1. Главная русская литературная новость недели — временное или окончательное закрытие Журнального зала. На «Горьком» вышла подборка мнений по этому поводу; кроме того, можно прочитать высказывания главных редакторов «Звезды» и «Иностранной литературы» Якова Гордина и Александра Ливерганта на «Радио Свобода» (СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией): «Этот проект имел колоссальное значение, и не столько для литературной общности, сколько для читателей. <…> Конечно, журналы от читателей интернета ни копейки не получали, но наличие этой аудитории наполняло огромным смыслом нашу работу» (Гордин). Здесь же куратор ЖЗ Сергей Костырко не очень подробно рассказывает о причинах остановки проекта — разногласиях с «Русским журналом», на платформе которого все это время существовал Журнальный зал. «Медуза»*СМИ, признанное в России иностранным агентом и нежелательной организацией же публикует слова главы «Русского журнала» Глеба Павловского о том, что остановка — временная: «Может быть, „Русский журнал” продолжит финансировать „Журнальный зал”, может быть, мы дадим проекту возможность перейти на другую платформу. А может быть, найдется какой-то третий кооперативный вариант».
В «Литературной России» Павловскому припоминают все, что только можно, — от диссидентства до сотрудничества с властью. В «Новой газете» Ян Шенкман также интервьирует Костырко и объясняет, почему от ЖЗ до полок с бестселлерами — короткий путь, на примере успеха «Петровых в гриппе» Сальникова. Есть, впрочем, и скептические, а то и радостные голоса: вот, например, критик Сергей Морозов называет ЖЗ «удобно организованной помойкой» и «замечательным памятником многолетнего издевательства над культурой и литературой».
2. Кроме того, на этой неделе стало известно о грядущем закрытии / переформатировании журнала «Новая Польша» — прекрасного издания, где печаталась в русских переводах польская литература и публицистика. Недавно журнал прекратил выпуск бумажной версии, теперь у него сменился издатель, уволена редакция. Поэт и переводчик Игорь Белов (ниже мы еще его упомянем) написал открытое письмо польскому министру культуры с просьбой спасти журнал. В фейсбуке Белова письмо собрало много подписей.
3. На «Снобе» — короткая проза Марианны Гейде, по определению Ильи Данишевского, рожденная «на стыке прямой критики реальности и притчи». Например: «Их ученые доказали, что душа существует и бессмертна. Она вселяется в человека в момент его рождения, с первым вздохом. Точнее, так: когда человек приходит в этот мир, десятки душ стекаются к постели роженицы и всякая норовит занять свое место в тщедушном тельце. Они пихаются, теснят друг друга, и, верно, сильно бы увечились, если бы только душа по природе своей не была бы неразрушима и не могла потому претерпевать никакого ущерба». Впрочем, это еще относительно благостный пример: притчи у Гейде жесткие. С ними возникает много отдаленных ассоциаций — от Мамлеева до Аллы Горбуновой и Виктора Боммельштейна, но именно что отдаленных: эти тексты стоят сами по себе.
4. Еще три рецензии на «Тайные виды на гору Фудзи»: Игорь Кириенков рассказывает, почему новый роман Пелевина — памфлет не о феминизме, а об экономике и постсоветском крахе морали. Илья Клишин на RTVi превращает рецензию в объяснение по пунктам, почему Пелевину необходимо взять паузу. Пункты называются грозно — например, «Литературная деградация» и «Тщетность». А на «Крупе» Валерий Шлыков излагает матчасть для тех, кто недоумевает, почему Пелевин так всех ненавидит: «Факт, который ускользнул от всех рецензентов, но который хочется выделить прописными буквами, настолько он важен: в новом романе Пелевин мигрировал от тибетского буддизма к тхеравадинскому, от срединного пути Махаяны к крайностям Хинаяны. Теперь он говорит не на тибетском или санскрите, а на пали, и учится не у лам и тулку, а у архатов и саядо». Отсюда и всеми отмеченная мизогиния: «Это закономерно вытекает из учения тхеравады, согласно которому женщина принципиально не способна стать буддой и должна стремиться к мужественности, дабы переродиться в более благоприятном теле мужчины». Конец рецензии такой: «Несомненно, это большое произведение большого духовного писателя. Но, во имя Будды, как же тошно его читать!»
5. Невручение на этой неделе Нобелевской премии оставило, по мнению Льва Данилкина, культурное зияние, гораздо более масштабное, чем можно предполагать: «Нобелевская премия по литературе была одним из инструментов, с помощью которых мировые элиты регулярно подавали сигнал о своей способности договариваться друг с другом… <…> Мы наблюдаем крушение одной из важнейших институций, обеспечивавших функционирование миропорядка ХХ века. Впервые — за десятилетия — не удалось сконструировать общую идентичность. <…> В переводе на язык политологии это означает, что противоречия между элитами сделались непримиримыми; в переводе на язык обывателя — что мир находится на пороге большого конфликта».
Далекая от такой эсхатологии Галина Юзефович просто называет свою пятерку достойных премии авторов. Здесь одновременно поддерживается взятый шведами курс на расширение границ и тезис о том, что массовое не означает плохое: среди лауреатов в списке Юзефович — Стивен Кинг, Джоан Роулинг и выдающийся комиксист Алан Мур. Тем временем издание Quartz подсчитывает, какие убытки книжный рынок понесет из-за нобелевской лакуны. Как пишут на той же «Медузе», спойлер: никаких.
6. «Арзамас» выпустил курс Александра Жолковского «Как работает литература» — ликбез по литературоведению на примерах из Пушкина, Толстого, Чехова, Мандельштама, Ходасевича и других русских классиков. Среди тем — «Зачем литература рассказывает о самой себе?»: «Довольно откровенная формулировка, свидетельствующая об универсальности такой тематики, принадлежит Пастернаку, который говорил, что всякое поэтическое произведение, в сущности, повествует о чуде своего рождения. <…> Свойственно это не только поэзии, но и прозе. Так, Гоголь… в „Носе” прямо задается вопросом, почему это авторы избирают такие странные темы, — это металитературное высказывание, метатекстовое». Жолковский излагает теорию совсем простым и доступным языком — для тех, кто впервые задается вопросом, что такое литературоведение, эти лекции прекрасно подойдут. Кроме того, в курсе есть интервью с Жолковским, материал Сергея Зенкина о практической пользе литературе и инструкция Кирилла Головастикова по определению стихотворного размера.
7. В блоге Юлии Дрейзис «Стихо(т)ворье» переводчица Елизавета Абушинова пишет о недавно скончавшейся китайской поэтессе И Лэй. Абушинова вспоминает московскую встречу с И Лэй: «она говорила, что в скором времени увлеченность современных китайцев материальным сойдет на нет, что это все последствия лозунгов политики реформ и открытости, язык этих лозунгов — говорила она — был таким твердым, что до сих пор отдается в представлениях о мире среднестатистического китайца, и интеллигенты сейчас должны приложить все усилия, чтобы существующую на данный момент языковую картину мира изменить». Подруга поэтессы Ли Цуйвэнь рассказывает: «Ее все осуждали за то, что она писала стихи об одинокой женщине и о своем теле, никто не решался раньше заговорить об этом, а И Лэй смогла». Здесь же опубликованы два стихотворения И Лэй в переводах Марии Галиной и Светы Литвак; одно из них — «Московская барышня» — посвящено картине московских художников братьев Ткачевых, с которыми поэтесса дружила, когда жила в России.
8. На Post (non) fiction — эксперимент Ивана Неткачева: он создал твиттер-бота, «который время от времени генерировал короткие верлибры на военную (в основном) тематику». Иногда у бота получается нечто почти осмысленное:
фельдшер мазал спину мерзлякова поместили в палатке
фельдшер мазал спину мерзлякова поместили в палатке
война права
Судя по всему, среди исходных текстов, загруженных в бота, была целановская «Фуга смерти».
9. Дивную историю рассказал в своем фейсбуке фантаст Василий Щепетнев. В начале 2000-х он написал несколько историй в жанре мокьюментари — в том числе там была история о принце Ольденбургском, который побывал на воронежских землях с археологической экспедицией и нашел доказательства воронежского происхождения древнеегипетской цивилизации: «принц Ольденбургский раскапывает курганы, бродит по подземельям, встречает жрецов бога Амона-Ра, жуткие проклятия и прочие страсти-мордасти». Этот текст был опубликован в журнале «НЛО» (не том, про который вы подумали, а том, который выходил в ИД «Калейдоскоп», про летающие тарелки и Шамбалу; в «Новое литературное обозрение» по милости этого журнала до сих пор приходят уфологические рукописи). Потом — в книге Щепетнева. А недавно он с удивлением увидел на телеканале «Культура» документальный фильм «Египетские боги Петра Ольденбургского», где его собственная мистификация подавалась на полном серьезе. «О случайном совпадении речи быть не может, поскольку в фильме часто и со вкусом цитируют письма Ольденбургского Забелину, дневник Ольги Ольденбургской… упоминают подземную лабораторию Петра Ольденбургского и т. д. Разумеется, и письма, и дневниковую запись, и лабораторию, и вообще всю историю я выдумал. <…> Оно, конечно, забавно. С одной стороны. Менее забавно то, что ни Василия Щепетнева, ни Соломона Нафферта (под этим псевдонимом я публиковался в журнале) не упомянули в титрах, не получили авторского согласия и не заплатили». Впрочем, как свидетельствует Василий Владимирский, напечатанные когда-то в «НЛО» тексты «Соломона Нафферта» «пошли в народ, широко распространились на просторах Рунета, их охотно цитируют не слишком разборчивые авторы».
10. На Culture.pl Игорь Белов называет лучшие польские детские книги. Как минимум одна из них — красивый атлас «Карты» Александры и Даниэля Мизелиньских — мировой бестселлер. Здесь есть «Король Матиуш Первый» Януша Корчака и «Фердинанд Великолепный» Людвига Ежи Керна (важное чтение лично моего детства); «Академия пана Кляксы» Яна Бжехвы и «Голубая бусинка» Марии Людвики Крюгер — один из последних переводов Ксении Старосельской.
11. «Огонек» публикует подробности первого уголовного дела Юрия Домбровского — заведенного в 1932 году, когда писатель был еще студентом. Существует несколько версий этой истории: одна — Домбровский сорвал со стены советский флаг, другая — на него настучал человек, которого Домбровский же помог спасти от ареста. История с флагом будто бы подтверждается материалами дела, причем Домбровский называет второго участника хулиганства. «Кто-то, наверное, скажет: „Заложил!” — однако нам ли судить из своего далека? И все-таки ужас этих документов в том, что от этого времени нас отделяет не так много, как кажется», — пишет автор публикации Игорь Дуардович. Допрашивал Домбровского — и заставил его подписать нужные показания — чекист Шиваров, который впоследствии вел дело Мандельштама.
12. В блоге The Los Angeles Review of Books Верна Кэйл обнаруживает юмор у Хемингуэя, конкретно — в романе «Прощай, оружие!». Она вспоминает, как в школьном возрасте лежала на полу и рыдала над финалом романа. Перечитывая книгу сейчас, она не только плачет, но и смеется. Юмористом Хемингуэй был неважным — например, написал стихотворение, высмеивающее попытку самоубийства Дороти Паркер. Но в жизни Хемингуэй шутил удачнее, чем в печати. Например, когда «Прощай, оружие!» экранизировали, он мрачно говорил, что в конце патриотический Голливуд заставит Кэтрин родить не ребенка, а американский флаг. «Он был бы хорош в твиттере», — замечает Кэйл. Черный юмор в романе Хемингуэя подчеркивает абсурдность войны и даже самой жизни. Например, когда главного героя Фредерика спрашивают, почему он пошел в итальянскую армию, тот отвечает: «Я жил в Италии, и я говорю по-итальянски». Сама история, которую рассказывает Фредерик, — его способ справиться с потерей Кэтрин, с травмой и разочарованием войны, на которой героя и его соотечественников «подрывали миной, пока они ели сыр». Кэйл считает неоспоримым, что Хемингуэй повлиял на Джозефа Хеллера и Курта Воннегута. Никто не станет отрицать, что они писали смешные книги — но смешное есть и у их предшественника.
13. The Guardian публикует эссе шведского профессора Карла Седерстрёма «Как быть хорошим мужчиной». После начала движения #metoo и обвинения Харви Вайнштейна Седерстрём был шокирован: он не представлял себе, что насилие повсеместно и что жертву настолько часто выставляют виноватой. В последний месяц, чтобы научиться слушать женщин, он стал последовательно читать классику феминистского нон-фикшна. К примеру, впервые прочитал «Второй пол» Симоны де Бовуар: «Сколько раз я делал вид, что читал его, с умным видом кивал, когда кто-то упоминал его в застольной беседе или на семинаре в моем университете?»
Для Седерстрёма составили список из 13 важных книг, от Мэри Уолстонкрафт до Чимаманды Нгози Адичи; он приводится в конце публикации. Читая де Бовуар, он изумлялся, насколько созвучно то, что она пишет, последним новостям (тому же нобелевскому скандалу): значит, за несколько десятков лет мало что изменилось. Книга Роксан Гэй объяснила ему, как вина перекладывается на жертву, а ее страдания обесцениваются с помощью языка: так, техасская газета, описывая чудовищное изнасилование 11-летней девочки, поставила заголовок «Кошмарное нападение потрясло техасский город», хотя пострадал не город, а девочка. Прочитав книги Андреа Дворкин, Ребекки Солнит, Одри Лорд, Седерстрём задумался, почему мужчины и многие женщины отказываются называть себя феминистами и феминистками (например, назвать себя так готовы только 7 % взрослых британцев — и мужчин, и женщин). #metoo, по мнению Седерстрёма, стало фактически образовательным движением, позволяющим понять, что такое феминизм: хотя историям, которые рассказываются под этим хэштегом, много лет, раньше их не желали слышать.
14. Electriс Literature проводит акцию «Скажи мне, какая твоя любимая пьеса Шекспира, — и я скажу, кто ты». Если вы любите «Много шума из ничего», значит, познакомились со своим партнером в твиттере. Если «Бесплодные усилия любви», то у вас есть шляпа капризной расцветки. Если «Короля Лира», то вы наверняка обращались в журнал за советами насчет ваших семейных неурядиц. Любители «Кориолана» вместо секса предпочитают ходить в спортзал. А вот тем, кто любит «Короля Иоанна», сообщают: «You are full of shit». То есть — будет врать-то!