Постоянный автор «Горького» Василий Владимирский внимательно следит за рецензиями на важнейшие отечественные и переводные новинки и раз в неделю представляет вашему вниманию дайджест в рубрике «Спорная книга». Сегодня речь пойдет о сборнике рассказов Андрея Рубанова «Жестко и угрюмо».

Андрей Рубанов. Жестко и угрюмо. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019

Андрей Рубанов — «писатель для мальчиков» от пятнадцати-шестнадцати и до девяноста пяти лет включительно. По крайней мере, такая у него репутация. О чем бы ни рассказывал автор — о древнерусских людях-птицах (роман «Финист — ясный сокол», этим летом он удостоен премии «Национальный бестселлер»), о Москве будущего, заросшей гигантской коноплей (роман «Хлорофилия»), о директоре прогоревшего патриотического стартапа (роман «Патриот»), — критики и читатели повсюду находят эту гипертрофированную мускулинность.

Что ж, заказывали — получите. Новый сборник автобиографических (или квазиавтобиографических — все факты не проверишь) рассказов писателя «Жестко и угрюмо» построен именно так, чтобы ни у кого не осталось сомнений: это именно они, «мужские понты». Слово «мужественность» (и производные) стало ключевым для всех без исключения рецензентов. Одни полагают, что это чисто литературный прием, подражание Эдуарду Лимонову, другие считают признаком самоиронии, а в одной из рецензий героя-повествователя и вовсе называют, извините за выражение, рефлексирующим интеллигентом. И все дружно обсуждают, действительно ли автор пишет о себе таком как есть или талантливо водит читателей за нос? Рубанов, надо признать, сам направил мысли книжных обозревателей в это русло — с другой стороны, от первого лица и в автобиографическом ключе написана добрая половина его произведений: удивляться остается только тому, что для критиков это стало сюрпризом.

Владислав Толстов в обзоре «Достойное, новое, русское: самые интересные новинки отечественной прозы» («БайкалИНФОРМ») сравнивает новую книгу Андрея Рубанова с предыдущими сборниками его рассказов и вспоминает Эдуарда Лимонова:

«Рубанов все-таки из традиции лимоновской прозы, когда писатель рассказывает о себе, наделяя своих героев собственными фактами биографии, внешностью, возрастом, обстоятельствами места и времени. Это мало у кого получается хорошо, хотя таким приемом многие пользуются. У Рубанова получается. Он все же писатель опытный, умелый, знает, где ускорить действие, а где сфокусировать внимание на какой-то детали. И получается не обязательно жестко и угрюмо. Где надо автору, там будет угрюмо, а в другом рассказе — смешно, а в третьем — трогательно и ком в горле, а в четвертом — жутко и мурашки по спине. „Жестко и угрюмо” получился лучше, гораздо лучше прежних рубановских сборников рассказов „Тоже Родина” и „Стыдные подвиги”. Там большинство текстов оставляли впечатление необязательных зарисовок, житейских случаев, а здесь — серьезные рассказы, хорошая добротная проза. За рассказ „Мир хижинам” (как герой поехал в псковскую деревню принимать наследство внезапно умершего тестя-писателя) — отдельное спасибо. Тот случай, когда в небольшом тексте сказано так много, для чего другим писателям требуется роман...»

Дарья Ефремова в обзоре «Любовь, кура-гриль и мистика в маршрутке» («Культура») констатирует, что из-под маски сурового мужчины с насупленными бровями у героев Рубанова неизменно выглядывает классический рефлексирующий интеллигент:

«Сборник <...> причислен частью литературной блогосферы к „суровой честной мужской прозе”. Предполагается, что на арену выходит „соль поколения”, эдакий смурной тип, прошедший школу „лихих девяностых”, а заодно их непременные криминально-тюремные университеты, но переживший шансонный катарсис — „солдат, уголовник, муж, отец”. На самом деле „я-герой” Андрея Рубанова, наследующий традиции Довлатова и Лимонова, привязан к хронотопу „лихой годины” весьма условно: прямодушный, немного наивный, упорно оптимистичный и не лишенный лиричности, он примеряется к маске пикаро, но, как и положено рефлексирующему русскому интеллигенту, всякий раз терпит фиаско. <...>

„Жестко и угрюмо” — вердикт, вынесенный Рубанову питерским гением режиссером Ржанским, создателем прорывного фильма „Пять”. <...> Рандеву с завсегдатаем таинственных Канн было назначено на Мосфильмовской. Друзья заявились туда полные решимости дать бой „тарковщине” и внести наконец живую струю, но судьбоносная встреча, конечно же, окончилась полным провалом. „Ангел успеха сделал круг над нашими лохматыми головами и улетел куда-то в направлении центральной проходной „Мосфильма”, безусловно, он где-то там и обитал”, — острит „я-герой” уже в кустах — именно там друзья продолжают рассуждать о жизни и „тарковщине”, запасшись бутылкой портвейна и пресловутой курой-гриль. Навстречу им, как толстый подробный роман, открывается вечерняя Москва, — „у этой книги нет счастливого конца, вообще никакого нет”».

Лидия Маслова в рецензии «Бросайте, и выплывет: писатель как серфер духа» («Известия»), напротив, очарована риторикой героев Рубанова и не обращает внимания на то, куда заводят их смелые эксперименты:

«Читая об отношениях автора к близким, испытываешь все оттенки и градации зависти, по очереди мечтая оказаться его товарищем, женой, сыном, дочерью, бабкой. Ну и, конечно, до дрожи хочется хоть на минуточку стать самим Рубановым в рассказе „Пацифик”, где он отправляется на остров Пасхи за счет модного некогда журнала „Объява”. <...>

Ощущение взрослого, точнее, грамотно взрослеющего человека, не кидающего суперменские понты, а действительно понимающего, как „держаться на воде”, выгодно отличает Рубанова от многих современных русских (да и не только) писателей, инфантильно и эгоистично барахтающихся в пене своих комплексов и неврозов, начиная от страха смерти (который в рубановском организме, похоже, вовсе не вырабатывается) и заканчивая обидой на баб, достигающей иногда чеховского калибра, но, увы, без чеховского снайперского умения припечатать одним словом душную дамочку. <...>

В рассказе о том, что писатель, как артист, должен быть красивым, иначе успеха не добиться, Андрей Рубанов делает коллеге Михаилу Елизарову комплимент, который можно отнести и к нему самому: „Красивый писатель и пишет красиво; всё вокруг него превращается в красоту и гармонию”».

Наталья Ломыкина в обзоре «Главные книги осени» («The City») отмечает монологический характер историй, собранных под этой обложкой:

«Сборник рассказов о мужчинах построен как компиляция монологов разных героев — бизнесмена, сценариста, мужа, отца и мальчика на каникулах. Герои представляют различные проявления „мужского” и „мужественного”. Жесткие, порой угрюмые персонажи, чья юность и молодость пришлись на 90-е, а зрелость наступила в нулевых, переживают кризис среднего возраста, рефлексируют, учатся нести ответственность и принимать решения».

Наконец, Кирилл Анкудинов в материале «Книги августа: легкие касания жестко и угрюмо» («Литературно») высказывает осторожное предположение, что эти все преувеличенные «мужские понты» в сборнике «Жестко и угрюмо» на самом деле элемент авторской самоиронии, если не самопародии:

«Известный писатель, сценарист, журналист, фотограф и путешественник, а также исследователь древнеславянской мифологии Андрей Рубанов написал книгу рассказов в жанре „повествования о себе”. У этой книги есть незримая тема: мужчина и мужественность. Вокруг этого центра выстраиваются смежные темы: мужание (самостановление), самооборона, самоосуществление, творческое самовыражение, самообман и обман в виде чисто мужских понтов. Андрей Рубанов показывает себя в разных жизненных обстоятельствах, начиная с советского отрочества. Он прошел через многие жизненные перипетии, в том числе через суровые испытания, познал и тюрьму, и богатство, и любовные бедствия, и семейное счастье, и дальние странствия. Всё это — катализатор осмысления его личности и его гендерной идентификации, замешанной на „жесткости и угрюмстве”.

Книгу Андрея Рубанова с легкостью и с интересом прочтет обычный читатель: она написана мастерским — одновременно скупым и красочным — языком. Беглые характеристики людей и явлений — беспощадные и жалостливые сразу — выдают оптику наставника Рубанова. Конечно же, это Эдуард Лимонов. Он у нас только один; второго Лимонова быть не может; и иногда подражание Лимонову приводит его незадачливых последователей к жизненным катастрофам. К чести Андрея Рубанова, он способен отличать живую жизнь от литературы. Он самоироничен, в том числе в своем демонстративном „мужчинстве”. Наверное, Лимонов поименует эту книгу „буржуазной”. В ней много дорогих брендов и вкусных путевых впечатлений. Но кто сказал, что „буржуазно” — это плохо? Хотя „репортажи о культурных событиях” Андрею Рубанову, увы, не удаются — для них он чересчур добр и мягок. А вовсе не жёсток и угрюм».

Читайте также

«Истина посередине не потому, что она там валяется, а по законам физики»
Александр Гаррос — о новой книге, советской матрице, фейсбучном шуме и рыбной ловле
12 сентября
Контекст
50 книг 2017 года, на которые стоит обратить внимание
Самые интересные книги уходящего года: выбор «Горького»
28 декабря
Контекст
Дальнее Подмосковье, времена доисторические
Рецензия на роман Андрея Рубанова «Финист — Ясный Сокол»
22 марта
Рецензии