Семья и ранние годы
Шестой ребенок в семье столяра и резчика по дереву Виктора Бёлля рождается в последний год Первой мировой — довольно тяжелое для Германского рейха время, когда обострившиеся противоречия внутри страны ощущает на себе едва ли не каждая семья. В общественной жизни царит полная милитаризация, по стране прокатывается голод, который уносит с собой более полумиллиона жизней, на заводах то и дело вспыхивают забастовки рабочих с требованием хлеба и мира, а Роза Люксембург и Карл Либкнехт призывают из тюрьмы к всеобщей стачке и социалистической революции. Бёлли живут в пригороде Кёльна, и, хотя совсем рядом Западный фронт, большинство общественных потрясений проходит мимо мелкобуржуазной семьи, которая едва сводит концы с концами. Бёлли воспитывают детей в духе немецкого либерального католицизма — и, несмотря на стесненное финансовое положение, стараются дать им хорошее школьное образование.
Общий скепсис Виктора Бёлля по отношению к немецкому национализму и идеям пангерманизма, чьи позиции будут укрепляться с каждым годом на фоне постоянных правительственных кризисов Веймарской республики, определит неприятие его семьей (впрочем, довольно пассивное) национал-социализма. Так, Генрих Бёлль станет одним из немногих учеников государственной гуманитарной гимназии, который не вступит в гитлерюгенд: возможно, поэтому в школе его считают одаренным, но слишком флегматичным, когда дело касается чего-то кроме физики и математики.
Экзамены на аттестат зрелости Бёлль сдает в разгар нацификации немецкого общества и получает оценку «удовлетворительно». Кажется, что в этот период Бёлля мало интересует политическое — под сильным влиянием Достоевского и романов католического писателя Жоржа Бернаноса он начинает пробовать писать наброски своих первых художественных работ, преимущественно рассказов. В 70-х Бёлль назовет свои духовные поиски уходом в себя и реакцией на меняющуюся Германию. В 1938 году Бёлль вынужден пройти обязательную трудовую повинность в Имперской службе труда, во время которой в его словесные упражнения впервые попадает политика: «Я верю только в святую Национал-социалистическую немецкую рабочую партию. <...> Я больше не думаю о воскресении из мертвых и жизни после смерти», — пишет двадцатилетний Бёлль в коротком сатирическом эссе «Кредо национал-социалиста» («NS-Credo»), которое пародирует популярный пропагандистский жанр того времени — признание в верности руководству Третьего рейха. Через год Бёлля призывают на фронт Второй мировой.
Война
В Вермахте Бёлль служит сперва солдатом оккупационной армии в Польше и Франции, затем его как рядового отправляют в СССР и Венгрию. Буквально каждый день Бёлль пишет своим родным и будущей жене Анне-Марии письма, где описывает (конечно, с оглядкой на военную цензуру) свою повседневность и восприятие войны. (Впервые переписка Бёлля с родными «Briefe aus dem Krieg. 1939–1945» была опубликована только в 2001 году). Война дается Бёллю тяжело, в письме родителям от 14 июля 1940 года он признается, что готов воспользоваться любой возможностью, лишь бы уйти со службы: «Мое пресыщение казарменной жизнью достигло своего наивысшего пункта. <...> Это невыносимо, я просто не могу больше терпеть. Вчера, позавчера, завтра, послезавтра; все, чем мы заняты днями напролет, — это марш то налево, то направо».
Бёлль отказывается пройти школу офицеров и не упускает возможности уклониться от службы, то подставляясь под ранения, то буквально симулируя болезни и подделывая увольнительные. В 1944 году он пишет родителям, что «ненавидит войну и каждого, кто ее любит» (Briefe aus dem Krieg. 1939–1941. 19/06/1944). В конце войны Бёлль добровольно сдается в плен американским войскам. Накопленные месяцами войны апатию и безысходность среди рядовых Бёлль затем попытается воспроизвести в своем первом сборнике рассказов «Странник, когда ты придешь в Спа» и романе «Поезд пришел вовремя». Впрочем, по собственному замечанию, наиболее точно передать свои ощущения Бёллю удастся в книге «Где ты был, Адам?»
Первый успех и «Группа 47»
После войны Бёлль возвращается в Кёльн, где уже в 1947 начинает публиковать первые рассказы: и тут надо понимать, что сам выбор тематики «литературы на руинах Германии» — это вполне четкая политическая позиция. В эти годы политическую карьеру на тезисе, что большинство обычных немцев не виновато в преступлениях нацизма, строит будущий канцлер ФРГ Конрад Аденауэр. Любые дискуссии не только об ответственности немецкого общества, но и о действиях немецких солдат на территориях противника последовательно табуируются. В прессе (к слову, находящейся под контролем оккупационных властей) и публичном дискурсе последовательно продолжают воспроизводиться пропагандистские штампы о «честных немецких мальчишках». Бёлль в начале своей карьеры поддерживает этот миф, ведь его ранние герои не верят в высшее командование и уверены в бессмысленности войны. То, что кажется Бёллю и его коллегам по «группе 47» гуманизацией маленького человека в шестеренках тоталитаризма, спустя полвека станет поводом для обвинений в конформизме объединения писателей, пытавшемся по горячим следам переосмыслить опыт недавней войны.
«Группа 47», по признанию ее основателя Ханса Вернера Рихтера, была объединением «не литераторов, а политически ангажированных публицистов с литературным честолюбием». В «Группе» отсутствовало как таковое членство — и круг писателей собирался два раза в год, чтобы обсудить новый материал и способы говорения о волнующей их проблематике. «Группа 47» способствует интенсивной интеллектуальной проработке участия в войне и послевоенного восстановления стран немецкоязычной Европы. Во встречах литературно-политического объединения в разное время участвуют Гюнтер Грасс, Пауль Целан, Мартин Вальзер, Гюнтер Айх, Ингеборг Бахман, Генрих Бёлль и еще несколько десятков писателей, определивших интеллектуальный ландшафт Германии, Австрии и Швейцарии в послевоенное время.
Генрих Бёлль в Дагорте, Ирландия
Фото: heinrichboellcottage.com
В то же время их относительно мягкая позиция по поводу роли солдат Вермахта в войне — как лишенных свободы выбора людей, бессмысленно погибших на поле боя и, в сущности, ненавидевших насилие, — все равно была слишком радикальной для массового читателя, пытающегося изо всех сил забыть о нацизме, но очень удобной позой для публичных интеллектуалов. Тем не менее «Группе 47» удалось сформировать важное правило, по которому стал развиваться послевоенный литературный процесс (и законы вписывания в интеллектуальную элиту) в Западной Германии: выстраивание новых иерархий в области литературы и публицистики должно основываться на демократических ценностях и солидарности, одновременно в противовес как индивидуализму, так и усредненному коллективизму. Впрочем, «Группа 47» с самого начала становится больше рынком молодых писателей, чем действительным интеллектуальным движением.
Бёлль попадает на собрание «Группы 47» в 1951 году скорее случайно: у него только вышел роман «Поезд пришел вовремя», и молодой писатель ищет общества единомышленников, разделяющих его взгляды на необходимость обновления литературного немецкого языка. Бёлль уверен: не пустые абстракции и языковые игры, а простой и правдивый язык близок к немецкой действительности, в одночасье оказавшейся в руинах. В обществе других литераторов политические взгляды Бёлля сдвигаются влево: критически настроенным интеллектуалам становится очевидно, что политический курс эры Аденауэра, несмотря на процессы денацификации, во многом реставрирует порядки нацистской Германии.
Публичный интеллектуал и защитник немецкой демократии
Начиная с середины 50-х годов Бёлль все чаще выступает с политическими высказываниями: его волнует непроработанное нацистское наследие в собственной стране (так называемому причастию буйвола посвящен роман «Бильярд в половине десятого»), в прессе писатель не устает указывать на недемократические методы работы демократически избранного правительства консерваторов, репрессии инакомыслящих в Польше и Советском Союзе. В то же время Бёлля, как христианина, беспокоят состояние католической церкви в послевоенной ФРГ и нравы церковного истеблишмента — последним посвящен его роман «Глазами клоуна».
Скандалом заканчивается и его знаменитое «Обращение к юным католикам», в котором он буквально обвиняет современную ему теологию в полном слиянии с официальной риторикой правительства. Вместе с двумя другими критически настроенными по отношению к церкви писателями, Рольфом Хоххутом и Жаном Амери, Бёлля обвиняют в «деструктивном влиянии на молодежь» и «склонности к нездоровому пессимизму». Следующий шаг Бёлля — поддержка общества еврейской культуры «Германская иудаика» — тоже не встречает понимания ни со стороны большинства немцев (считающих такой жест излишеством), ни со стороны правительства консерваторов. Тем не менее в среде левой молодежи и академических интеллектуалов Бёлль постепенно получает статус одного из лидеров оппозиции. К тому же взгляды самого писателя все сильнее радикализируются: Бёлль все чаще высказывается против капиталистической морали, социальной несправедливости и элитарности политики, поддерживает студенческие протесты. К моменту публикации романа «Групповой портрет с дамой» (за который он получит Нобелевскую премию) в 1971 году Бёлль формулирует свою основную писательскую установку: литература, как ничто другое, умеет поражать и побеждать авторитарные структуры — религиозные, политические и идеологические. И хотя книги Бёлля становятся бестселлерами, к началу 70-х за ним окончательно закрепляется статус «диссидента» и «неудобного классика», выступающего с неприемлемых для официальной точки зрения позиций.
«Генрих Бёлль — опаснее Ульрики Майнхоф»
Апогея конфликт немецких левых интеллектуалов с государством достигает во время громкого процесса над членами леворадикальной террористической группировки «Фракция Красной Армии» (RAF), когда в течение двух лет после приговора члены первого поколения (Ульрика Майнхоф, Андреас Баадер, Гудрун Энслин и Ян-Карл Распе) погибают в тюрьме. Бёлль публикует эссе о членах RAF в журнале Der Spiegel, где пишет о «шести против шестидесяти миллионов», и требует провести независимое расследование их гибели. Консервативная пресса тут же называет преступником самого Нобелевского лауреата, а в Западной Германии начинается многолетняя кампания по гонениям и репрессиям «левых симпазантов».
Александр Солженицын у дома Генриха Бёлля в Кельне. 1974 год
Фото: wikimedia.commons
Консервативная пресса, а именно издания концерна «Акселя Шпрингера», с молчаливого согласия правительства начинает травлю немецких писателей, которых назначают виноватыми в том, что молодые левые начали вооруженную борьбу. Именно их книги стали почвой, подтолкнувшей вчерашних студентов к террору. Помимо Бёлля, критика обрушивается на Гюнтера Грасса, Гюнтера Вальрафа, Зигфрида Ленца и других ключевых писателей и публицистов послевоенной ФРГ. Газета Bild последовательно сравнивает высказывания левых интеллектуалов с Геббельсом и выходит с обложкой «Генрих Бёлль — опаснее Ульрики Майнхоф». Дома у писателя проходят обыски, поскольку полиция считает, что тот укрывает скрывающихся в подполье членов второго поколения «Фракции Красной Армии». Политики называют Бёлля врагом народа — и тот даже в какой-то момент подумывает эмигрировать из страны. О своем опыте травли со стороны медиаконцерна Шпрингера Бёлль напишет роман «Потерянная честь Катарины Блюм» (1974) и сценарий к одноименному фильму. Примерно в это же время в доме у Бёлля живет Александр Солженицын.
Совесть нации
К концу семидесятых Бёлль выходит победителем из схватки с консервативной прессой и политиками, видящими в послевоенных немецких интеллектуалах угрозу национальной безопасности. Публицистика второй половины семидесятых сильно меняет общественное мнение в Германии, которое все больше склоняется на сторону писателей, попавших в опалу. В это время Бёлль сближается с движением «Зеленых» — на тот момент полулегальными активистами, требующими развития альтернативной энергии, борьбы с последствиями индустриализации и загрязнением окружающей среды. Находит симпатию у писателя и движение «Атомная энергия? Нет, спасибо!» — радикальных активистов, которые приковывали себя к железнодорожным путям и блокировали работу атомных электростанций.
Государство пытается обвинить движение в терроризме, но общественное мнение — на стороне Бёлля, поддерживающего молодых активистов. К восьмидесятым годам становится общим местом называть писателя и Нобелевского лауреата совестью нации, хотя Бёллю такая характеристика радикально не нравилась: по его мнению, не общественные деятели или публичные интеллектуалы являются носителями коллективной совести, а правовая система, пробуждать которую и призвана публицистика. В 1981 году Бёлль выступает в Бонне на 300-тысячной манифестации западногерманского движения за мир, когда становится известно, что НАТО собирается разместить в ФРГ и Европе ядерные ракеты для сдерживания СССР.
В самой идеологической платформе движения за мир лежали представления Бёлля об иррациональности и аморальности войны, которые писатель не уставал подчеркивать на протяжении своей литературной карьеры и общественной деятельности. Акции движения за мир носили исключительно мирный характер и после годов поляризации смогли во многом примирить разрозненное немецкое общество. Бёлль умирает летом 1985 года — за год до Чернобыльской катастрофы и за четыре года до падения Берлинской стены.