1. Несколько литературно-политических новостей. Wonderzine составляет «книжную полку протеста»: у тех, кто этим летом отбывал административные аресты после московских митингов, спросили, что они читали в заключении. Главным тюремным хитом оказался «Дом правительства» Юрия Слезкина, еще — Джонатан Литтелл, Джуно Диас, Эмиль Дюркгейм, а из стихов — Пастернак и Всеволод Емелин.
За прекращение «московского дела» выступили собирательные книжники (а еще журналисты, философы, священники и другие). В поддержку одного из обвиняемых, Егора Жукова, организовали перформанс «Сядь за текст» — устроителем выступил Оксимирон *Мирон Федоров признан в России иностранным агентом, участники — Юрий Шевчук, Леонид Парфенов, Александр Паль и еще 70 человек. Все они читали отрывки из русской классики, а судья ужасающим голосом сообщала, на сколько лет тянет цитата. Судебное заседание проходило в декорациях комнаты Жукова, которая постепенно превращалась в тюремную камеру:
«По словам одного из чтецов, режиссера Михаила Идова, комната Егора Жукова на чтениях #сядьзатекст была скопирована „вплоть до Гадсденовского флага на стене и статуэтки лягушки”».
Посмотреть перформанс можно на YouTube, есть и интерактивная текстовая версия.
Наконец, в соцсетях начали сочинять частушки про росгвардейцев с очень хрупкими плечами; среди маленьких шедевров — «Полюбила парня я, / Глянь, а он росгвардия, / Только стало горячо, / Сразу вывихнул плечо» и «На поле танки грохотали, / Солдаты шли в последний бой, / А молодого росгвардейца / Несли с потроганной рукой».
2. Вчера исполнилось 90 лет Юзу Алешковскому. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией о нем говорят Александр Генис и Марк Липовецкий; Генис вспоминает, что Бродский называл Алешковского «Моцартом языка», и цитирует самого писателя, который объясняет, почему в его текстах много ругательств:
«Матюкаюсь же я потому, что мат, русский мат, спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которую попал наш могучий, свободный, великий и прочая, и прочая язык…»
Липовецкий возводит прозу Алешковского к карнавальной культуре (в бахтинском понимании) и величает его «нашим Рабле». О мате Алешковского тут говорят в первую очередь как о лингвопоэтическом достижении — и головной боли для переводчика:
«Как известно, поэзия наименее переводимый жанр. То, как Алешковский работает с разными слоями языка, прежде всего это так называемая обсценная лексика, — поэтическая работа. Она вся строится на ассонансах, аллитерациях, неологизмах, неожиданных флексиях и прочих вещах, которые, конечно же, не поддаются переводу в силу различия между строем английского и русского языков. <…> Я совершенно уверен, что мат Алешковского не похож на тот мат, который мы слышим с экранов кабельного телевизора по-русски и встречаем в литературе, именно в силу, как вы сказали, поэтических свойств его языка, который обладает свойствами заклинания. Кроме того, это безумно смешно».
«Газета.ру» называет Алешковского «нецензурным классиком»; Борис Шибанов кратко пересказывает биографию писателя и оценивает «Николая Николаевича» и «Кенгуру». В «Новой газете»*СМИ, признанное в России иностранным агентом об Алешковском пишет Дмитрий Быков*Признан в России иностранным агентом: для него он «прежде всего лирический поэт, автор гениальной песни „Окурочек”, одного из очень немногих в русской литературе текстов, где тюремные реалии, а также интонации шансона использованы в смысле эстетическом и рождают новый жанр, а не просто бьют на слушательские эмоции». Заканчивает поздравление Быков так:
«А что убеждения и вкусы наши часто расходятся — так ведь „у каждого свой вкус, заметил белорус, облизывая яйца у старого китайца”. Это я тоже от него услышал, и это тоже прекрасно сказано».
Ниже к тостам присоединяются Андрей Макаревич*Признан в России иностранным агентом, Александр Ширвиндт и Леонид Ярмольник.
3. На Rara Avis Александр Чанцев рекомендует лучшую биографию Алана Тьюринга — впервые опубликованную еще в 1983 году книгу Эндрю Ходжеса:
«Ходжес не только скрупулезно приведет все доступные факты о Тьюринге… но и проведет решительные раскопки во многих близких, но очень, кстати, sensitive областях — от тайн английского правительства, к которым напрямую был причастен Тьюринг, до преследования геев в британском обществе. А еще тактично прочтет лекции по физике, математике, астрономии (которыми увлекался Тьюринг), философии языка, правам секс-меньшинств и криптографии».
Чанцев пересказывает основные моменты книги и замечает, что размышления о будущих компьютерах «делали из Тьюринга настоящего антитехнократа: если какие-то викторианские гаджеты, первые калькуляторы механизировали, помогали в работе людям, то „компьютер будущего был призван взять на себя обмен интеллектуальным мышлением”, работать в сфере мысли наравне с людьми. „Он хотел сделать интеллектуалов обычными людьми, разрушив их монополию на мыслительную работу и передав большую ее часть машинам”».
4. Три заметных поэтических публикации этой недели. На «Сигме» — новые стихи Любы Макаревской, где любовный дискурс, как обычно у этой поэтессы, неотделим от мотивов боли и травмы («Простые / и грубые / слова любви // Вошедшие / в память / как иголки / в пальцы»). В фейсбуке Даны Сидерос — поэма «Август»; Сидерос не раз говорила о необходимости возврата к большой форме, и здесь — ее заявка на возвращение, поэтическая постапокалиптика, картины Москвы после будущей войны:
— Какое-то, извините, Бородино, —
бормочет Лев, выходя с Татарской на Вал.
Я тоже смотрю на площадь, и мне смешно,
да, я бы так же назвал
огромную эту свалку из лошадей,
людей и машин, цистерн, телег с барахлом.
Костры тут и там,
бездомные носят лом,
медбратья таскают раненых,
медсестры — тюки с бельем.
Наконец, на «Прочтении» — две военные поэмы классика латвийской поэзии Александра Чака, посвященные латышским стрелкам. «Сам Чак на территории Латвии не воевал, но с 1920-го по 1922 год служил в Красной армии, и в этих поэмах он исполняет роль летописца или военкора. Он документирует события настолько достоверно, детально и ярко, что повествование обретает цвет, запах и плоть, описывает и битвы, и минуты отдыха бойцов, ведет символические диалоги с убитыми воинами, навечно оставшимися для него живыми», — рассказывает переводчица Ольга Петерсон.
5. На «Медузе»*Признана в России иностранным агентом и нежелательной организацией Галина Юзефович хвалит шпионский детектив Ольги Погодиной-Кузминой «Уран». Вообще говоря, ретродетективы, чье действие происходит в советскую (конкретно — сталинскую) эпоху, — тренд последнего времени, достаточно вспомнить романы Юлии Яковлевой. В «Уране» «время и место действия предсказуемым образом задают и основные смысловые векторы романа: тревожное ожидание перемен, лагерь… не затянувшиеся толком раны прошлой войны и медленно раскручивающийся маховик приготовлений к войне следующей — куда более страшной». Детективный сюжет, как оказывается, входит в этот сеттинг как по маслу: бездна советской шпиономании вполне может скрыть настоящих шпионов, а атомные секреты резонируют с нынешней пост(сериал)чернобыльской тревогой. Если оставить в стороне «готовность говорить о советском периоде с пониманием, но без надрыва» (этой готовности много лет, только она, если пользоваться атомной метафорикой, — короткоживущий изотоп, стабильный лишь в соединении с чем-то неприятным), то самое интересное в книге Погодиной-Кузминой, судя по рецензии, — игровое, по большому счету, ироническое наследование советским образцам детектива и производственного романа. В Терминатора превращается уже не майор Пронин, а его автор Лев Овалов.
6. На «Дискурсе» — большой текст Виктории Барановой о розе во французской литературе. История мотива на протяжении почти тысячи лет — от Таинственной Розы Средневековья до Розы из «Маленького принца» Сент-Экзюпери и поэзии Ива Бонфуа. К первой части текста много вопросов: например, ни с того ни с сего французским автором оказывается святой Бонавентура, итальянец по происхождению, писавший на латыни, да и латинские сочинения святого Бернара вряд ли можно однозначно причислить к французской словесности.
7. В The Guardian составили список ста лучших книг XXI века (а еще фильмов, но это уж не наша епархия). Первое место занял «Волчий зал» Хилари Мантел (составители восхищаются языком, богатством деталей, но особенно — тонким пониманием превратностей власти, судьбы и удачи; роман, напомним, о Томасе Кромвеле и дворе Генриха VIII). Дальше в первой десятке — «Галаад» Мэрилин Робинсон, «Время секонд хэнд» Светланы Алексиевич, «Не отпускай меня» Кадзуо Исигуро, «Аустерлиц» В. Г. Зебальда, «Янтарный телескоп» Филипа Пулмана, «Между миром и мной» Та-Нехиси Коутса, «Осень» Али Смит, «Облачный атлас» Дэвида Митчелла и «Половина желтого солнца» Чимаманды Нгози Адичи. Тонкий баланс попсовости, ангажированности и разнообразия. Дальше по списку нам встретятся наши добрые знакомцы Юваль Ной Харари, Наоми Кляйн, Тома Пикетти, Зэди Смит, Колм Тойбин; за графические романы отвечает «Персеполис» Маржан Сатрапи, за совсем молодую литературу — Салли Руни, за Италию — Элена Ферранте, за Испанию — Хавьер Мариас, за шведов — Стиг Ларссон. Японцы, китайцы и арабы в XXI веке книг не писали.
8. У англо-пакистанской писательницы Камилы Шамси отобрали литературную премию имени Нелли Закс, сообщает Al Jazeera. Премию вручают в Дортмунде, Шамси была названа лауреатом в начале сентября — но тут жюри узнало, что Шамси уже несколько лет поддерживает пропалестинское движение за бойкот Израиля. Нелли Закс была еврейкой, и, по мнению членов жюри премии, политическая позиция Шамси «противоречит целям и духу премии».
Писательница выпустила заявление, в котором напомнила о планах Беньямина Нетаньяху аннексировать часть Западного берега реки Иордан и выразила глубокое сожаление, что у литератора можно отнять премию за то, что он реализует свою свободу совести и слова.
9. Главной французской новинкой осени 2019 года стал ранее не известный роман Франсуазы Саган. Рукопись «Четыре закоулка сердца» обнаружил в 2004 году в ящике стола Саган ее сын Денис Вестхофф. Сообщается, что, как и «Здравствуй, грусть», этот неоконченный роман — лаконичный и саркастический анализ жизни буржуазии. В центре сюжета — любовный треугольник; главный герой — богатый предприниматель, «овощной король» Людовик Крессон, попавший в кошмарную автомобильную аварию и после нее вступивший в любовную связь с собственной тещей. Роман обрывается на самом интересном месте. Кстати, сама Франсуаза Саган, обожавшая быструю езду, чуть не погибла в автокатастрофе в 1957 году.
10. Джоан Роулинг пожертвовала больше 15 миллионов фунтов на борьбу с рассеянным склерозом. Средства поступят в исследовательский центр при Эдинбургском университете. Это не первое такое пожертвование: в 2010 году на деньги Роулинг была открыта университетская клиника, названная в честь матери писательницы — она страдала от рассеянного склероза и умерла в возрасте 45 лет.
11. The Independent рецензирует новый роман Эдны О’Брайен «Девочка». Ирландская писательница дебютировала еще в начале 1960-х с романом «Деревенские девочки», который в Ирландии был запрещен за откровенные сексуальные пассажи. Теперь девочки в ее прозе совсем другие — это нигерийские школьницы, похищенные в 2014 году радикальными исламистами из группировки «Боко Харам». Роман О’Брайен — повествование от лица Мариам, одной из похищенных школьниц: в плену ее постоянно насиловали и унижали, выдали замуж за одного из террористов, от которого она родила ребенка. Мариам удается сбежать, но, оказавшись в безопасности, она понимает, что из нее делают политический символ борьбы с терроризмом. Чтение это, пишет Холли Уильямс, исключительно непростое — и при этом лишенное ложной сентиментальности и сенсационности.
Чтобы написать роман, 88-летняя писательница ездила в Нигерию, разговаривала с людьми, пострадавшими от «Боко Харам» — и ее целью в первую очередь было привлечь внимание к истории насилия. Впрочем, Уильямс находит, за что покритиковать «Девочку»: временами в книге, в том числе в прямой речи героини, появляются старомодные английские обороты, сбивающие читателя с толку. В то же время, когда О’Брайен нарочно сбивается с настоящего времени на прошедшее, это создает «чувство дезориентации — прекрасно подходящее к этому роману».