Почему никто не читает Гёте

Интервью с филологом Ириной Лагутиной

Гёте активно читали, когда он был еще совсем юным и принадлежал к направлению «Буря и натиск», немецкой версии европейского сентиментализма. Его первая, опубликованная в 1773 году драма на сюжет немецкой истории «Гёц фон Берлихинген», принесла ему прозвище «немецкий Шекспир». В ту пору Гёте было едва за двадцать.

Роман «Страдания юного Вертера» и первые лирические стихи открыли немцам совершенно новый язык, которым можно говорить о своих чувствах. Об этом забывают, но Гёте ввел в немецкую поэзию язык повседневности, язык реальных любовных переживаний (прежде подобного в Германии не было, да и в остальной Европе, в общем, тоже). Интонации, ритм, синтаксис — простые, разговорные. «Вертер» был жутко популярен и почти сразу переведен на несколько европейских языков — известный факт, что после его выхода началась волна самоубийств, так называемая вертеровская горячка, болезненная самоидентификация с героями книги. Во Франкфурт, где в это время Гёте совершал свою «литературную революцию», хлынул поток молодых людей, мечтающих познакомиться с гением. Веймарский герцог Карл Август, почти ровесник Гёте, с той же целью прибыл во Франкфурт — и судьба Гёте круто переменилась. Он переселяется в Веймар и до самой смерти пользуется покровительством герцогского дома, помогая Карлу Августу вести политические дела и участвуя в экономических преобразованиях небольшого государства.

Впрочем, первое место в немецкой литературе Гёте удерживал всегда. Правда, теперь вместо сумасбродного гениального юноши, собравшего вокруг себя таких же молодых бунтарей, готовых к «буре и натиску» и мечтающих снести все возможные границы, как литературные, так и социальные, мы видим олимпийца, который неизменно пользуется незыблемым авторитетом у современных поэтов — особенно в самом конце XVIII века, когда в Германию приходит романтизм.

Веймар становится, как когда-то Ферне (поместье Вольтера), местом паломничества: туда со всей Европы стекаются поклонники Гёте — живой классик, к которому можно приехать поклониться, поздороваться, повосторгаться, просто глянуть на него со стороны или заглянуть в окошко его дома (как это делал Н. М. Карамзин во время своего заграничного путешествия). В веймарском доме неоднократно бывал русский поэт В. А. Жуковский, сохранивший в своем альбоме засушенный листочек из сада Гёте, или Вильгельм Кюхельбеккер, записавший в дневнике: «Я видел бессмертного…».

Интересен такой факт. Немецкие романтики (несмотря на то, что Гёте неоднократно критиковал романтизм, называя его «больным искусством») также видели в нем олимпийца, диктующего художественные законы и правила. Самый потрясающий пример — знаменитое эссе Новалиса «Христианский мир или Европа», сначала произнесенное как доклад в кружке йенских романтиков в доме братьев Шлегелей. И вот Доротея Шлегель (жена Фридриха Шлегеля), которая также входила в кружок, спрашивает мнение Гёте о возможности публикации этого текста, в котором речь идет о необходимости «спасения» нашей культуры через реставрацию средневекового католицизма — религии, с точки зрения Новалиса, объединившей Европу в единый «христианский мир». И Гёте отечески «рекомендует» его не публиковать. Сохранилось письмо Доротеи философу Фридриху Шлейермахеру, где есть такие строки: «Гёте взяли третейским судьей, и он эту мысль всецело отверг! Виват Гёте!». Это романтическое «Виват Гёте!» практически на сто лет закрыло возможность публикации замечательных — пусть и утопических — размышлений Новалиса. Впервые эссе было опубликовано в конце XIX века в качестве приложения к публикации переписки Новалиса и с этого времени прочно вошло в издания его сочинений.

В эпоху романтизма в Европе был очень популярен роман Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера», в котором романтики увидели прообраз «универсального романа», соединившего все жанры, поэзию и прозу, вымысел и реальность в единое целое. Фридрих Шлегель провозгласил этот роман в числе трех величайших тенденций эпохи, наряду с Французской революцией и философией Фихте, а Новалис издал собственный роман «Генрих фон Офтердингерн» как результат полемики с Гёте, пытаясь «переиграть» классика на его Олимпе. В русской культуре можно найти множество аллюзий на «Мейстера». Не только история «воспитания» главного героя, но и такие, казалось бы, второстепенные детали, как образ Миньоны, или арфиста, или амазонки, и даже гётевский образ Италии, имеют целую историю рецепции в России. Назову лишь романс П. И. Чайковского «Нет, только тот, кто знал», созданный под впечатлением от романа о Мейстере.

Вступив в зрелую фазу, Гёте написал сборник стихотворений «Западно-восточный диван» — прозвучал первый звоночек. Его впервые не поняли, не стали читать. Это была весьма странная книга с точки зрения тематики и подхода, она не вписывалась ни в одну литературную традицию, выстраивала какую-то «перво-реальность», в которой растворялись все единичные и разнородные элементы, восточные и западные поэтические образы соединялись в гармонию «мировой литературы». Структурным каркасом книги стали нанизанные друг на друга и перебивающие друг друга «голоса» — переходящие одна в другую цитаты средневековых персидских поэтов и лирика самого Гёте. Одна из частей книги («Хульд-наме: книга рая») — это лирическая интерпретация мусульманской религии, настолько глубокая, что один из романтиков, Август Вильгельм Шлегель, даже язвительно обвинил Гёте в том, что он принял ислам, назвав его «новым ревнителем Аллаха и пророка его». Эту же ставшую расхожей формулу повторяет и Генрих Гейне.

Тогда была эпоха наполеоновских войн, вокруг все говорили «долой Наполеона», в Германии процветал консервативно-националистический патриотизм, а Гёте вдруг написал такой космополитический текст с нападками на националистов: «кто британит, кто французит». Гёте говорил, что национализм ведет не просто к вражде государств и наций, а к потере своей собственной культуры, поскольку отграничивает ее от мировой. Он говорил, что национализм разрушает еще и личность, которая попадает в слишком узкие рамки.

Потом Гёте умирает. Новое политизированное поколение 1840-х годов, литературная группа «Молодая Германия», последовательно выстраивает отрицательный образ Гёте как поэта, равнодушного к решению злободневных социальных вопросов и воспевающего абстрактные идеалы. В России, как известно, в эти годы происходит то же самое, в культуру приходят разночинцы. В Германии было чуть по-другому, но итог один — его высокая поэзия становится ненужной.

Следующий этап. Когда Германия объединялась, требовалась национальная идея, классик, который бы выразил эту национальную идею в своей поэзии, и Гёте оказался очень удачной фигурой. Он немец, всемирно признанный классик и бюргер с точки зрения обыденного сознания, потому что служил герцогскому двору, был министром. С этого времени начинается странная история: теперь Гёте на государственном уровне объявляется главной национальной ценностью, а его могила в Веймаре, помещенная в семейный герцогский склеп (туда позже были перенесены и останки Шиллера), превращается в сакральное место поклонения. Кстати, во время Второй мировой саркофаг Гёте был перемещен в тайный бункер, а после войны возвращен на свое место (насколько мне известно, наших классиков не трогали). То есть это уже настоящие святые мощи, которым молится нация. Веймарская республика почему так называется, как вы думаете?

Да. Конечно, были разные причины, по которым Веймар стал центром нового государственного образования, но Гёте тоже сыграл большую роль. Гёте и веймарская классика вообще как символы культурного единства нации, германской идентичности, позволяющие пережить культурную травму Первой мировой войны. Первое заседание нового правительства прошло в национальном театре Веймара, директором которого был Гёте (и, кстати, позже Рихард Вагнер). Первый президент Веймарской республики Фридрих Эберт в своей инаугурационной речи цитировал большие фрагменты из романа Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера» и из второй части трагедии «Фауст».

Его универсалистская позиция никогда не становилась государственно-политическим лозунгом, она оставалась личной позицией Гёте. Возможно потому, что «Западно-восточный диван» особо не читали; кажется, Август Шлегель назвал его «очень красивой безделушкой», другой романтик, Адам Мюллер, — «загадкой без ключа к ней».

Есть интересный пример, свидетельство писательницы Мариэтты Шагинян, пламенной гётеанки. В начале ХХ века она входила в московский круг русских символистов и была влюблена в Эмилия Карловича Метнера. Тот путешествовал в вагонах первого класса со своим знаменитым братом-композитором, Николаем, который давал концерты по всей Европе и всей Германии, а Шагинян с рюкзачком за ними следовала. После Октябрьской революции она издала книжку про Веймар, про свое путешествие, где написала, что большинство немцев читают не Гёте, а из Гёте («подобно тому, как читают из Библии» — это ее слова), у всех дома стоят его бюстики, есть его цитатники. Как заметила Мариэтта Шагинян, «тяжелые медовые соты» сочинений Гёте приятны Богу, но не «среднему» читателю, менее всего желающему учиться. Кстати, такой цитатник Гёте есть и у меня, мне его подарили мои немецкие друзья.

Конечно, в школе Гёте сейчас изучают, некоторые его произведения вошли в фольклор, даже интернетовский. Например, «Лесной царь», который начиная с XIX века входит во все школьные хрестоматии — и немецкие и российские, — а сейчас является центром одного из фандомов, по нему пишут фанфики. В какой-то степени Гёте входит в массовую культуру. С другой стороны, он важная фигура для элитарной культуры. Практически все ключевые немецкие философы и писатели ХХ века — вдумчивые читатели и почитатели Гёте: например, Томас Манн, досконально знавший все гётевские тексты, или Мартин Хайдеггер, постоянно обращающийся к истолкованию гётевских образов и концептов в своей философии. Мой любимый пример — фильм Александра Сокурова «Фауст», где он «переводит» Гёте с немецкого языка на немецкий, на мой взгляд, просто гениальный. Вы смотрели этот фильм?

Понятно. Сокуров перетолковывает Гёте в контексте современной культуры, при этом довольно точно его цитирует. Некоторые фрагменты гётевского текста, прочитанные по-новому, очень смешные и трагические одновременно, совсем как у Гёте. Если хорошо знать текст «Фауста» и при этом быть русским, то есть «чувствовать» и знать русскую классику (Гоголя, Достоевского), можно найти множество аллюзий и цитат.

Гёте, безусловно, остается классиком на все времена. 1999 год в честь его 250-летия ЮНЕСКО объявило годом Гёте, в Германии тогда много чего издали. В Веймаре ожидалось огромное количество туристов, которые захотят посмотреть, где жил Гёте. И что же делают немцы? Когда молодой поэт приехал в Веймар с Карлом Августом, у него не было своего дома, и герцог подарил ему домик в саду в долине Ильма, куда сам любил приезжать по вечерам. Там они с Гёте, видимо, занимались всякими мальчишескими забавами: устраивали пирушки, скакали на лошадях, водили хороводы с крестьянками. Потом Гёте остепенился, стал семейным человеком и купил себе хороший дом в центре Веймара, где сейчас знаменитый музей. В юбилейный год немцы построили примерно в ста метрах от его домика в саду второй «садовый домик», точную копию первого, и пустили всю толпу туристов к этому симулякру, а настоящий домик законсервировали и открыли только через год.

Конечно. Он деревянный, там нет света, работает только в течение светового дня. Немцы не крушат стены, чтобы туда провести проводку, нет. Они оберегают свои национальные сокровища.

Это сложный вопрос. Самый большой всплеск ненависти к Гёте пришелся на 1840–1860 годы, в эпоху «Молодой Германии», о которой я уже говорила, и зарождающегося марксизма. Карл Маркс и Фридрих Энгельс критиковали Гёте за то, что он «прислуживал» высшим классам. Энгельс, например, в своей статье, посвященной разбору книги «О Гёте с человеческой точки зрения», написал, что «немецкое убожество» победило Гёте.

Еще несколько слов по поводу марксизма и Гёте. Наш первый нарком просвещения Луначарский также был гётеанцем; он написал, между прочим, по мотивам второй части гётевского «Фауста» экспрессионистскую драму «Фауст и город». Так вот, Луначарский, переформатируя Энгельса, вводит в советскую науку формулу о «внутренней двойственности» Гёте, чтобы вписать его в советскую действительность. Что это за двойственность? Гёте — великий поэт, но при этом ничтожный угодливый бюргер, «предатель», и с этой формулой он будет существовать все советские годы. Как мне кажется, диссиденты в Советском Союзе недолюбливали Гёте именно потому, что в советской идеологии он был прописан не только как гениальный поэт, но и как прислужник власти — в отличие от романтиков.

Гёте — романтик скорее в сознании чужой культуры. Если вы посмотрите русские тексты XIX века (да и сейчас популярно такое мнение), то увидите, что да, Гёте вписан там в парадигму романтизма. Возможно, так получилось потому, что он был очень популярен среди европейских романтиков. У него были сложные отношения с немецкими романтиками, но вся романтическая Европа шла к нему на поклон. Например, когда в России появилась потребность в формировании классического канона, а это были двадцатые годы XIX века, когда в России процветал романтизм, когда появился Пушкин, что делают русские романтики? Им нужно легитимировать себя, нужно утвердить репутацию Пушкина как национального классика. Для этого они используют литературный авторитет Гёте. Поэт Дмитрий Веневитинов публикует стихотворение «К Пушкину», призывая его воспеть Гёте как наставника русских поэтов, он выражает надежду, что именно Пушкин станет преемником поэтической славы Гёте. Журнал русских романтиков «Московский вестник» публикует из номера в номер переводы из Гёте вместе со стихотворениями Пушкина, выстраивая тем самым перспективу их восприятия как двух равноправных поэтов. И наконец, они пишут ему письма. Один малоизвестный писатель, сейчас даже не вспомню фамилию, послал ему свой перевод русской статьи о «Фаусте», тот вежливо и благожелательно ответил: «Я очень рад, что моя поэзия известна в России» — и все русские романтики рады, что Гёте ответил, благословил. Этот ответ Гёте публикуется в журнале, Пушкин пишет: «наш германский патриарх». Есть легенда, не имеющая, впрочем, никаких оснований, о том, что Жуковский привез от Гёте перо, которое нужно было передать Пушкину. Не случайно это было именно перо — символический знак Поэта, сохраняющий магическую энергетику гениального Гёте. То есть Гёте как бы благословил нашу романтическую культуру во главе с Пушкиным.

Да, действительно, в «Литнаследстве» к юбилею Гёте в 1932 году выходил объемный том, где была напечатана большая статья Сергея Дурылина о русских паломниках к Гёте. Очень интересно, не устарело до сих пор по фактографии.

Предположу, что этому было несколько причин и попробую обозначить их контур.

Первое: Веймар во времена Гёте был одновременно и герцогской резиденций, где кипела придворная жизнь, и маленьким провинциальным городком с почти деревенским укладом жизни, в котором проживало едва ли шесть тысяч жителей, и они все друг друга знали. Гёте, как все, ходил по улицам, к нему в гости запросто захаживал герцог Карл Август. Есть знаменитая картина «Карл Август в гостях у Гёте» — не «Гёте в гостях у Карла Августа». Такая жизненная среда формирует особый дискурс, сочетающий патриархальность с публичностью, позволяющий в публичном, но одновременно дружеском общении вести серьезные интеллектуальные беседы. Гёте, когда вернулся из Италии, женился на горожанке, шляпнице Кристиане Вульпиус (у нас обычно пишут, что она была крестьянкой, но это не так). Знаете кем был брат Кристианы Вульпиус? Это Христиан Август Вульпиус, автор знаменитого романа «Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников», ставшего прообразом романа Пушкина «Дубровский». Такая вот крестьянка — посмотрите, кто у нее брат и кто муж. То есть само устройство общежития способствовало культурному обмену.

Второй момент. Германия в это время была таким своеобразным «лоскутным одеялом», множеством крошечных государств, политически обособленных и конфессионально разобщенных. В интеллектуальном пространстве Веймара вызревает идея формирования единой национальной культуры, единого языка. Это был период так называемого «веймарского классицизма», когда Гёте и Шиллер сознательно брали за образец античные полисы. У Гёте есть на эту тему статья «Литературное санкюлотство», где он пишет, что если в Древней Греции при таком множестве полисов была возможна единая культура, то чем немцы хуже? Вот они и создавали вместе с Шиллером такую модель: форма античная, но внутри все немецкое. Именно тогда появляется миф о Веймаре как немецких Афинах. Но как такую модель воплотить в реальности? Нужен театр и нужны журналы, которые будут воспитывать вкус и даже формировать немецкий национальный характер. Поэтому Гёте берет на себя управление национальным Веймарским театром, пишет несколько трагедий с антично-немецким контуром, например «Ифигения в Тавриде», основывает вместе с Шиллером несколько журналов с античными названиями «Пропилеи», «Оры», где обсуждаются насущные вопросы национальной культуры. Так постепенно формируется единое культурное сообщество, единый язык общения. Приведу пример, который показывает, как «лично» взаимодействовали разные культурные группы. Знаменитый немецкий драматург Август фон Коцебу, обласканный русским и венским двором, в духе своих комических персонажей постоянно всех провоцировал. Гёте его терпеть не мог и не принимал в своем доме. Коцебу при этом был постоянным читателем гётевских журналов. Когда он в пьесе «Визит» сатирически высмеял журнал «Пропилеи», Гёте ответил довольно резкой карикатурой, изобразив Коцебу со спущенными штанами и оскверняющим античные пропилеи. Коцебу быстро состряпал новую комедию «Немецкое захолустье», премьера которой прошла с огромным успехом. Под именем Вороньей слободки (Krähwinkel) и ее обитателей легко узнавался Веймар. Чтобы представить себе веймарское «захолустье», можно вспомнить пьесу Н. В. Гоголя «Ревизор», среди литературных источников которой была и эта комедия Коцебу. Вероятно, такая неформальная коммуникация также способствовала уменьшению культурной дистанции между людьми.

И, наконец, третье. Что такое классический Веймар и Йена, где появляется немецкий романтизм? Это города, принадлежащие одному герцогству и расположенные рядом. Гёте регулярно ездил на научные заседания в Йену, Шиллер все время циркулировал между Йеной и Веймаром. Это действительно была одна культура.

У меня студенты с большим удовольствием читают «Вертера», мы обсуждаем его на семинаре вместе с Руссо. Новый эпистолярный роман, который родился в конце XVIII века, с новым языком, новыми героями, новыми чувствами, которым не страшны никакие социальные преграды. Сама я обожаю все романы Гёте, и «Вильгельма Мейстера», и «Избирательное сродство» — его обязательно надо читать, этот текст неслучайно очень любят постмодернисты: там игра с языком, знаки, репрезентации. Развитие сюжета (перекрещивание двух любовных пар) обусловлено необъяснимым притяжением друг к другу, названном Гёте химическим термином «избирательное сродство». Насколько законы природы (в частности, химии) могут управлять нравственной сферой? Или человек является существом, способным осуществить свободный выбор? Что происходит с человеком после смерти? Может ли физическая форма сохраниться как произведение искусства? Весь этот комплекс проблем решается в романе на разных уровнях: и на уровне языка (имена героев Отто, Оттилия, Шарлотта доказывают их «избирательное сродство», но их судьба разрушена), и на уровне сюжета (рождение ребенка, похожего на того, с кем никогда не было физической близости, но о ком героиня постоянно мечтала; однако ребенок этот тонет в озере), и на уровне рефлексии в афоризмах, введенных в текст. Упомяну еще знаменитую киноадаптацию «Избирательного сродства», сделанную итальянскими режиссерами братьями Тавиани, которая начинается с примечательного эпизода, когда из морской глубины вытаскивают старую, покрытую илом, но сияющую мраморной белизной античную статую.

В «Западно-восточном диване» есть тонкие лирические строки, и мне кажется, что они понятны многим. Здесь же находится одно из моих любимых стихотворений Гёте «И в тысячи не можешь форм укрыться» (In tausend Formen magst du dich verstecken), пронзительная лирика о любви, которая есть закон Природы.

Гёте очень глубок, поэтому сперва лучше почитать литературу о нем, хотя на русском ее мало. Есть тексты, которые вошли в массовую культуру, тот же «Фауст» — он тоже сложный, но его цитируют, знают. Еще мы забыли сказать про гётевские нехудожественные достижения: он был гениальным ученым, сделал несколько открытий. Он одним из первых обнаружил межчелюстную кость, которая отличает человека от обезьяны, создал собственную теорию цвета.

В общем, Гёте требует вдумчивого и медленного чтения, к которому, к сожалению, не каждый готов в наш век мобильных телефонов и социальных сетей.