1. 6 июля будет вынесен приговор по делу Светланы Прокопьевой*Признана властями РФ иноагентом.: псковской журналистке грозит шесть лет тюрьмы по статье «Оправдание терроризма» — за колонку «Репрессии для государства». Замечательную речь Прокопьевой в суде можно прочитать в нескольких изданиях — например, в «Новой газете»: «Репрессии развиваются постепенно. Невозможно предугадать, когда ограничение прав и преследование инакомыслия превратится в концлагеря и расстрелы. История говорит нам о том, что такое превращение возможно даже в самом культурном и цивилизованном обществе — при условии соответствующей государственной политики и пропаганды. Именно поэтому и нужна свобода слова — чтобы вовремя забить тревогу». Издание «Холод»*Признано в России иностранным агентом публикует высказывания известных российских журналистов, от Натальи Синдеевой и Саши Сулим до Олеси Герасименко и Ильи Азара, в поддержку Прокопьевой. В ее защиту выступили и писатели, например Борис Акунин*Признан в России иностранным агентом и Дмитрий Быков*Признан в России иностранным агентом; требование немедленно прекратить уголовное дело Прокопьевой огласил Петербургский ПЕН-Клуб.
2. «На фоне ослабления карантинных мер книжный рынок не только не перешел к восстановлению, а продолжил падение», — такие неприятные новости сообщает «Коммерсантъ» по итогам опроса книжников. Государственные деньги не дошли до половины предприятий, 40 процентов магазинов до сих пор не открылось, платежи издательствам и типографиям задерживаются; прогнозируется, что к концу года книжный рынок в России может просесть на 25 процентов. А это значит, что хэштег #поддержимкнижников не теряет актуальности.
3. Умер Семен Мирский, журналист «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией с 56-летним стажем, филолог, сотрудничавший с французскими издателями как эксперт по русской литературе. «Радио Свобода» вспоминает его биографию; в своем фейсбуке Дмитрий Волчек рассказывает: «Многолетний консультант Галлимара, он рекомендовал переводить на французский книги Сорокина, Улицкой, Дмитрия Бавильского и многих других современных авторов. Он знал весь литературный Париж — от Франсуазы Саган до Джонатана Литтелла, дружил с Синявскими и прочими изгнанниками». Последняя статья Мирского — обзор книг, в которых предсказывается устроенная человечеством глобальная катастрофа, — вышел 12 июня.
4. Не стало одного из старейших российских литераторов, фантаста, журналиста, фронтовика Евгения Войскунского. По совпадению через день после его смерти в «Мире фантастики» вышла статья Бориса Невского о книгах, которые Войскунский написал совместно со своим двоюродным братом Исаем Лукодьяновым; это сотрудничество началось с такого эпизода:
«Как-то раз Евгений Войскунский со своим сыном Аликом пошел с цирк; компанию им составил и Исай Лукодьянов. После представления родичи вышли из здания старого бакинского цирка на улице лейтенанта Шмидта (ныне — улица Рашида Бейбутова) и стали свидетелями небольшого дорожного происшествия. Из-под колес грузовика вынырнул пешеход, которому чудом удалось спастись в самый последний момент. Причем свидетелям показалось, что человек буквально „прошел“ сквозь машину — будто его тело на какой-то миг стало бесплотным. Кузенам идея „проницаемости“ физических предметов показалась занятной — они ее активно обсуждали, особенно усердствовал технарь Лукодьянов. И у Войскунского появилась мысль: а что если попробовать вместе сочинить научно-фантастический роман? Литературную часть Евгений взял на себя, оставив идеи и технические подробности своему кузену».
Роман назывался «Экипаж „Меконга“» — он стал классикой советской фантастики; Невский пишет и о других произведениях дуэта — от «Очень далекого Тартесса» до «Ура, сына Шама» (в котором советские идеологи усмотрели пропаганду сионизма) и поздней «Незаконной планеты».
5. «Магазета» публикует интервью с Витой Карниз и Платоном Жуковым — владельцами петербургского магазина «Желтый двор», который специализируется на восточной литературе. «Дальний Восток интересен многим, а востоковедение — огромное исследовательское поле, поэтому „Желтый двор“ должен был стать местом, где собрана вся дальневосточная литература — от поэзии и прозы, альбомов и энциклопедий, до философских трактатов, монографий и научных трудов. Здесь собирают книги „с миру по нитке“, заказывают за границей, закупают у букинистов, оптовиков и маленьких издательств». Магазин, несмотря на сложности, существует уже три года.
«У нас есть книги-хиты, которые берут постоянно, а есть книги, которые могут стоять годами и ждать „того самого“ покупателя. И это большая радость, когда за такой книгой кто-то приходит. Мы говорим: „Она стояла тут два года“. А нам в ответ: „Я ее как раз искал эти два года“, — говорит Вита Карниз. Она перечисляет «книги-хиты»: «Часто покупают четыре классических романа и „Цветы сливы в золотой вазе“, Ли Юя, рассказы Пу Сунлина работы Алимова, литературоведческие труды о Китае, даосские каноны в переводе Малявина, работы Торчинова и Виногродского, философские трактаты». В магазине также проходят презентации и тематические чтения; «Хочется, чтобы это перестало быть для людей тайной за семью печатями», — говорит Жуков о теме Востока.
6. В «Коммерсанте» Светлана Кузнецова рассказывает поистине готическую историю усадьбы Спасское-Лутовиново и семейных тайн Тургеневых. Неясны обстоятельства смерти Ивана Лутовинова, чья ненавистная племянница Варвара, будущая мать Ивана Тургенева, унаследовала его огромное состояние. В усадьбе, если верить тургеневским биографам, творилось что-то страшное: «[Крепостная] девушка, разрешившись от бремени, бросила ребенка в Варнавицкий пруд. По приказанию барыни начали его ловить неводом. При этом было вытащено несколько десятков детских скелетов». Неудивительно, что молодой Тургенев под предлогом учебы сбежал в Европу, где с него тянули деньги все кому не лень (в статье, кстати, есть смешная опечатка — ошибка программы-распознавалки? — «dejioratio»; застенчивый Тургенев имел в виду, конечно, defloratio, в каковой его обвиняла одна из просительниц). Далее Кузнецова рассказывает о лутовиновской жизни Тургенева, наконец освободившегося от материнской опеки-обузы. Сильные страсти и непомерные расходы.
7. В «Снобе» — восемь новых рассказов Линор Горалик — или, если учесть тягу Горалик к неожиданным, переворачивающим восприятие текста финалам, микроновелл, flash fiction. Есть тут, кстати, рассказы про фалабеллу и серого кота — явно на полях романа «Все, способные дышать дыхание».
8. На «Литкарте» появился 39-й номер «Воздуха»: главная героиня номера — Екатерина Симонова.
совсем разучились говорить о нежности
повторяешь и повторяешь
глядя на колеблющийся на полу свет
похожий на тень от срубленной несколько лет назад ветки
узнавая то что предпочла бы не знать
утреннюю читая «Медузу».
совсем разучились говорить хотя
слова захлестывают переворачивают лодку внутри
и ты сегодня тонешь здесь с остальными
когда они утягивают тебя за собой.
совсем разучились совсем слова теряются
не потому что теперь есть место только для боли и неизвестности
а потому что разучились видеть слабое рядом с сильным
разучились видеть сразу двумя глазами
поэтому я закрываю тот который сейчас кровоточит
целую тебя вспоминаю слова
с трудом понемногу но вспоминаю
насколько
тихие и слабые слова бывают важнее сильных и смелых
Также в номере — стихи Лиды Юсуповой, Саши Мороз, Олега Пащенко, Полины Барсковой, Бориса Филановского, Ии Кивы, Виталия Пуханова, отрывок из романа Александра Уланова «Разбирая огонь». В рубрике «Откуда повеяло» — поэты Казани, в том числе Анна Русс и Денис Осокин («земснаряд мой милый, / земснаряд пригожий! / у тебя есть имя? / может быть алеша?»); среди переводов — Фридерике Майрёкер и Нильтон Сантьяго (один из гостей прошлогодней биеннале поэтов в Москве); отдельно печатается подборка израильских поэтов в переводах Александра Бараша (мы писали о подготовленной им книге Иегуды Амихая).
Наталия Азарова размышляет о том, что в последнее время происходит с концепцией новизны в поэзии («…дискурсивная комбинаторика перестала маркировать язык поэзии и стала общеупотребительным приемом коммуникации, отвечающей мандату креативности в целом и лингвокреативности в частности. <…> Новая и неожиданная задача поэтического текста — противостоять диктату креативности»). Наконец, в журнале публикуются фрагменты проекта «Речь зеркал», посвященного памяти Олега Юрьева: «Там, где есть два языка, есть и возможность перевода. Если дело поэта — выработка собственного поэтического языка, значит, между этими языками может быть переброшен мост перевода — так же, как между языками разных народов». Так что читатель может увидеть переводы с языка Шамшада Абдуллаева на язык Евгении Риц — или с языка Алексея Порвина на язык Галины Рымбу. Текстов в проекте гораздо больше, рано или поздно он должен выйти отдельной книгой.
9. Центральный блок нового номера «НЛО» — «Политика прозы». «Начиная с рубежа 1990—2000-х годов в отечественной поэзии и сопутствующем ей критико-исследовательском дискурсе ведется интенсивная и насыщенная разработка оснований и перспективных стратегий политически заостренного письма (одно из последних этому свидетельств — развернувшиеся вокруг новейшей поэзии дискуссии о гендерном равноправии), — пишут составители блока Денис Ларионов и Станислав Снытко. — И если поэзия в этот период заметно радикализируется: от аналитических реплик по поводу общественно-политической ситуации до попыток ревизии структуры поэтического субъекта и анархических интервенций за пределы печатного листа, — то в прозе наиболее резонансными и анализируемыми явлениями по-прежнему остаются различные варианты „магического историзма“» <…> На этом фоне выделяются популистский консерватизм „нового реализма“, „реакционный постмодернизм“… и умеренные интерпретации модернизма (М. Шишкин, А. Иличевский и др.)».
Ларионов и Снытко подчеркивают, что не хотят «воспроизводить драматичный тезис о провинциальности русскоязычной прозы»: им интереснее поговорить о том, как все-таки русская проза работает сегодня с политическим. Галина Заломкина пишет здесь об утопическом и антиутопическом в последних романах Пелевина, Ларионов — о Юрии Лейдермане, Снытко — об Александре Ильянене; Вера Котелевская рассматривает роман Михаила Шишкина «Письмовник» и его эссе о Роберте Вальзере, а Евгений Павлов обращает внимание на политический аспект письма Аркадия Драгомощенко — тема, которая раньше практически не обсуждалась.
10. Интересная публикация в газете «Правда Севера»: история регионального съезда писателей в Архангельске в 1935 году. Сергей Доморощенов рассказывает, как партийное руководство попыталось «переучредить» северную литературу — полностью замолчав деятельность местного Пролеткульта, например революционного романтика — поэта Федора Чембарова-Лучинского. Самые заметные северные авторы призыва сталинского СП — поэты Иван Молчанов (автор песни «Прокати нас, Петруша, на тракторе» и стихотворения «Свидание», за которое на него обрушились критики в диапазоне от Маяковского до рапповца Авербаха) и Александр Яшин, подвергавшийся проработкам — сообразно колебаниям линии партии — то за излишнюю патетику, то за ее отсутствие. Доморощенов пишет и о других авторах советского севера — их не миновали идеологическая борьба и шпиономания 1930-х («Съезд призывает писателей и литкружковцев к повышению пролетарской бдительности на литературном фронте, где классовая борьба происходит в особо тонких и завуалированных формах, к решительной борьбе с великодержавным шовинизмом в русской литературе, местным национализмом в коми и ненецкой литературе»); в статье возникает имя Георгия Шелеста — автора рассказа «Самородок», который в свое время был спешно напечатан в «Известиях», чтобы опередить публикацию «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына.
11. На волне Black Lives Matter произошел скандал в журнале Poetry — крупнейшем англоязычном издании, посвященном поэзии. Вскоре после начала всеамериканских протестов редакция и фонд Poetry, базирующиеся в Чикаго, выступили с коротким заявлением о безоговорочной поддержке движения. Большая группа поэтов — все они печатались в Poetry и становились стипендиатами фонда — в ответ на это опубликовала открытое письмо, суть которого сводится к следующему: ваше заявление — пустая и оскорбительная отписка; мы хотим знать, как именно вы планируете поддерживать афроамериканцев, в том числе афроамериканских поэтов; руководство фонда Poetry должно немедленно уйти в отставку; вы должны выступить с новым заявлением, в котором будут признаны «долг фонда перед чернокожими поэтами… и вред, нанесенный в последнее время поэтам-латиноамериканцам, поэтам-трансгендерам, поэтам с инвалидностью, квир-поэтам»; значительные финансы фонда должны быть «перераспределены до последнего цента между теми, чья работа обеспечила существование этих финансов», в том числе деньги должны быть выделены на поддержку «открыто антирасистких работ, особенно направленных на защиту жизни чернокожих — в Чикаго и за его пределами». Пока эти требования не будут выполнены, авторы обращения отказываются сотрудничать с журналом — а среди этих авторов и присоединившихся подписантов много очень заметных поэтов, например Каве Акбар, Данез Смит, Оушен Вуонг, Илья Каминский, Томми Пико, Эрика Санчес.
Журнал и фонд откликнулись: признали, что подвели активистов, авторов, читателей своим молчанием, поблагодарили авторов письма и представили целый план действий — в частности, выделили миллион долларов в помощь нуждающимся авторам и правозащитным организациям, борющимся за расовое равенство, и пообещали всесторонне, при помощи историков-афроамериканцев, изучить вопрос «долга фонда и журнала перед чернокожими поэтами». Но этим дело не кончилось. В июльском номере журнала обнаружился длинный, 30-страничный текст белого поэта Майкла Дикмана — в котором он, в частности, рассказывал, с примерами, о расизме в своей семье, например о расистских высказываниях своей бабушки. Этот текст возмутил начинающую поэтессу Хану Шапиро, она поместила фотографии страниц в твиттере — и скандал разгорелся заново. Редакторы извинились за публикацию стихотворения, которое, как они думали, осуждало расизм, а на самом деле выглядит оскорбительно; в конце концов главный редактор Poetry Дон Шер подал в отставку.
В сообществе поэтов Medium опубликована сердитая статья Джея Сайзмора «Поэзия 451: как культура отмены уничтожила литературную критику»: Сайзмор отмечает, что крестовый поход против поэтических редакторов затевается в Америке не в первый раз (раньше, например, требовали уволить главреда другого крупного журнала, Rattle, который предпочитает говорить «об эгалитаризме, а не об идентичностях»). «В интернете все эксперты, каждый убежден, что его мнение имеет особую значимость для выбранной темы. Именно это создало в искусстве токсичную среду, именно благодаря этому расцвела культура отмены, а группы людей, уверенные, что им все должны, считают, что имеют право выставлять ультиматумы авторам и художественным институциям, — пишет Сайзмор. — <…> Майкл Дикман — лауреат разных премий, он признан практически всеми критиками и публиковался в самых престижных журналах; раньше его хвалили за то, как он работает со сложными вопросами, такими как раса или травма. Но стоило ему один раз ненароком отступиться — и поэт „отменен“ Поэтической Полицией».
12. В нигерийском издании Premium Times — интервью с кенийским писателем и кинокритиком Алексом Ндериту, первым африканским литератором, начавшим публиковаться только в интернете (его триллер «Когда проходит вихрь», выложенный в Сеть в 2002 году, по-прежнему самый скачиваемый африканский роман). «Суданский гриот Табан Ло Лийонг однажды назвал Восточную Африку литературной пустыней. Если бы не цифровые технологии, в особенности интернет, так бы оно и оставалось», — говорит Ндериту; он рассказывает, как не знакомые друг с другом авторы основывали журналы и фестивали с помощью электронной переписки, как в Yahoo! Groups и в блогах возникали поэтические сообщества, как благодаря print-on-demand сбылась места многих писателей о бумажной публикации. У всего этого есть и обратная сторона: практически ненаказуемое книжное пиратство. «Впрочем, пиратство больше беспокоит издателей, чем авторов. Авторы не выносят плагиата».
Когда Ндериту спрашивают, чему нигерийские писатели могли бы научиться у кенийских, тот отвечает, что дело обстоит наоборот: это кенийцы могли бы перенять у нигерийцев разные формы литературной организации. «Кения — это уменьшенная версия Нигерии. Тоже, между прочим, бывшая британская колония. У нас все то же самое — и хорошее, и плохое, — но только в меньшем масштабе». Ндериту перечисляет и западные приметы литературной жизни, которых в Кении нет или мало (нет большой сети книжных магазинов, практически нет литературных агентов родом из Кении, мало местных премий) — но к Западу у него свой счет: «Я терпеть не могу, когда наших героев чествуют иностранцы. Особенно я презираю Нобелевскую премию. Каждый год те, кто делает ставки в Африке, затая дыхание ждут, что лауреатом объявят, например, Нгуги Ва Тхионго или Ассию Джебар… На континенте живет 1 300 000 000 человек, и Нобелевскую премию получило всего четыре африканца — абсурд!»
13. Р. О. Квон и Гарт Гринуэлл подготовили антологию прозы о сексуальных кинках — как замечает в журнале O, The Oprah Magazine Мишель Харт, это очень своевременное чтение, ведь в условиях пандемии все на стену лезут от мучительного эротического томления. В книгу входят тексты, например, Крис Краус, Александера Чи и Кармен Марии Мачадо; основная ее задача — «положить конец монохромному восприятию БДСМ и других нетрадиционных сексуальных практик». Антология выйдет в феврале будущего года.
Тем временем, для контекста, полезно посмотреть на два одновременно опубликованных текста. В Hazlitt Хизер О’Нил размышляет о женском эротическом мышлении и женском эротическом письме. Она вспоминает подростковый опыт совместного обсуждения и переживания сексуальности у девочек — опыт, которым они не делятся с мальчиками; описывает то чувство раскрепощения, которое дала ей женская эротическая проза, в первую очередь Анаис Нин. «Общество уверяет, что девочки не так одержимы сексом, как мальчики, но это совсем не верно. И когда двое делятся своими извращенными фантазиями, они освобождаются от ложной морали, с помощью которой общество подрезает крылья нашей фантазии — не только в сексе, но и в жизни вообще». А в The Times Literary Supplement Люк Браун говорит о тупике, в который зашло мужское эротическое письмо, которое ассоциируется с распущенностью, доминированием, сексуальной фрустрацией: важной точкой невозврата, оказывается, стала смерть Филипа Рота. «Конечно, есть у нас еще Мишель Уэльбек, воплощающий несчастья мужского либидо… Его герои, конечно, смотрят на женщин только как на источник сексуального удовлетворения. Он утрирует мужской объективирующий взгляд на женщин, и цель такого письма — провокация: подчеркнутый отказ от сентиментального гуманизма, который игнорирует аутсайдеров в атомизированном обществе и, таким образом, не более прогрессивен, чем изображение мужчин, которым интересны лишь „отсос и трах“. Но взгляд Уэльбека — слишком экстремален и, значит, нереперезентативен. Должны существовать другие решения: как показать мужчин не чудовищами и при этом не превращать текст в их рекламную кампанию?» Браун пишет о возможных вариантах: приводит в пример «Бесчестье» Кутзее, прозу Джорджа Сондерса и Бена Лернера, автофикшн Карла Уве Кнаусгора. Как бы то ни было, женское эротическое письмо в последние годы выглядит убедительнее: здесь Браун говорит о недавнем романе Таффи Бродессер-Экнар «Флейшман в беде» и, конечно, о «пульсирующей от желания» прозе Салли Руни.
Ну и еще — русскоязычный контекст, неизбежно политизированный: самым обсуждаемым — яростно, с переходом на личности, — текстом этой недели в русском литературном фейсбуке стало стихотворение Галины Рымбу «Моя вагина», написанное на волне обсуждения дела Юлии Цветковой и уже переведенное на несколько языков. Стихотворение возбудило многочисленных моралистов, которым не нравится физиологизм и даже само слово «вагина» в поэзии.