Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
16 августа умер социолог Говард Беккер, хорошо известный как внутри академической социологии, так и за ее пределами. Для многих неожиданностью стала не его смерть, а то, что он — наш современник, будто бы он принадлежит иной эпохе. Точнее будет сказать, что мы были его современниками. Для некоторых из нас это составляло особое удовольствие — знать, что где-то там далеко, в Сан-Франциско, живет Хоуи (как его звали друзья), который изредка обновляет свою старомодную страницу в интернете, выкладывая на нее MP3-файлы или PDF своих книг, и ждать его очередное интервью. И все же стоит проговорить: Беккер уже давно не участвовал в повестке современной социологии. Реплики про пандемию вряд ли можно назвать полноценным участием.
Смерть Беккера будто бы символизирует окончательное завершение определенной эпохи социальной мысли, связанной с такими именами, как Эверетт Хьюз и Эрвин Гоффман. Однако эпоха завершилась еще задолго до его смерти (вопрос о конкретной дате, впрочем, остается открытым). Сам Беккер по-прежнему принадлежал этой эпохе, но в последние десятилетия выступал прежде всего в качестве связного между миром мертвых и миром живых — многочисленные интервью, анекдоты, автобиографические эссе являются этому подтверждением. Так, в 2022 году интервью с Беккером начинается с уже привычного рассказа о Чикагской социологии середины прошлого века. Многие считали его «учителем», «живым классиком» и «легендой», а для современников приобщение к легенде — всегда способ нащупать фундамент, особенно тогда, когда единства дисциплины уже давно нет. Однако, на мой взгляд, Беккер интересен и по другим причинам.
Ключевой причиной, как мне кажется, являются его биография и профессиональный путь. Беккер попадает в университетскую социологию довольно случайно. В итоге он проходит полностью весь путь — от учебы в аспирантуре и первых публикаций до преподавания, саббатикала и пенсии, — но это лишь одна сторона его взрослой жизни. Другой не менее важной деятельностью являлась музыка и — впоследствии — искусство. Еще будучи подростком, он начал играть джаз в ночных клубах и не переставал играть, даже когда уже окончательно устроился внутри академии. Получается, с одной стороны, его жизнь составляли рутина и серость академической жизни: исследования и различные подработки, преподавание, деятельность профессиональных ассоциаций, редактирование журналов и книг. С другой стороны, он продолжал играть, в какой-то момент стал учиться фотографии, даже курировал выставки — в общем, занимался творчеством и всячески пытался оставить ему место в своей жизни. Как получилось, что пианист-самоучка не просто освоил социологическое ремесло, но в итоге стал одним из наиболее успешных исследователей? Ответ лишен романтизма. В интервью Беккер говорит, что так получилось: его родители — выходцы из бывшей Российской империи — хотели, чтобы он пошел учиться, а не проводил время в клубах. Сначала он хотел заниматься английской литературой, но попал на социологическое отделение, вдохновившись книгой «Черный метрополис» Клэра Дрейка и Горация Р. Кейтона. Завершив обучение, Беккер стал самым молодым выпускником департамента и планировал оставить социологию («это было хобби!») и вернуться к музыке. Ему помешал Хьюз: «Не глупи! Подавайся на стипендию», — вспоминает Беккер слова своего учителя. В конечном счете опыт ночных клубов 1940–1950-х стал определяющим для его личной социологической повестки. Именно этим определяется его интерес к жизни «по ту сторону» приличного (конвенционального) общества. Студентом, вероятно из экономии ресурсов, он начинает проводить включенное наблюдение там, где работает пианистом, а затем приносит свои заметки на суд Эверетту Хьюзу, известному уже тогда своими исследованиями в области социологии профессий. Согласно воспоминаниям Беккера, к тому времени Хьюз был утомлен бесконечными исследованиями «нормальных» профессий юристов, врачей и учителей, а Беккер же имел непосредственный доступ к миру, зачастую недоступному обывателю. Хьюз предполагал, что именно в этом мире люди будут более откровенны и свободны в высказываниях, поскольку испытывают меньшее давление «приличного» общества. Исследования музыкантов, а также потребителей марихуаны впоследствии лягут в основу книги «Аутсайдеры». Это определяющая книга в библиографии Беккера. Он не единственный, кто занимался разработкой так называемой теорией наклеивания ярлыков, но именно за ним закрепилось авторство концепции. Дальнейшие исследования, прежде всего искусства, строились вокруг применения этой концепции к различным социальным мирам. Ярлыки не всегда дискриминируют, как показывает Беккер в книге «Миры искусства». Они могут придавать определенную символическую ценность и иметь положительный эффект в «приличном» обществе. Мир высокого искусства и мир ресторанно-клубной джазовой музыки в этом смысле функционируют одинаково, различаются лишь модальностью.
Другая причина, которой можно объяснить интерес к Беккеру, касается его стилистики. Беккер всегда старался писать ясно и доступно, и это тоже выделяет его среди большого количества современных социологов. В одной из своих книг он рекомендует аспирантам и студентам не использовать пассивный залог в социологических описаниях. И это не только стилистическая рекомендация. Это теоретическая позиция, согласно которой люди активно участвуют в различных совместных деятельностях, а это, в свою очередь, позволяет на них буквально показать пальцем при непосредственном наблюдении и, следовательно, встроить в нарративы в качестве того или иного персонажа при описании. Получается, что пассивные конструкции приводят к теоретической ошибке, так как исследователь не способен указать конкретную инстанцию действия и прикрывается абстрактными конструкциями. Если же текст строится вокруг активных залогов, то он приобретает черты художественной прозы и походит на рассказ. Совершенно логично, что в своих публикациях Беккер проводит параллели между этнографическим письмом и литературными произведениями. Так, он посвящает отдельные эссе разбору литературных приемов Жоржа Перека, Джейн Остин, Итало Кальвино, Бернарда Шоу. Для него литература как форма является способом «говорить об обществе» со всеми нарративными экспериментами, характерными той или иной форме литературного письма.
Помещение социологических описаний в один ряд с художественными — радикальное методологическое действие, открывающее при этом возможности для разрушения авторитета социологии как единственного нарратива об обществе. Монополия разрушена, социологический режим восприятия доступен каждому участнику взаимодействия. Профессиональный социолог же занят отбором описаний, их валидацией, его задача — структурировать и встроить их в более общие нарративы. Можно ли при этом считать эти общие нарративы теорией, наличие которой по-прежнему определяет вклад того или иного социолога в развитие дисциплины? Как таковой теории общества у Беккера нет, и это может быть поводом для пренебрежения со стороны теоретиков: мол, Беккер рассказывает интересные вещи, однако с ним невозможно полемизировать, так как просто не с чем. Но есть кое-что другое — опыт, с которым, впрочем, теоретику тоже не имеет смысла полемизировать.
Беккер постоянно находился на разломе различных миров. Он играл в барах, а потом рассказывал про это тем, кто вряд ли бы туда попал — ни в качестве аудитории, ни тем более исполнителя. Он знакомил социологию с литературой и фотографией, к которой зачастую профессиональная социология была равнодушна. Помимо «Аутсайдеров» и «Миров искусства», Беккер — автор нескольких методологических книг, в которых доступно излагает принципы социологического ремесла и тем самым приглашает всех принять участие в документации своего опыта. Описание опыта оказывается ключевым для конструирования нарративов, интересных и влиятельных не меньше, чем художественная литература.
Опыт важен в отношении ощущения общности, и это последнее, что хотелось бы отметить в связи с Беккером. Подозреваю, что многие читавшие «Аутсайдеров» были увлечены в том числе благодаря эффекту узнавания и сопоставления. Мы будто бы свидетели тех же самых процессов наклеивания ярлыков, о которых пишет Беккер. Или видели параллели между нашим собственным опытом и опытом аутсайдеров США середины прошлого века. Об этом в год выхода русского перевода подробно написал Искэндэр Ясавеев (считается властями РФ иноагентом) в статье «Земля аутсайдеров» для «Новой газеты». Социолог Алексей Титков весной этого года продемонстрировал «работу» беккеровских концептов в отношении «морального предпринимательства» в серии публикаций Seeing like Katia Margolis на своем Фейсбуке. Истории описанных Беккером аутсайдеров дают надежду, что условность ярлыков не является непоколебимой, и большую роль в этом играет как раз подробно описанный опыт других.