1. После долгой болезни умерла создательница и руководительница издательства ArsisBooks Роза Зарипова. «Роза не просто издавала книги, но создавала их как произведения особого искусства, в котором сливаются текст и образ. Это был театр книги, музей книги — искусство, которому принадлежит будущее», — пишет о ней Михаил Эпштейн; здесь же он приводит слова Анатолия Курчаткина о ее душевной силе и высоком вкусе. Розу Зарипову вспоминает и Дмитрий Бавильский: «Отсутствие дистанции и мнимая доступность не мешали отстраненности Розы и ее высокому самомнению, тому чувству собственного достоинства, которое позволяет уважать собеседника как самого себя. И это, вместе с готовностью всегда прийти на помощь, позволяло писательскому самоощущению держаться рядом с Розой выше уровня Мертвого моря». Среди авторов, которых издавала Зарипова, — Владимир Шаров, Олег Чухонцев, Андрей Битов, Александр Григоренко, Наталья Громова.
2. Пропустили важную ссылку. Проект «Дигитека» (идея — выкупить права на научные бестселлеры и выложить их в свободный доступ) увенчался созданием библиотеки Всенауки: теперь здесь легально и бесплатно можно скачать книги Стивена Хокинга, Ричарда Докинза, Митио Каку, Франса де Вааля, Роберта Сапольски и много кого еще. Среди русских авторов — Александр Аузан («Экономика всего»), Александр Марков («Рождение сложности»), Владимир Сурдин («Астрономия. Популярные лекции») и Светлана Бурлак («Происхождение языка»).
3. Текст недели, конечно, — опубликованный в «Новой газете» манифест Константина Богомолова «Похищение Европы 2.0». Он изобилует перлами вроде «новый этический рейх» и «мультикультурные гендерно-нейтральные черти», предлагает синопсис свежей постановки «Вишневого сада» («Европа — покинутый и оставленный на разграбление вишневый сад. Фирсы прячутся от толп мигрантов, Раневские донюхивают кокаин на остатки здоровья, Петя Трофимов пишет еврозаконы, Аня осознала себя квир-персоной, а доживающие маразмеющие Гаевы, что старик Байден, шамкают дежурные слова о добре и справедливости») и призывает «отцепить вагон» и начать строить старую добрую Европу в одной отдельно взятой стране, пусть там пока и есть мелкие недостатки в виде вертухаев и электрошокеров. Текст, разумеется, вызвал бурю откликов (здесь — несколько фейсбучных). Богомолов в интервью «Медузе»*СМИ, признанное в России иностранным агентом и нежелательной организацией попытался объяснить, зачем все это написал («в 99% случаев я слышал реакцию „да, да, да, мы тоже так думаем“... я считал для себя необходимым опубликовать это еще и потому, что люди, которые думают так же, не могут это сформулировать или не решаются это произнести» — прямо-таки трамповское silent majority).
В той же «Новой газете»*СМИ, признанное в России иностранным агентом Богомолову отвечают несколько человек. Иван Вырыпаев: «Константин Богомолов, не живя в Европе и США, как оказалось, не очень хорошо представляет себе те процессы, которые там на самом деле происходят... сложный человек, по мнению Богомолова, — это такой обаятельный грешник, пускай немного аморальный и немного преступный, но зато живой, неординарный, влюбленный в себя, но в то же время очень талантливый и поэтому странный — словом, такой же, как и сам Константин, ведь его статья... на самом деле является оправданием двух простых вещей. Первой — нарциссизма. Второй — своего резкого политического разворота в сторону служения Власти» — последнее соображение занятным образом совпадает с мнением Владислава Суркова. Кирилл Мартынов*Признан в России иностранным агентом: «Богомолов использует сверхъяркую метафору „этического рейха“, предпочитая забыть, что враги исторического Третьего рейха подлежали реальному, а не метафорическому уничтожению». Виктор Ерофеев: «Мы привыкли думать, что это наша матушка Россия никому ничего не должна и потому она вольна всех судить, будучи исключительно духовным образованием в тисках вечной нищеты и беспросветного авторитаризма. Но Европа старых и новых камней не скрывает того, что прошла через огромное количество испытаний»; ту же отсылку к Достоевскому использует Дмитрий Быков*Признан в России иностранным агентом, замечая, что «Достоевский пишет лучше Богомолова». Юрий Рост: «Не надо обижаться на время. Оно не заметит ни ваших обид, ни ваших откровений. Сажайте свой сад. Может быть, иное яблоко окажется добрым, без червоточины». И, коллективно, читатели: «ОК, бумер».
4. В новом номере «Знамени» — большой архивный раздел, где опубликованы ранее не печатавшиеся стихи Бориса Слуцкого:
Сначала выдержали на излом,
но это стало потом ремеслом.
Ломали, гнули, били, трепали,
потом смотрели: нет, не пропали.
Да, не пропали, но запомнила
плоть
любой излом, нажим.
Помним, какие нас беды заполнили.
Твердо помним, когда дрожим.
Здесь же — неизвестные рассказы Павла Зальцмана 1960–1970-х, в том числе записанный по мотивам сновидения рассказ «Галоши», сюжет которого — советская вариация «Процесса» Кафки; заметки Григория Бакланова и стихи Леонида Мартынова. В номере опубликованы воспоминания Анастасии Баранович-Поливановой о Пастернаке, в том числе о чтении им «Доктора Живаго». Лев Симкин пишет о том, «каким образом Сталину удавалось дурить западных интеллектуалов», Павел Матвеев публикует большую статью «Георгий Владимов и КГБ» — об отношениях писателя с советской тайной политической полицией с середины 1940-х до вынужденной эмиграции в 1980-е.
Ирина Сурат и Леонид Видгоф очень комплиментарно отзываются на книгу Павла Успенского и Вероники Файнберг «К русской речи. Идиоматика и семантика языка О. Мандельштама». Ефим Гофман размышляет о точности социальной диагностики в «Доме на набережной» Трифонова, а Илья Виницкий публикует интереснейшую статью, в которой сопоставляются параллельные события: обнаружение письма Пушкина с признанием в авторстве «Гавриилиады» и процесс Синявского и Даниэля. Эти события освещались в одно и то же время на одних и тех же газетных страницах и уже тогда воспринимались как взаимосвязанные («Николай I простил Пушкина, а советская власть на такую милость не способна» — так могли понять месседж «полулиберальной» тогда «Комсомольской правды» те, кто привык читать между строк).
5. Опять к «Новой газете»: в ней опубликовано обращение культурных и общественных деятелей с требованием «немедленно прекратить насилие и вернуться в правовое поле»; письмо обращено «к гражданам России, избранным органам власти, политическим партиям и общественным организациям», то есть ко всем сразу, говорится в нем, в частности: «Антигуманное и ничем не спровоцированное поведение полиции в отношении мирных граждан России находилось далеко за рамками права и законов, а потому должно быть немедленно пресечено, осуждено и наказано». Среди подписавших обращение — Борис Акунин*признан в РФ иноагентом, внесен в перечень террористов и экстремистов, Михаил Айзенберг, Михаил Зыгарь*Признан властями РФ иноагентом, Наталья Иванова, Юлий Ким, Максим Осипов, Мария Степанова, Анна Наринская*Признана властями РФ иноагентом..
Тем временем в «Ф-письме» вышла подборка поэтических текстов, написанных по следам зимних протестов и их подавления. Вот, например, отрывок из стихотворения Заремы Заудиновой:
мы без оружия, а у них
наручники «нежность»
дубинка «сюрприз»
бронежилет «грация»
электрошокер «ласка».
будь со мной ласковым, мальчик,
видишь, я продалась западу —
америке и европе.
мы без оружия и нас ждут
дубинка «аргумент 1»
дубинка «аргумент 2»
колючая проволока «егоза»
и
конвойные наручники «букет».
это будет мое самое
незабываемое свидание.
6. Первым лауреатом премии «Вавилона» стала Лида Юсупова. На сайте проекта учредители премии рассказывают, чем дорога им поэзия Юсуповой: Данила Давыдов говорит о изобретенном ей способе деконструкции языка, который «позволяет придать жертве новую субъектность, а реципиенту, вопреки всему, через негативность прийти к солидарности. Кажется, кроме Лиды Юсуповой мы не встретим никого, кто проводил эту головокружительную и без гиперболы страшную (в прямом, физиологическом смысле) операцию». Илья Кукулин: «Персонажи „Приговоров“ и вообще новой поэзии Юсуповой — люди, которых в привычной социальной логике можно было бы назвать заурядными, но Юсупова для того и пишет, чтобы само слово „заурядный“ перестало работать: каждый/каждая из них пережил/а свою историю обид, боли и унижений, и именно эту историю следует помнить». Мы писали о книге «Приговоры» в нашей поэтической рубрике. Ждем сайта о текстах Юсуповой, который теперь, по уставу премии, должен появиться.
7. Вышел, когда уже и не ждали, новый номер «Лесной газеты» — здесь через три рассказа Инги Линдоренко, Лизы Билецкой и Анастасии Кайнеанунг исследуются «леса-в-обществе» («Чтобы понять, что леса живут внутри общества, не нужны критические исследования: достаточно во время одной из прогулок, под пение птиц и шум листвы, упереться в анонимное стальное ограждение. <...> Природа — наш общий сон? Природа — то, что отравлено, огорожено и забыто? Природа — то, что сбрасывает бронзовый панцирь, наряжаясь в хитиновый, сбрасывает хитиновый, наряжаясь в кристаллический?»). Все три текста многим близки новой книге Оксаны Тимофеевой «Родина»: они выводят к глубоко личному и при этом философски фундированному осмыслению природного пространства — затрагивая и его официальное, насильственное обобществление, и ответный опыт собственной политизации, политизации через родство. «Мой город — это место в голове, напоминающее о важном» (Кайнеанунг). Дорогая «Лесная газета», выходи, пожалуйста, почаще.
8. В «Учительской газете» Ольга Балла рецензирует сборник Кати Капович «Город неба». Балла отмечает, что Капович — «поэт двуязычный, двоякодышащий», и в «Городе неба», где собраны только русские стихи, «представлена лишь половина ее поэтического облика» — при этом в русских стихах вовсе не заметно никакого влияния англоязычных практик, и здесь критик видит «сознательное дистанцирование». «Что до традиции русской, то за внешне простыми (внутренне — очень сложными) текстами Капович — огромная культурная память, в особенности весь внимательно прочитанный и тщательно отрефлектированный XX век, не говоря уже о XIX. Капович постоянно держит в уме всю его сложность, ее поэтическая речь, полная явных и неявных цитат, реминисценций, аллюзий, — непрерывный диалог с подробно обжитой традицией и одновременно — тем же движением — удержание дистанции между собой и ею». Один из основных мотивов стихов Капович, как считает Балла, — жизнь и быт советской провинции: «Трудная жизнь советских окраин — некогда изначальное, формирующее личность впечатление — стала важнейшим символом ситуации человека в мире вообще, почти на равных правах с позднейшими впечатлениями от не менее провинциальной Америки, о которой тоже много говорится».
9. На «Медузе»*СМИ, признанное в России иностранным агентом и нежелательной организацией — интервью Галины Юзефович с Ольгой Токарчук: писательница рассказывает о своей солидарности с белорусским протестом, любви к русской классике («Когда мне нужна литературная подпитка и вместе с тем хочется просто получить удовольствие как читателю, я неизменно возвращаюсь к Чехову») и о том, как повлияла на ее жизнь Нобелевская премия.
Тем временем «Прочтение» публикует рецензию Полины Бояркиной на недавно вышедший русский перевод романа Токарчук «Веди свой плуг по костям мертвецов». «История начинается с гибели соседа (возможно, случайной, а возможно, и нет) и продолжается смертями еще нескольких мужчин (важно) из округи — богатых и обладающих определенной властью (еще важнее). Всех их объединяет то, что они были охотниками (самое важное). Версии полиции выглядят беспомощно, а [главная героиня] Душейко утверждает (и даже пишет пространные письма представителям закона), что во всем виноваты животные — в частности, косули, мстящие людям за гибель сородичей. В финале мы, безусловно, узнаем правду, но читать текст будем не ради этого». Бояркина сопоставляет героиню романа пани Душейко с Маргарет Лантерман — Дамой с поленом из «Твин Пикс» Линча. «Повествование ведется от лица очевидно ненадежного рассказчика — весьма характерный прием для детективов, пусть поймем мы это и не сразу. Насколько мы готовы расширить границы собственного восприятия, чтобы поверить главной героине?»
10. По-английски наконец вышла «Памяти памяти» Марии Степановой. Первая рецензия на перевод появилась в блоге британского поэта Криса Эдгуза Wood Bee Poet. Эдгуз пишет: «Нарратив — это поиск порядка, но порядок неуловим: вместо этого Степанова ищет иной смысл, благодаря которому становится ясно, почему ее прозу нельзя полностью отделить от ее поэзии». Этот поиск смысла — поиск, в цветаевском значении, рифмы ко всему, связи с прошлым — временами выматывает, становится утомительным для самого автора; в основе успеха «Памяти памяти» — в том числе упорство, преодоление этого чувства, совершаемая автором ненапрасная работа. Эдгуз сравнивает Степанову, конечно, с Зебальдом — но и с Ольгой Токарчук; это же сопоставление приходит в голову Мэтью Дженни из The Guardian. Статья в газете называется «„Усилия любви должны оставаться бесплодными“. Мария Степанова, новый великий русский писатель». Степанова говорит с Дженни о том, как слабо связан современный переизбыток информации с реальностью и с подлинной памятью — а еще рассказывает о поэтической книге «Война зверей и животных», которая тоже будет опубликована в этом году по-английски (и тоже в переводе Саши Дагдейл). «2021-й — год Степановой», — пишет Дженни.
11. К 50-летию поэтической книги Аллена Гинзберга «Падение Америки» выходит музыкальный трибьют. Как пишет Rolling Stone, среди артистов, предложивших музыкальные интерпретации стихов Гинзберга, — Терстон Мур из Sonic Youth, Микки Харт из Grateful Dead, Yo La Tengo и Девендра Банхарт; в некоторых треках звучит голос самого поэта. В «Падении Америки» Гинзберг — под впечатлением от войны во Вьетнаме и сопротивления движению за гражданские права — говорил о том, что Америка «балансирует на краю пропасти»: эпоха 1960-х не вызывала у него энтузиазма. Средства от продажи альбома поступят американской НКО Headcount, которая занимается вовлечением американцев в демократический процесс с помощью музыки (в частности, проводит акции по регистрации избирателей во время концертов). Послушать релиз на Bandcamp можно уже сейчас.
12. В The New York Review of Books Нина Бёрли рецензирует книгу Сони Фалейро «Хорошие девушки». Книга эта чем-то напоминает «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте: Фалейро проводит журналистское расследование громкого убийства в Индии в 2014 году (на манговом дереве были повешены две девочки-подростка) — и этот случай оказывается свидетельством уровня мизогинии в стране. Многие активисты называют Индию самой опасной страной для женщин, говорят об укорененности в ней «культуры изнасилования». Но подруги, о которых пишет Фалейро, стали, судя по всему, жертвами «убийства чести», в котором сыграл роль телефон, записавший подробности встречи девочек с юношей из низшей касты. Журналистка опрашивает свидетелей, которые, очевидно, скрывают правду; «пораженную горем мать Лалли даже не приглашают на индуистскую церемонию погребения — а она, как велит обычай, даже не просит об этом. В суде она впадает в оцепенение и приходит в себя лишь через несколько лет, когда до нее доходит слух, что девочки получили новую инкарнацию: в одной из окрестных деревень родились близняшки». «Первое испытание для индийской женщины — выжить в собственной семье», — замечает Фалейро; впрочем, история эта, как пишет Бёрли, характерна не только для Индии.
13. На Lithub Нил Гейман вспоминает о своей дружбе с Кэти Акер. Текст написан для переиздания книги Акер «Киска, король пиратов». «Я скучаю по Кэти, потому что все время забываю, что она умерла, все время думаю, что вот-вот ее встречу... Звонит телефон, и я думаю, что это Кэти хочет меня о чем-то попросить, но так, чтобы было ясно, что она не просит. Я отзывался на почти все ее просьбы — за исключением того раза, когда она попросила меня поехать с ней на неделю к Уильяму Берроузу в Канзас» (одна из таких анекдотических просьб — продать квартиру, которую Акер купила, а потом поняла, что она ей не нужна). Гейман говорит (мысль эта напоминает о воннегутовском Тральфамадоре), что после смерти человек превращается в голограмму, становясь всеми своими ипостасями сразу. Он думает и о маленькой Кэти, брошенной отцом, и о Кэти — секс-работнице, о Кэти — молодой писательнице, и о Кэти, умирающей от рака в Тихуане. «Она была не из тех писателей, которые обсуждают свои вещи — зато она со страстью и наслаждением рассказывала о прочитанном, — пишет Гейман. — Она говорила о своем агенте, потом увольняла агента, находила нового и ворчала уже по его адресу... говорила о своем издателе, уходила от него, находила нового, который должен был относиться к ней лучше предыдущего — чего никогда не случалось».
Вот как Гейман объясняет своей знакомой, зачем читать «Киску»: «Кэти была писательницей-панком, она заставляла слова и предложения делать то, к чему они не предназначены. „Киска, король пиратов“ — история двух-трех лет ее жизни, изложенная с помощью книг „История О.“ и „Остров сокровищ“ и эти книги перерастающая. Это история о girl power, о пиратках и сексе, исследование власти и великолепная разнузданная комедия. Кэти пользовалась оригинальными текстами как пятнами Роршаха, пытаясь различить в них что-то свое; она пользовалась ими, как Том Филлипс воспользовался викторианским романом „Человеческий документ“, из которого сотворил арт-роман „A Humument“». В современном мире, считает Гейман, Акер чувствовала бы себя как рыба в воде: «Ее смерть в 1997-м лишила нас литературной и политической фигуры: она бы шокировала, провоцировала, вдохновляла и бесила современный литературный мир. Сейчас ее уже ставят на пьедесталы — а Кэти не любила пьедесталов».