Михаил Кузмин — знаковая фигура русского модернизма. Он снискал славу как поэт, прозаик, критик, драматург, переводчик, музыкант. Его образ, закрепленный в прижизненных свидетельствах и мемуарах, — плоть от плоти Серебряного века, оттиск крайнего эстетизма эпохи, доведенного до предела изящества в литературе и в жизни.
Эстетизм Кузмина, пронизывавший его творчество, поведение и быт, был одной из наиболее ярких слагаемых кузминской легенды. Георгий Иванов так описал обстановку комнаты Кузмина в квартире на «Башне» Вячеслава Иванова: «Смешанный запах духов, табаку, нагоревшего фитиля. <...> Наконец, Кузмин входит. Папироса в зубах, запах духов, щегольской костюм, рассеянно-легкомысленный вид». Духи стали для Иванова неотъемлемой частью образа Кузмина — и если во многих фактах автора «Петербургских зим» нужно перепроверять, то эту деталь он отобразил верно: Кузмин был известным франтом и любителем парфюмерии.
Статус фата, модника подкреплялся и стихами Кузмина, в которых изысканные зарисовки из жизни петроградской богемы сочетались с детальным описанием повседневности, как, например, в хрестоматийных строчках: «Где слог найду, чтоб описать прогулку, / Шабли во льду, поджаренную булку / И вишен спелых сладостный агат?»
Первое десятилетие XX века стало апогеем эстетства поэта. В этот период Кузмин вращался в кругах художников-мирискусников, куда входили К. М. Сомов, А. Н. Бенуа и другие, жил на «Башне» Иванова. По слухам, в то время в кузминском гардеробе можно было насчитать 365 щегольских жилетов. Но особое место в его жизни и творчестве занимали духи — предмет роскоши, необходимая принадлежность быта эстета и объект личного интереса Кузмина. Его дневник тех лет пестрит упоминаниями о покупке «цветов и духов»: «Сережа находит, что у меня вид московского декадента и что это хорошо, спрашивал, какие ему завести духи, платье» (17 декабря 1906 года), «...пили отличный johanisberger, мадеру, кофе и ели рокфор. Поляков как-то скоро ослабел. Говорили о вине, о цветах, духах, оккультизме, обо мне» (23 января 1907 года). Парфюмерия присутствовала и в лирике поэта: «Пальцы рук моих пахнут духами, / В сладкий плен заключая мне душу» (1907), «Персидская сирень! „Двенадцатая ночь”» (1925) и т. д.
Михаил Кузмин в одном из своих великолепных жилетов. Эту фотографию поэт подарил в 1910 году Анне Ахматовойl
Область запахов трудно описать: хотя известно множество названий духов начала ХХ века, мы редко имеем возможность попробовать их в первозданном виде. Но нельзя отрицать роль ароматов в формировании облика эпохи, особенно в те периоды, когда популярен изысканный образ жизни, требующий «цветов и духов». Упоминание духов в художественном тексте редко бывает «просто» упоминанием и зачастую дополняет наши представления об эпохе, об авторе, и творчество Михаила Кузмина — яркий пример подобной «неслучайности».
«От меня пахло, как от плащаницы»
Сохранилось множество мемуарных свидетельств, согласно которым поэт был большим поклонником духов с ароматом роз. Алексей Ремизов так описал свое первое впечатление от встречи с Кузминым в начале 1900-х годов: «Кузмин тогда ходил с бородой — чернющая! — в вишневой бархатной поддевке, а дома <...> появлялся в парчовой золотой рубахе навыпуск <...> и так смотрит, не то сам фараон Ту-танк-хамен, не то с костра из скитов заволжских, и очень душился розой — от него, как от иконы в праздник».
Кузмин сделал розу одной из примет своего образа и своего творчества. Один из самых популярных кузминских романсов назывался «Дитя и роза» и начинался так:
Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвёшь,
Ранней весною сбирают фиалки,
Помни, что летом фиалок уж нет.
Ирина Одоевцева, Мстислав Добужинский и Георгий Иванов вспоминали, что этот романс часто исполнялся в стенах «Бродячей собаки». Любовь в лирике поэта неоднократно сравнивается с розой: «Небывалость знойных поз... / То бесстыдны, то стыдливы / Поцелуев все отливы, / Сладкий запах белых роз» (1906), «Опять плету венок любовных роз / Рукою верною и терпеливой» (1910); «Поцелуи, что как розы, зацвели...» (1908) и т. д.
Однако у образа розы были и иные смыслы — религиозные: «небесные розы» и «розы рая» также встречаются в кузминской лирике, а запах розы ассоциировался еще и с розовым маслом, применяемым в богослужении. Сам поэт так описывал свой внешний облик в начале 1900-х: «армяки из тонкого сукна в соединении с духами (от меня пахло, как от плащаницы)». По-видимому, Кузмина привлекал двойственный аромат розы, заключающий в себе одновременно и любовно-эротические, и религиозные смыслы.
Любимым запахом писателя в начале 1910-х годов был парфюм дома Coty — La Rose Jacqueminot. Ходили слухи, что знакомые узнавали о присутствии Кузмина в гостях или в ресторане по шлейфу духов. Этот факт увековечил в своем стихотворении Федор Сологуб:
Мерцает запах розы Жакмино,
Который любит Михаил Кузмин.
Огнём углей приветен мой камин.
Благоухает роза Жакмино.
В углах уютных тихо и темно.
На россыпь роз ковра пролит кармин.
Как томен запах розы Жакмино,
Который любит Михаил Кузмин!
(28 декабря 1913 года. Петербург)
Аромат La Rose Jacqueminot посвящен одноименному сорту роз «Генерал Жакмино». Это яркий, сладкий, маслянистый цветочный запах с нотами розы и жасмина, мимо которого вряд ли мог пройти Кузмин, любитель насыщенных теплых, «церковных» ароматов. Духи были созданы в 1903 году, но в Россию они могли попасть в 1910 году, когда марка Коти открыла свои магазины в Москве. Несмотря на то, что аромат позиционировался как женский, среди поклонников La Rose Jacqueminot были также Николай Клюев и Александр Куприн. О последнем вспоминала писательница Надежда Лохвицкая (Тэффи): «Любил духи „Роз Жакемино” до блаженной радости. Если надушить этими духами письмо, будет носить его в кармане без конца».
Однако именно Кузмин остался в истории русской литературы как любитель и носитель «Розы Жакмино». Анна Ахматова упоминает этот факт в балетном либретто, написанном по мотивам «Поэмы без героя»:
У Коломбины <...>
Гости. Клюев и Есенин пляшут дикую, почти хлыстовскую, русскую. Демон. Она вся — ему навстречу. Черные розы. Первая сцена ревности драгуна. Его отчаяние. Стужа заглядывает в окно. (Бяка — предчувствие Стравинского.) Куранты играют: «Коль славен».
Духи Rose Jaquemineau.
Хромой и учтивый пытается утешить драгуна, соблазняя чем-то очень темным. («Башня» Вяч. Иванова) — Хромой и учтивый дома...
«Хромой и учтивый» — одна из постоянных характеристик Кузмина в разных редакциях «Поэмы»: «Прячет что-то под фалдой фрака / Тот, кто [хром] [нагл] и любезен. / <...> [Пусть глаза его, как озера, / От такого мертвею взора...». Утешение «драгуна» — центральный сюжет «Поэмы без героя»: самоубийство молодого поэта Всеволода Князева, служившего в гусарском полку и состоявшего в дружеских и любовных отношениях с Михаилом Кузминым в 1910–1912 годы. Фраза «Куранты играют: „Коль славен”» не только воссоздает узнаваемые реалии (мелодию гимна «Коль славен наш Господь в Сионе» играли куранты собора Петропавловской крепости), но и отсылает к одному из стихотворений Кузмина, начинающемуся строками «Я тихо от тебя иду, / А ты остался на балконе. / „Коль славен наш Господь в Сионе” / Трубят в Таврическом саду». Цикл, в который вошло это стихотворение, посвящен как раз Всеволоду Князеву. Этот фрагмент рисует типичную сцену из жизни петербургской богемы, а аромат Коти становится его парфюмерным воплощением — спутником соблазна и разврата, соединяя «любовную» семантику розы с указанием на самого известного поклонника этих духов. Так запах роз стал частью биографического мифа Кузмина.
Мир, пропитанный запахом духов
В 1915 году в Петрограде вышел литературный сборник «Стрелец», на страницах которого встретились прежде непримиримые противники — футуристы и символисты. Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Давид Бурлюк, Алексей Крученых и Василий Каменский, угрожавшие в 1912 году сбросить Пушкина и Достоевского с парохода современности и взиравшие «на ничтожество» Блока, Кузмина и Сологуба, теперь мирно соседствовали с ними в одной книге.
Михаил Кузмин опубликовал в «Стрельце» несколько произведений, среди которых цикл из двух стихотворений «Летние стихи». Вот они:
1
Стрелец: Сб. 1 / Под ред. А Беленсона. Пг.: Изд-во Стрелец (Тип. А. Н. Лавров и К°), 1915
Тени косыми углами
Побежали на острова,
Пахнет плохими духами
Скошенная трава.
Жар был с утра неистов,
День, отдуваясь, лег.
Компания лицеистов,
Две дамы и котелок.
Мелкая оспа пота —
В шею нельзя целовать.
Кому же кого охота
В жаркую звать кровать?
Тенор, толст и печален,
Вздыхает: «Я ждать устал!»
Над крышей дырявых купален
Простенький месяц встал.
1914
2
Расцвели на зонтиках розы,
А пахнут они «folle arôme»...
В такой день стихов от прозы
Мы, право, не разберем.
Синий, как хвост павлина,
Шелковый медлит жакет,
И с мостика вся долина —
Королевски-сельский паркет.
Удивленно обижены пчелы,
Щегленок и чиж пристыжён,
И вторят рулады фонолы
Флиртовому поветрию жен.
На теннисе лишь рубашки
Мелко белеют вскачь,
Будто лилии и ромашки
Невидный бросают мяч.
1914
Оба стихотворения начинаются с упоминания запаха духов: «Пахнет плохими духами / Скошенная трава» и «Расцвели на зонтиках розы, / А пахнут они „folle arôme”...» В первом случае речь идет о духах, созданных с использованием кумарина — вещества, синтезированного в 1868 году и обладавшего ярким запахом свежескошенного сена. Взлет ароматов с этим веществом пришелся на конец XIX — начало XX века: в 1882 году были выпущены Fougere Royale Houbigant, давшие начало целому направлению в парфюмерии — фужерным ароматам. В 1889 году вышла одна из самых знаменитых «кумариновок» — Jicky Guerlain. Вероятно, к 1914 году, году создания стихотворений, этот аромат уже оброс подражаниями, спустился в массы и стал восприниматься как знак плохого вкуса.
Что касается Folle arôme (правильное название этого парфюма — Fol Arôme) , то он был выпущен домом Guerlain в 1912 году. Fol Arôme — насыщенный и сладкий аромат, в котором яркие восточные ноты и пышный запах розы скрываются за нежным лавандовым стартом. Для Кузмина запах розы прежде всего «сладкий» (см. выше «Сладкий запах белых роз»); по всей видимости, сейчас поэт был бы поклонником гурманского направления в парфюмерии.
Эстетизм Кузмина и его предпочтение «окультуренного» мира первозданному подчеркивается упоминанием парфюмерии. Весь окружающий мир пропитан запахом духов: в первом тексте природа пахнет духами, а не наоборот; во втором стихотворении нарисованные розы пахнут известным модным парфюмом. Конкретные названия в тексте помогают не только восстановить ольфакторный облик Петрограда начала ХХ века, но и представить, какие запахи считались приятными или неприятными в это время.
От тебя будет пахнуть изумрудом?
В пьесе Михаила Кузмина «Смерть Нерона» есть такая сцена:
(По лестнице сходит шумная компания молодых людей и девиц. Один из молодых людей, видимо, уезжает, он в дорожном плаще, мальчик несет чемодан. Все смеются и целуются с отъезжающим).
Молодой человек. Лиззи, духи-то какие? Я все забываю.
Лиззи. Emeraude, emeraude! Ты бы записал.
Молодой человек. От тебя будет пахнуть изумрудом?
Лиззи. Вот балда!
Автор допускает небольшую неточность: сцены в отеле отнесены к 1919 году, тогда как духи, которые влюбленный юноша хочет добыть для своей Лиззи, выпустили двумя годами позднее. Emeraude Coty также были созданы Франсуа Коти в 1921 году и выпускались на протяжении всего ХХ века, вплоть до постепенного угасания дома Коти в конце 1990-х. Замысел пьесы «Смерть Нерона» относится к январю 1924 года, Кузмин начал работу над ней в 1927 году, а закончил в 1929-м (пьеса никогда не ставилась и не публиковалась при жизни автора, она впервые увидела свет лишь в 1977 году). Трудно сказать, когда именно был написан приведенный фрагмент, но не вызывает сомнения, что к середине 1920-х годов духи Emeraude были известны в Советской России. По-видимому, Кузмин и во второй половине жизни не утратил страсти к духам и интересовался новинками парфюмерии.
Так чем же на самом деле должно было пахнуть от Лиззи, если ее друг все-таки добыл бы флакон? Судьба Emeraude Coty довольно интересна: популярный некогда аромат остался в истории как «предок Shalimar`a» Guerlain. Emeraude всего лишь четырьмя годами старше Shalimar (выпущен в 1925 году), но слава «главного восточного аромата» досталась последнему. Emeraude не хватило революционного подхода Герлена: Shalimar был «парфюмерным непарфюмерным» запахом, с глубоким звучанием c оттенками кожи, дегтя, дыма и ванили; Emeraude был «просто» парфюмерией: красивым восточно-цветочным ароматом с мягким сандалово-пудровым раскрытием. Так что от Лиззи бы пахло не изумрудом, а более традиционно: восточным смолисто-специевым ароматом на сладкой и теплой амбровой базе.
Михаил Кузмин в 1913 году
По всей видимости, аналогия «изумруд — восток» позволила автору включить в текст упоминание этих духов: в стихотворениях Кузмина образ изумруда встречается нечасто, но иногда присутствует как раз для создания восточного колорита:
Похожа ли моя любовь
на первую или на последнюю,
я не знаю,
я знаю только,
что иначе не может быть.
<...>
Разве хвост Юнониной птицы,
хотя бы сложенный,
не носит на себе
все изумруды и сафиры востока?
(«Ночные разговоры», 1913)
С другой стороны, появление «изумруда» оправдано и художественными задачами произведения. Мотив превращения в сокровище того, что им изначально не является, пронизывает всю пьесу: например, при характеристике Нерона, расточительного, неумного правителя, который украшает свой дворец и велит удобрять поля порошком из слоновой кости, пока простые люди терпят нищету и голод. Время Нерона параллельно времени начала ХХ века — это центральная идея драмы Кузмина: расточительность, неразличение драгоценного и обыденного характеризует обе эпохи. С другой стороны, Кузмин приурочивает события в драме к определенному времени, используя в конце 1920-х годов тот же прием, что и в своем раннем творчестве: упоминание конкретного сорта духов (см. выше про Fol Arôme) в прямом смысле воссоздает «дух эпохи». Так неожиданно смыкаются «эстетская» лирика Кузмина начала ХХ века с его «зрелыми» произведениями конца 1920-х, а любовь к парфюмерии, при наведении на этот факт увеличительного стекла, может сказать многое и об авторе, и о его творчестве, и о его времени.