«Как такой сильный талант мог впасть в такую странную ошибку?» — недоумевал Белинский в статье, посвященной роману Ивана Гончарова «Обыкновенная история». Главный критик «Современника» не понимал, почему писатель завершил роман именно таким эпилогом. Как можно было так поступить с нежным провинциалом и романтиком Александром Адуевым? Пусть бы он лучше вернулся в свою деревенскую глушь и зачах там. Или стал каким-нибудь сектантом-мистиком. Или даже славянофилом. Но вернуться в Петербург, расчетливо жениться на большом приданом и, отказавшись от романтических порывов, выгодно устроиться на службу — не верю, писал Белинский в 1848 году сразу после выхода романа Гончарова. К этому моменту прошло почти десять лет, как сам Белинский таким же юношей переехал из тихой купеческой Москвы в шумный чиновничий Петербург.
Этот путь на рубеже 1830—1840-х годов проделал не только он. Тогда же из Москвы в Петербург переехал еще совсем юный Достоевский — впрочем, он довольно быстро нашел в нем источник для своего специфического вдохновения. Переехал чуть раньше и сам Гончаров. Но Белинского этот город разочаровал гораздо сильнее, чем многих. «Трубы, да крыши, да черные, грязные, кирпичные бока домов… суматоха, все бегут куда-то, занятые только собой», — таким видит Петербург герой Гончарова. Холодные ветра, каменный город, люди функциональны, карьера первостепенна, чувства подчинены расчету, но Адуев хочет литературной славы, а не компромиссной поденщины в каком-нибудь журнале. Впрочем, Белинский упустил из виду, пожалуй, более важный для самого Гончарова сюжетный поворот. Автор пытается ответить на ключевой вопрос своего времени: как романтику пережить столкновение с реальностью? Что делает с людьми столичный Петербург? И как человеку справиться с этой новой прагматичной эпохой?
На момент публикации своего первого романа «Обыкновенная история» Гончаров был практически никому не известен. Спокойный и погруженный в себя, он легко учился сначала в пансионе, потом в Московском университете — и удивительным образом в его воспоминаниях об этом времени нет ничего общего ни с аксаковскими восторгами от царившего тогда духа студенческого братства, ни с герценовским панегириком вольнодумству и свободе. Он не входил ни в один кружок, не примыкал ни к каким сообществам. После университета так же легко стал учителем в семействе Майковых и служил переводчиком в департаменте внешней торговли министерства финансов. Гораздо позже в своих воспоминаниях второразрядный писатель Боборыкин скажет про Гончарова, что удивительным образом тот даже не походил на писателя, — разве что в его речи слышались отголоски точных литературных формулировок. Словом, от этого закрытого человека никто ничего особенного не ждал.
А время было такое, что у литераторов появилась реальная возможность делать карьеру. Наконец возник ясный механизм: первое чтение — Некрасов — Белинский — публикация — слава. Именно так, начиная с «Физиологии Петербурга», выглядел путь к успеху. Некрасов и Белинский с 1845 года определяли фактически все, что происходило на литературном небосклоне. Очерки городского быта, нравов, углов, низов, расширение тематического диапазона, деревенские образы, человеческие типы, ловушка малой формы, поиски новых жанров — примерно так выглядел путь «натуральной школы» на протяжении следующих двух лет. Литература бросилась в погоню за деталями и подробностями, реальность затопила страницы сборников и журналов. Писателю же, по замечанию редактора «Современника» Никитенко, нужно было лишь ориентироваться в происходящем и отдавать себе отчет, что вместе со своим текстом он встанет под знамена определенных идей. В учебниках по истории русской литературы это принято описывать простыми словами — как «переход от романтизма к реализму».
В действительности «переход», конечно, оказался куда более серьезным психологическим испытанием. «Отколь порой тоска и горе / Внезапной тучей налетят / И, сердце с жизнию поссоря… / В нем рой желаний заменят?» Неизвестно, сколько мужества или самоиронии потребовалось Гончарову, чтобы напечатать свои юношеские стихи в романе, выдав их за поэтические опыты непутевого романтика Александра Адуева. «Если у тебя тут есть мечта и дева — ты погиб: я отступаюсь от тебя», — не может удержаться от ехидства его прагматичный дядя. Гончаров не был одинок: во второй половине 1830-х годов схожими установками руководствовались сразу несколько поэтов кружка Станкевича. На протяжении чуть ли не десяти лет они безуспешно бились над тем, чтобы вдохнуть новое содержание в прежнюю элегическую форму, и отказывались признать, что она для этого не подходит.
Новое содержание возникло благодаря активному изучению Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля. Таким образом юные студенты Московского университета и их товарищи пытались нащупать выход для загнанной в тупик мысли, увидеть перспективу дальнейшего движения. Немецкая философия заставила их переосмыслить взаимоотношения с реальностью, потребовав при этом высочайшего уровня рефлексии. Белинский, вместе со всеми продвигавшийся по этому пути, писал, как в состоянии рефлексии человек распадается на две половины: одна делает, чувствует, мыслит, а вторая немедленно все подвергает критике и сомнению. А Толстой в «Отрочестве» позже расскажет от лица героя, как пытался резко оглянуться и, не успев помыслить о реальности, увидеть, как нас учит Гегель, пустоту. Утяжеленная рефлексивность почти не оставляла места собственно действию.
«Натуральная школа» в середине 1840-х предложила новую форму для только-только отформатированного сознания. Но нравилась она далеко не всем: обилие низких деталей все еще вызывало отторжение, адепты старой манеры в лице Булгарина просят хоть немного вымыть и причесать природу, прежде чем ее показывать. На этом фоне «Обыкновенная история» Гончарова попадает разом в две мишени. В литературе давно не было такого качества текста, и критика щедро сравнивает роман с «Мертвыми душами» Гоголя, «Героем нашего времени» Лермонтова и повестями Пушкина. Уже почти невозможно поверить, что все еще возможно писать таким языком. Вместе с тем это роман о понятной и насущной проблеме — столкновении двух типов мышления, романтизма с реализмом, старого уклада и нового века.
Коллизия полностью узнаваема. Гончаров ухватывает образ Петербурга, намеченный Белинским еще в «Физиологии Петербурга», — это город, в котором все заточено под карьерную деятельность. Годом позже Достоевский внес свою лепту в создание образа и заселил Петербург «маленькими» людьми, бедными чиновниками и скитающимися по углам бедняками. На этом фоне противопоставление прагматичного Адуева-старшего романтику Александру выглядит особенно впечатляюще. Гончаров даже решает сделать его одновременно и тайным советником, и заводчиком — сочетание, в те годы едва ли возможное. Чтобы уж успех, так успех — такого непросто было добиться всем тем искателям, которые действительно хлынули в Петербург в 1840-е годы.
Не имеющее исхода противостояние дяди и племянника, а вернее, попытки первого вразумить последнего, принято называть «диалогическим конфликтом». По сути, все самое главное происходит в их перепалках, и при этом ни одна из сторон не является носителем той самой истины. Но все же, помимо слов, в романе есть и действие, и это вовсе не метания юного романтика на пути неизбежной трансформации. Сам Гончаров впоследствии писал, что фигура дяди ему не особенно удалась. Но именно он в эпилоге, когда племянник наконец удачно повторяет его путь, берет — и все бросает. Потому что его жена Лизавета, которая, пережив собственные метания, готова смириться с тем, что она всего лишь придает дому своего супруга основательности, хандрит. Врачи считают, что ей надо сменить обстановку. Внезапно этого оказывается достаточно, чтобы дядя полностью все изменил. Романтизм не всегда подминается прагматизмом, а Петербург или ломает человека, или делает из него машину. Есть что-то еще, уверен Гончаров, — и это человек и его выбор.
После переезда в Петербург Белинский большими усилиями все-таки смог построить успешную карьеру литературного критика. Сначала «Отечественные записки», потом сотрудничество с Некрасовым и «Современник». За это время он не только фактически написал историю литературы от Ломоносова до своих дней, но и как-то незаметно наложил эту матрицу на мышление последующих критиков и историков литературы. Стал идеологом «натуральной школы». Наконец, создал саму теорию литературного процесса и запустил его именно в таком виде на десятилетия вперед. Но критический обзор литературы за 1847 год с размышлением о романе Гончарова стал последней его крупной работой — попытки вылечиться от затяжной болезни не дали результатов. После успеха «Обыкновенной истории» в начале 1849 года Гончаров отдает в печать «Сон Обломова», в голове у него уже есть план всего романа, все с нетерпением ждут продолжения — и в этот момент он уезжает в кругосветное путешествие. Ради новых впечатлений и внутреннего равновесия можно отказаться от карьеры и славы.
Кадр из кинофильма «Обыкновенная история » (режиссер Галина Волчек, 1970 год)