Писать о праведниках сложно. Да и жанр житий ограничен каноном. Хотя, пожалуй, все описания по-настоящему светлых людей многое берут из этого классического жанра. Вот и говорить о Яне Зиновьевне, не держа в голове память о ее подвиге, без всякого преувеличения, невозможно.
Яна Зиновьевна Гришина была прекрасно образованным, веселым, разносторонним человеком — глубина ее знаний поражала, а умению находить рифмы и параллели, сразу настраивать мыслительные связи, использовать аллюзии позавидовал бы не только современный поэт, но и мастер Золотого века. Она была — модная... да, да, очень современная, это бросалось в глаза, и даже своим внешним видом, не побоюсь сказать, контрастировала со служащими «учреждений культуры»: музеев, библиотек и прочих ведомственных организаций. При чем же, спросите, здесь житие? Но именно оно тут уместно.
После того как весной 1972 года Яна Зиновьевна попала в Лаврушинский переулок, в квартиру к вдове Михаила Михайловича Пришвина, ее научная, подвижническая судьба была решена. Или речь даже не о подвижничестве, а о служении? Служении в старорежимном, архаическом смысле этого слова, сейчас уже неупотребимом среди светских, не «духовных» специалистов: учителей, врачей. Но это было именно оно, а ее работа с 1980 года в музее и даже издание дневников Пришвина — это только эманация подвижнического подвига Гришиной. Служение памяти писателя, желание раскрыть суть его творчества стали частью самого естества Яны Зиновьевны. Посетители музея Пришвина, читатели дневников писателя часто и не знали, кому они этим обязаны, не понимали, что ничего этого не было бы, если бы не ее труды. А сама Яна Зиновьевна очень по старинке не умела выпячивать себя, не строила карьеру, не работала над популяризацией своего образа, а служила своей задаче изо дня в день на протяжении более полувека. Она создавала не свой образ, а возвращала людям упущенное, раскрывала ранее неизвестное. Она, кстати, никогда не говорила «я нашла», «я открыла» — только «мы». В интервью и других своих публичных выступлениях всегда держалась скованнно, как будто боялась сказать что-то про себя, а не про Пришвина. Притом что в частных беседах умела быть фееричной, прекраснословной, захватывающей.
Конечно, издание грандиозных, восемнадцатитомных дневников Пришвина выглядит как самый заметный результат жизненного подвига Гришиной. Они выходили на протяжении с 1991 по 2017 год, к этой работе последовательно подключались пять разных издательств. Опубликованные дневники не только открыли читателям Пришвина-мыслителя, но и кардинально изменили представления об интеллектуальной жизни в СССР. Оказалось, что дух по-прежнему дышит там, где хочет, и цензурные идеологические препоны ему не очень-то и помеха. Эти восемнадцать томов свидетельствуют не просто о жизни Михаила Михайловича (хотя и о нем, конечно, в первую очередь), но еще и о том, что в любых обстоятельствах человек может мыслить свободно — не партийно, не оглядываясь на то, как «положено». О том что наблюдение, фиксация течения времени — это тоже труд, тяжелый и беспощадный по отношению к себе и окружающим. Думаю, что очень многие читатели именно так воспринимают сегодня эти книги, замечают, когда автор начинает чего-то опасаться, закрывается, а потом вдруг доходит до опасно обнаженной откровенности. И да, конечно, дневники Пришвина — основное произведение писателя. Читала ли их именно так сама Яна Зиновьевна? Не знаю. Но она дала нам саму возможность прочитать их — так ли, иначе, как угодно. Без ее труда никакой возможности у нас не было бы вообще.
Я знаю не один десяток чудесных издательских начинаний, прервавшихся из-за закрытия издательства или прекращения финансирования. С дневниками Пришвина, выходившими с 1991 по 2017 год, то есть за без малого двадцать шесть лет, такое происходило сразу несколько раз! «Московский рабочий», «Русская книга», «РОССПЭН», «Новый хронограф» — кто канул в Лету, кто просто не смог больше поддерживать проект Гришиной. Но затеянное Яной Зиновьевной издание дневников продвигалось вперед неуклонно, преодолевая препятствия, останавливавшие многих, но не ее. Казалось, сила и важность этих дневников перевешивают все, преодолевают любые препятствия — а может, это была не сила Пришвина, а скрытная, не всегда бросавшаяся в глаза сила Яны Зиновьевны? Ведь о результатах этой борьбы мы зачастую судим по текстам, которые держим в руках, а не по судьбам людей, положивших жизнь на их издание.
Кроме всех прочих неоспоримых достоинств, у дневников Пришвина есть одно очень важное — они, к сожалению, всегда остаются актуальными. При любых режимах и в любых широтах. Искренний, честный мыслитель может считать себя близким к власти или к ее оппозиции, но никогда не будет тождественен ни той, ни другой. Главная черта интеллекта — это сомнение, а вот сомнений любая власть как раз и не терпит. Знала ли составитель и редактор дневников Пришвина, что сегодня, спустя 53 года после ее первого знакомства с ними, после всех кардинальных системных изменений и перекройки всех политических карт, после падения множества кумиров и развенчания всевозможных авторитетов, разумного читателя будут мучить все те же вопросы, что в свое время и Михаила Михайловича, и что его его ответы — жестокие и безжалостные — будут все так же раздражать наших современников и подвигать их на самостоятельные размышления?
Странно, но, читая сегодня дневники Пришвина, отнюдь не влюбляешься в их автора — напротив: чем больше пытаешься его понять, тем дальше он отстраняется. Как будто не он, создатель этих страниц, а его повествование выходит на первый план. И тогда перед нами открывается огромное прозаическое произведение, созданное в каком-то невероятном жанре...
Как относилась к фигуре Пришвина Яна Зиновьевна, я не знаю. Хотя у нас с ней было немало бесед, все они так или иначе были построены вокруг встреч, дневников, фотографий — но не вокруг личности Пришвина. Не помню, чтобы мы когда-нибудь обсуждали Михаила Михайловича как человека.
Мы в «Горьком» так ни разу и не собрались взять интервью у Гришиной, всегда думали: «Когда-нибудь потом, еще будет время». А оказалось, что времени не будет, что мы ошибались. Чего-то о ней мы уже никогда не узнаем, что-то останется только в апокрифах. Но памятник ее служению Пришвину, восемнадцать томов его дневников, останется — их будут читать и обсуждать, на них будут ссылаться, свершенный ею труд будет работать на благо будущего русской культуры.
Среди множества моих друзей и знакомых, интеллектуалов, людей почти святых и искренних в своей доброте и любви, целеустремленных тружеников, добивающихся своих целей, бескорыстных романтиков очень мало людей, способных на беззаветное жертвенное служение. Яна Зиновьевна Гришина была такой.
Отпевание Яны Зиновьевны начнется завтра, 13 марта, в 10 часов утра в храме Святителя Николая в Кузнецах (Вишняковский переулок, 15), похороны состоятся в 13 часов на Востряковском кладбище Москвы.