Вот я и принарядилась, идя к нему; по этому, собственно, случаю и платье заказала. — Вера самодовольно указала на свой наряд,— а уж вид какой скромный приняла: подумаешь, воды не замутит».
Примечательно, что Ковалевская работала над повестью «Нигилист», посвященной Чернышевскому, которая также осталась незавершенной.