Пимен Карпов (1886–1963) — поэт и прозаик, причисляемый к «новокрестьянским» писателям, автор романа «Пламень» (1913) о сектантах-хлыстах, конфискованного и сожженного за «богохульство и порнографию». Воронежское издательство CHAOSS/PRESS выпустило том ранее не переиздававшихся текстов Карпова «Светильник любви». «Горький» поговорил с редакторами издания — бывшим сектантом Виктором Рамбуйе и чернокнижником Николаем Останиным — об этой книге, творчестве Карпова, некромантии, антихристовых сканирующих программах и других важных вещах.

«Внутренний круг секты проводил служения в подвале разрушенной императорской конюшни, где читался „Пламень” Пимена Карпова»

Виктор Рамбуйе: У меня были обычные интересы для того, чье детство пришлось на 1990-е. Нашему поколению хотелось опровергнуть триаду «взрослых» желаний: построить дом, посадить дерево, родить сына. Мы мыслили по-другому: создать свою религию, принять участие в революции, написать книгу — такие вещи мы считали достойными. Естественно, дальше шли подпольные политические группировки, раскольничьи секты, самиздат… Случайные заработки, пиратство, контрабанда, политическое проходимчество — таков мой бэкграунд.

Все началось с катакомб. В период 2005–2012 годов в Воронежской губернии появилась секта «Краденохлебцы» — смесь хлыстовства, интеллектуальной спекуляции и отстойника для политических активистов. Секта действовала сразу и в политическом поле, и в культурном (точнее, в антикультурном). То она проводила с КПРФ анархо-каннибалистический марш «Люди=еда», то устраивала дискотеку, похожую на черную мессу — со свиной головой на алтаре, скопофилией и пр. У «краденохлебцевъ» был свой свод текстов — «Книга беззакония», «Книга Зверя», «Куриная книга», написанные участниками секты под воздействием особой атмосферы внутри этого закрытого коллектива: песни, распевцы, взывания и урчания. Внутренний круг секты проводил служения в подвале разрушенной императорской конюшни, где, помимо упомянутых книг, читался и даже стоял на алтаре «Пламень» Пимена Карпова, роман о сектантах, написанный в 1913 году (он замечателен тем, что читателю предлагается не привычная дихотомия добро/зло, в которой читатель выбирает «нужную» сторону, но выбор между Тьмой и тем, что еще темнее Тьмы, причем сделать его нужно незамедлительно!). Еще говорят, что самой важной книгой был «Серебряный голубь» Андрея Белого, но лично я ни разу не слышал, чтоб кто-то читал это произведение. Опять же, по слухам, у основания секты стояли выпускники филологического факультета, которые, разочаровавшись в политической борьбе и в «искусстве», устроили себе такой «уход в лес», почти по Юнгеру.

Кто-то считает прозу Карпова «новодеревенской» литературой, как у Клюева и Есенина, — дескать, сам он не был причастен к тем безумствам, которые описывал. Даже если так, все равно, он ухватил какой-то очень важный мотив, какую-то потаенную ноту в гуле народного хора. Это де Сад по-русски, особый народный мистицизм, стоящий почти за всеми политическими практиками, пустившими ростки на территории России. Карпов объясняет царя, Ленина, Сталина, все вплоть до XXI века. В последние годы власть что-то поняла и стала обращаться к мистическим русским корням, но делает это так неумело, да еще и продолжает проводить ельцинские «реформы», что получается подделка, в которую никто не верит. Весь сегодняшний маразм — результат неумелого обращения к русскому, «пименокарповскому» бессознательному. Пимен Карпов депутат всего нашего «теневого» и затаенного, это наш русский сон.

«Пименом Карповым я зачитывался с младых ногтей до бреда и исступления»

Виктор Рамбуйе: После 2012 года секта совершила очередной прыжок вниз, и меня предали анафеме (на то были причины). Я устроился на работу, подумывал жениться и уже накопил небольшой капиталец на первоначальный взнос по ипотеке. Подвело занятие литературой, я взялся за книги, читал много и с упоением. Вспомнил и про Пимена, начал копать, что за автор, и проникся им пуще, чем в «краденохлебские» времена! И тут чорт меня дернул, не иначе, я махнул рукой на ипотеку и решил издать Пимена Карпова в хорошем качестве — поставить ему, так сказать, бумажный памятник. Первоначально планировалось издание романа «Кожаное небо». Его можно было бы назвать «производственным» (фабрика, забастовки, любовь, революция), если бы не карповские сумасбродные метания, любовь до смерти и до гроба и так далее.

Однако тот же чорт свел меня на узенькой дорожке с одним московским архивариусом, Николаем Останиным, который, узнав о моем издательском плане, предложил издать совершенно забытые карповские тексты. Конечно, без того труда, что проделал Останин, книга в нынешнем виде не могла состояться. Он все набирал вручную — тексты, которые не мог распознать сканер, — четыре сотни страниц! Мы полгода работали над изданием, постоянно правили макет, корректировали и пр. Стало понятно, что своих денег не хватит, пришлось залезть в долги к одному криминальному авторитету и ввести его в состав нашего маленького редакционного совета. И вот книга наконец вышла.

Николай Останин: Я — старорежимный московский некромант и чернокнижник. Не люблю об этом распространяться, но суть моей практики над мертвыми состоит в том, что я поднимаю из небытия имена забытых и полузабытых авторов прошлого, затем наделяю их новой жизнью, и тут в игру вступает чернокнижие. Первый гримуар, «Четыре туберозы», я издал в лето 2014 года от рождества Христова. Это был обскурантистский и полностью минорный сборник век не переиздававшихся, запредельно упадочных и оккультных произведений четверых теневых фигур Серебряного века, вращавшихся в кругах Брюсова, Белого, Вячеслава Иванова. Издательство «Аграф» номинировало мой прожект на грант, он его каким-то чудом выиграл, и уникальное издание осуществилось на радость всем впечатлительным.

Это окрылило меня, и я принялся рыть землю дальше. Пименом Карповым я зачитывался с младых ногтей до бреда и исступления — в наши дни из его наследия было переиздано многое, да не все. Вот это-то «не все» и привлекло мое любопытство. Тем паче, можно сказать, мне везет: такой материал сам меня как-то чувствует и сам идет в руки какими-то неисповедимыми путями. Поскольку антихристовы сканирующие программы с трудом распознают текст старой крестьянской грамотки, да и вообще они от лукавого, большую часть мне приходилось набивать от руки с листа долгими, осенними, навзрыд плачущими вечерами. Наконец, набранного текста скопилось на том, и я озадачился поиском печатного станка, поскольку я нищеброд, и сам дать на лапу типографам в состоянии только если натурой. Я свистал всех, кого мог, наверх, и на меня вышел некто Felix Culpa [он же Виктор Рамбуйе. — Прим. ред.]. Мы призвали в покровительницы Фортуну, и закипело алхимическое действо. Позднее к нам присоединилась госпожа-оформительница Ядвига, вручную сотворившая из простого издания уникальную графическую неповторимость. Так или иначе, всеми правдами и неправдами, новый гримуар увидел свет невечерний, светильник любви возгорелся, а я, из своего неприметного уголка, тихонечко пожинаю лавры и готовлю коренья для новых магических гербариев, освобождающих истомившиеся души из каузальных оков демиурга.

«Это консерватизм, от которого станет тошно любому консерватору»

Виктор Рамбуйе: О Пимене Карпове известно не так много, существуют редкие отзывы современников, статья Дугина «Кровушка-матушка» о романе Карпова «Пламень». Известный факт, что в 1913-м «Пламень» был конфискован и сожжен, а его автор был привлечен к суду «за богохульство и порнографию». В начале 1990-х «Пламень» переиздавали дважды, а на родине Карпова, в селе Турка Курской области, был подготовлен двухтомник, который моментально разошелся среди ценителей. В «Светильник любви» мы включили те произведения, которые не переиздавались после обыска в 1922 году и последовавшей опалы. Первая четверть книги — это стихи Карпова из сборников «Звездь» и «Русский ковчег», далее — рассказы из сборника «Трубный голос», проза «Верхом на Солнце», пьеса «Три зари» — «жизнепредставление в пяти исходах», дополняют все это критические статьи о Карпове и блок фотоматериалов. Почти сто лет эти материалы находились в забвении даже для немногочисленных ценителей, Карпов-драматург был неизвестен, его воспринимали только как автора «Пламени». «Светильник любви» позволяет расширить взгляд на этого «новодеревенского» писателя.

Пимен Карпов — это консерватизм, от которого станет тошно любому консерватору. Когда Русь загудит, заухает, пустит в пляс кровавого петуха — не остановить ничем! И я, левый по политическим взглядам, представляя всю эту картину, полагаю, что, издав «Светильник любви», все правильно сделал.

«Первая упаковка разошлась среди знакомых проституток»

Виктор Рамбуйе: Если долго вглядываться в «карповщину», то она обязательно проявится. Вынув из типографской пекарни около тонны книг, я обнаружил себя в центре Черноземья — посреди Воронежа-Чевенгура — с вывернутыми карманами. В издательском запале я не заметил, что остался совершенно без денег. Не было средств даже на билет, а надо было еще и везти книги в столицы.

Рассчитывая на знакомых литературоведов, филологов, черносотенцев и патриотов, я обратился к ним с предложением приобрести несколько книг практически по себестоимости. И что вы думаете? Хоть бы кто-то откликнулся! Не то чтоб им был неинтересен Карпов — интересен, безусловно! Но они все вдруг как-то «заюлили», стали присюсюкивать «лучше подари», «не сейчас, так потом», обзываться капиталистом и барыгой. Преуспели, конечно, «нормальные» — аполитичные, к среднему классу принадлежащие: «Ну ты сильно хочешь, чтоб мы купили?», «Давай-ка, поуговаривай нас!» «Ты не сильно обидишься, если мы скажем, что нам это не нужно?» и пр. «Нормальный», когда понимает, что от него что-то зависит, очень опасный тип.

Во время подготовки издания мы спорили, кем будет покупатель первой книги. Некоторые «забивали» право быть первым, однако вмешалась «карповщина». Первая упаковка (12 книг) разошлась среди знакомых проституток, стриптизерок, две штуки приобрела девочка из среды «черных копателей», несколько книг купил владелец порно-студии. Они, хорошо знающие, что такое оказаться «на краю», отозвались первыми. Самую первую покупательницу я даже пытался отговорить — дескать, подумай: чтиво не для всех! «Не парься, не понравится — подарю подруге», — таков был ответ.

Единственно нормальный (опять это слово!) книжный в Воронеже отказался принимать книги, «потому что автор непонятен и кладовщик в отпуске». Выручил владелец порностудии: он просто пришел в магазин и устроил там легкую эротическую фотосессию. Я боюсь представить, кто там был в качестве моделей: покупатели, продавцы или он свой «штат» привел. После этой фотосессии, он позвонил мне и сказал, что магазин согласился взять книгу. Выслал несколько фотографий, на которых полуобнаженные модели позируют со «Светильником любви».
В итоге сумма была собрана, книги благополучно добрались до Москвы и Питера, вслед за ними выехал и я. Теперь я часто вспоминаю строчку из Евангелия от Матфея: «…истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Небесное». Патриоты по-прежнему осаждают меня с просьбами о подарках, а знакомые филологи успокоились, узнав, что книга должна появиться в местной библиотеке.

Если случится издать еще одну книгу, то выйдет она с пометкой: патриотам продавать в два раза дороже, филологам — в три. Храни, Господь, блудных дев Твоих и сохрани нас от всех «нормальных»!

О планах издательства

Виктор Рамбуйе: В планах было и остается полное финансовое фиаско — разориться и пойти по миру. Я не особо надеялся на то, что тираж распродастся, но первый месяц показал, что Карпов многим интересен, магазины берут с удовольствием. Придется к весне издать что-то абсолютно неприемлемое. Кое-что есть уже на примете, но об этом пока — молчок!

Фото: предоставлено издательством CHAOSS/PRESS

Читайте также

Что и как читают современные метафизики
Натэлла Сперанская, Олег Телемский и «Катабазия»
29 мая
Контекст
Человек с котом
Друзья и знакомые вспоминают Юрия Мамлеева
12 декабря
Контекст
«Я простоял три ночи в очереди, чтобы купить книгу „Сумерки богов“»
Историк Петр Рябов о своей библиотеке и читательской биографии
23 ноября
Контекст