Жан Жене «Инструкция по выживанию»
О творчестве
В первый раз я почувствовал тягу к письменному творчеству, когда отправлял открытку своей знакомой немке, которая тогда жила в Америке. Сторона открытки, на которой я должен был писать, была мятая и белая, как снег, и это напомнило мне Новый год. Вместо обычных банальностей я написал об этой бумаге. Это и стало отправной точкой. Этот опыт не объясняет всех моих побудительных причин, но тогда я впервые почувствовал, что такое настоящая свобода.
***
Благодаря творчеству я получил то, к чему стремился. То, что стало для меня уроком и будет служить ориентиром, заключается не в том, что я пережил, а в манере изложения данных событий. Не в анекдотах, а в произведении искусства. Не в моей жизни, а в ее толковании. Язык предоставляет мне возможность оживить, выразить ее, рассказать о ней. Воплотить в жизнь мой миф. Я знаю, чего хочу. Я знаю, куда иду.
***
Я чувствую себя ответственным за время, которое мне отпущено. Для меня самый лучший способ, каким я могу им распорядиться, — это писать.
О понимании
Если вы хотите, чтобы вас поняли, нужно избавиться от всякой злобы.
О литературе
Плевал я на литературу, особенно на Литературу с большой буквы.
***
Я никогда не ставил перед собой цели войти во французскую литературу. И никогда не думал о том, какое место мне в ней отведено.
О поэзии
Я отрицал красоту, но открывал поэзию.
***
Поэзия включается в предельном осознании человеком своего воровского статуса. Возможно, осознание любого другого качества, которое целиком нас поглощает, тоже приводит к поэзии. Однако я доволен, что понимание моей необычности носит название антиобщественного явления — воровства.
***
Порой некоторые оговорки во фразе, когда мы нечаянно заменяем одно слово другим, проливают нам свет на самих себя, и это злополучное слово оказывается тем самым средством, благодаря которому вдруг проскальзывает поэзия и наполняет ароматом всю фразу. Хотя слова эти и представляют опасность — они могут исказить смысл. Вот так и некоторые поступки. Порой дурные, ошибочные — это очевидно, — эти самые поступки порождают поэзию. И красивые поступки не становятся от этого менее опасными.
О Сартре
Книга Сартра обо мне психологически меня опустошила.
***
Если бы я родился Сартром, то я бы писал как Сартр.
***
В мире, где каждый старается быть респектабельной проституткой, приятно встретить хоть кого-нибудь, кто сам осознает себя шлюхой и не цепляется за респектабельность.
О полицейских и преступниках
Я приписывал полицейским и ворам красоту, пусть их сияющие тела отомстят вам за презрение, которое вы к ним питаете. Крепкие мускулы и правильные черты лица были призваны прославить и воспеть презренные занятия моих друзей, внушить вам уважение к ним. <...> Полицейские и преступники — самая мужественная эманация этого мира, хоть на нее и набрасывают завесу. Она сродни вашим срамным местам, которые тем не менее я, как и вы, зову благородными. Взаимные проклятия врагов выражают притворную ненависть, в которой я усматриваю нежность.
О драматургии
В своих пьесах я ставлю перед собой чисто художественные задачи. Мне, например, безразлично, способствуют или нет «Негры» делу черных. Более того, я думаю, что нет. Я считаю, что активные действия, борьба против колониализма способны сделать для черных гораздо больше, чем любая театральная пьеса. Мне хотелось в этих пьесах выразить то, что черные и другие отчужденные от общества лица сами выразить неспособны. По поводу «Служанок» критики писали, что служанки «так не говорят». Да нет, говорят, но только со мной , вечером или в полночь, со мной одним. Если бы кто-нибудь мне сказал, что и черные так не говорят, я бы посоветовал ему приложить ухо к их сердцам, потому что там он услышит именно то, что я написал. Нужно уметь слышать то, что не говорится вслух.
***
Время от времени я работаю над пьесами. Не каждый день, а урывками. В остальное время я, как и любой другой человек, живу в состоянии полуидиотизма.
Об одиночках
Я всегда чувствовал свое родство с одиночками, восставшими против запрограммированного общества, каким, например, является американское общество или общественные устройства в странах Запада, претендующих на то, чтобы уничтожить зло. Я на их стороне, так же как я всегда на стороне большого художника, выступающего против общества. Ни больше ни меньше. Я всегда с одиночкой, кем бы он ни был, но хотя я — как бы это лучше сказать? — хотя я душою с теми, кто одинок, их одиночество от этого не становится меньше. Я могу сочувствовать Ли Харви Освальду, когда он совершает свое преступление, — и тем не менее это он его совершает — и он остается в одиночестве. Я могу быть вместе с Рембрандтом, когда он пишет свои картины, но он все равно одинок.
Фото: The Museum of Contemporary Art, Los Angeles
The Ralph M. Parsons Foundation Photography Collection
***
Мне нравится быть изгнанником. Подобно тому как Люциферу, при всем моем к нему уважении, все-таки нравится быть изгнанным Богом. Заметьте, что в данном случае речь идет о самолюбии, а это далеко не самое лучшее, что во мне есть. Мне даже немного стыдно. Это какой-то наивный романтизм. Я должен бы был уже от него избавиться.
Об обществе
В обществе свои законы, эти люди не приглашают меня, потому что чувствуют, что я не из их среды. Но, по правде говоря, я сам не люблю никуда ходить.
О недоброжелателях
Моих недоброжелателей способны вывести из себя не только употребленные мной слова, но даже запятые.
О воровстве
Если я и начал воровать, то просто потому, что был голоден.
О таланте
Талант — это учтивое отношение к материи, он заключается в том, чтобы вложить песню в уста немоты. Мой талант всегда будет любовью к тому, из чего состоит мир тюрем и каторги. Дело не в том, что я хотел бы его изменить, ввести его в вашу жизнь или в том, что я дарую его обитателям жалость и снисхождение, — я распознаю в ворах, предателях, убийцах, злодеях и мошенниках глубокую красоту, которой вы лишены.
О чувстве вины
В конце концов, чем больше будет моя вина, которая целиком лежит на мне в ваших глазах, тем больше будет моя свобода. Тем безупречнее мое одиночество и моя исключительность. Посредством этой вины я снова завоевал право на разум. Слишком многие люди, говорил я себе, мыслят, хотя не имеют на это права. Они не оплатили его начинанием, которое приводит к тому, что разум становится той соломинкой, без которой немыслимо ваше спасение.
О гомосексуальности
Я ничего не понимаю в этом. Кто способен объяснить, почему он гомосексуалист? Кто знает, почему человеку свойственно любить так, а не иначе? Гомосексуальность была дана мне так же, как цвет моих глаз или количество моих ног. Уже ребенком я чувствовал, что меня привлекают мальчики. Тогда же, когда я до конца это осознал, я «решил», выбрал свободно мою гомосексуальность, в сартровском смысле глагола «выбирать». Короче говоря, я вынужден был приспособиться к этому, жить с этим, прекрасно понимая, что подобный образ жизни не принимается обществом.
***
Я сознаю, что гомосексуальность представляет из себя нечто привлекательное в среде артистической богемы. Но в буржуазной среде продолжает осуждаться. Лично я очень многим обязан своей гомосексуальности. Вы можете считать это проклятием, но для меня это всегда было благословением.
***
Гомосексуальность ставит мужчину «вне общества», и это вынуждает его пересматривать общепринятые ценности.
***
Во время собрания Экуменического совета в Риме у меня была возможность посмотреть телевизионную трансляцию из Ватикана. В нем участвовало несколько кардиналов. Двое или трое из них были явно асексуальны и совершенно неинтересны. Те, что любили женщин, были скучны и одержимы стремлением к власти. И только тот, что был похож на гомосексуалиста, казался добрым и умным.
***
Ломая традиционные представления о поведении самца, мужчина как бы разбивает свою скорлупу, и в нем просыпается чувственность, которая в обычном состоянии оставалась скрытой. Возможно, что эмансипация современной женщины заставляет мужчину отказаться от старых схем и адаптироваться к женщине, уже не такой подчиненной, как раньше.
О добре и зле
Я хотел бы настолько познать зло, чтобы не иметь ничего общего с социальными силами, отождествляющими себя с добром. Я вовсе не хочу сказать, что собираюсь жить во зле до самой смерти, просто я хотел бы жить так, чтобы мое имя никогда не отождествлялось с добром, а только со злом.
О человеческой жизни
Жизнь человека редко озаряется светом. В основном она окутана сумерками.
***
Большая часть нашего существования — это небытие и пустота бродячей жизни. Мы редко делаем сознательное усилие, чтобы выйти из этого состояния. Я преодолеваю его благодаря творчеству.
О святости
Для того, чтобы наилучшим образом использовать свою свободу, свои возможности и свои данные — я ведь еще не знал, что обладаю литературным талантом, — я должен был стать святым, об этом я и мечтал. И только об этом. Иными словами, я должен был отринуть все человеческое.
***
Между святым и обществом отсутствует какая-либо ощутимая связь. Святость тоже по-своему ужасна.
О туберкулезе
Не теряю надежды, что меня унесет — галопом — скоротечная чахотка!
О национальной идентичности
Выбор, который человек из привилегированного общества, вопреки своему рождению и принадлежности к этому обществу, совершает в пользу другого народа, является врожденным; этот выбор основан на ничем не обоснованной симпатии, это не значит, что справедливость здесь не имеет никакого значения, но справедливость и защита этого народа рождаются из сентиментального, может быть, даже чувственного влечения. Я француз, но целиком и полностью, всем сердцем и без всяких сомнений защищаю палестинцев. Они правы, потому что я люблю их. Но любил бы я их, если бы несправедливость не превратила их в скитальцев?
О других народах
Чернокожих, которых американцы не могут ни понять, ни купить, они убивают.
***
Соединенные Штаты являются не совсем тем, чем они мне всегда казались. Америка непредсказуема. Оказывается, там можно встретить проблески чего-то человеческого.
***
Палестина у меня в сердце, это правда. Кто такие эти палестинцы, которым запрещено находиться на собственной земле? Это пыль, пыль человеческая! Та, которую топчут подметки сандалий. Вот в этом пункте мы с Сартром серьезно разошлись. «Кто такой еврей?» Понятно. А кто такой палестинец? Еще меньше. Пыль человеческая и ничего больше. Я всегда буду на стороне тех, кто ничего не имеет и кто является меньше, чем ничем...
О юристах
В суде нужно все отрицать.
***
Язык юристов создан специально для того, чтобы тот, кого судят, был совершенно лишен возможности понять, что же с ним собираются сделать. Этот язык изобрели специально для того, чтобы подавить человека. <...> Эта мысль пришла мне в голову в тот момент, когда прокурор этой банды, то бишь Республики, зачитывал обвинение. И тогда я подумал: я ничего не понимаю в твоей болтовне, жалкий ублюдок, но если уж меня приговорят, — потому что все это непременно закончится именно так, — то я напишу такое и в таком стиле, чтобы ни ты, ни твои приятели ни слова не поняли. Время пришло, и я выполнил свое обещание.