В честь Международного женского дня один из редакторов «Горького», Иван Мартов, составил топ-10 любимых писательниц, в который попали Джоан Роулинг и Зинаида Гиппиус, и рассказал, чем все они ему дороги.

Признаюсь сразу: хотя я редактирую на «Горьком» феминистские материалы и участвую иногда в подготовке феминистских изданий, мне абсолютно все равно, какого пола автор той или иной книги, — но, поскольку 8 марта гендерные различия принято акцентировать, мне пришло на ум вспомнить писательниц, которые в разное время на меня повлияли или произвели наибольшее впечатление. Получившийся в итоге список мне самому кажется любопытным: во-первых, в нем всего три русские писательницы (причем одна из них не беллетрист, а другую я не читал, см. ниже), во-вторых, в нем нет ключевых представительниц женского литературного канона (скажем, Вирджинию Вульф я не осилил, Джейн Остин, Шарлотту Бронте, Жорж Санд и др. почему-то никогда не открывал, и то же самое могу сказать, увы, об Айрис Мердок, Симоне де Бовуар и Гертруде Стайн), в-третьих, в него попала только одна современная литературная звезда (хотя я читал, например, два романа Донны Тартт — ну такое). Как бы то ни было, ворошить память в поисках любимых писательниц и связанных с ними впечатлений и воспоминаний оказалось делом занятным и небесполезным — надеюсь, рано или поздно упущенное удастся наверстать.

1. Туве Янссон

В творчестве Туве Янссон меня поразил когда-то разрыв между ее скучными «взрослыми» произведениями и всеми любимыми муми-троллями, которые теперь, когда их уже не нужно, как в детстве, учить наизусть, кажутся мне собранием утопических повестей и рассказов (хотя в них отразились, конечно, многие разочарования и страхи XX века). Туве Янссон придумала странный мир, в котором воплощен идеал — утешительный, и в то же время непрерывно напоминающий нам о нашем несовершенстве. Несовершенство это окончательное, его нельзя исправить: в отличие от обитателей Муми-дален мы всегда занимаемся ерундой, не впадаем в зимнюю спячку, набив животы хвойными иголками, не умеем обращаться с вещами и даже не имеем хвостов. Список можно продолжать еще долго (вместо этого перечитайте наш давнишний гид по миру муми-троллей).

2. Джоан Роулинг

«Над миром властвуют балет, улыбки королев / И Гарри Поттер на метле — а значит, мы живы!» — так поет Александр Розенбаум, и с ним сложно не согласиться. Действительно, книжка о мальчике-волшебнике в смешных очках и со шрамом-молнией на лбу стала главным литературным произведением нашего времени, но объяснить масштаб этого культурного феномена не так-то просто: грандиозным стилистом Роулинг не назовешь, да и в плане композиции некоторые тексты откровенно слабы (например, «Кубок огня»). Возможно, главный секрет ее успеха не столько в ловком оснащении романа воспитания волшебством и домашними эльфами, сколько в умении обобщать, делать частное общим — иначе как захватить в короткие сроки земной шар и окрестности книжками про учебу в школе? Сам я проникся поттерианой довольно поздно — зачитался как-то от нечего делать «Узником Азкабана» и с тех пор полюбил смену времен года в Хогвартсе, запретные зелья, которые кипят в заброшенных туалетах, и квиддич, хотя прочие спортивные игры не выношу на дух. (А еще я как-то раз не поленился и составил для «Горького» алфавит Гарри Поттера.)

3. Астрид Линдгрен

Невзрачно изданная и позаимствованная у соседа книжка о Карлсоне, который живет на крыше, в детстве поразила меня до глубины души. Впоследствии я думал, что все дело в дионисийской избыточности этой книги и в остроумии великой шведской писательницы, но недавно, перечитав ее, я понял, что это не все: перевод Лилианны Лунгиной (не могу, конечно, сравнить его с оригиналом) кажется таким же сверхчеловеческим, как и сам герой книги Линдгрен — совершенно непонятно, как из простых слов и простых предложений мог получиться текст такой красоты.

Астрид Линдгрен и Туве Янссон, 1977 год
Фото: Olle Wester/TT

В детстве я читал еще Расмуса и Пеппи, а до «Эмиля из Лённеберги» добрался только в прошлом году: кажется, по духу эта смешная книжка про сельского хулигана очень похожа на бесценную трилогию Гамсуна об авантюристе Августе. Хорошо, что Линдгрен написала так много — например, мрачные «Братья Львиное сердце» у меня еще только впереди.

4. Агата Кристи

Герметичный мир детективов Агаты Кристи, в котором все всех знают и кто-то один кого-то там убил, завораживал меня в раннем детстве. Помню до сих пор ощущения от покачивающихся вагонов восточного экспресса и дом на острове из «Десяти негритят» (фильмы я не смотрел). В сознательном возрасте я прочитал только один ее роман, «Убийство Роджера Экройда», где преступником оказывается рассказчик, от лица которого ведется повествование. Агату Кристи за это произведение ругали, но, по всей видимости, она с высоты своего полета понимала, что нарушать канонические условности иногда так же хорошо, как и пестовать их. Через два года после выхода в свет этой книжки Агата Кристи стала основательницей знаменитого Детективного клуба наряду с Гилбертом Честертоном и Рональдом Ноксом — последний придумал также «Десять заповедей детективного романа», одна из которых гласила: «Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить».

5. Зинаида Гиппиус

Любить Зинаиду Николаевну за художественное творчество сложно: ее очень разные по качеству стихи мало кто ценит, а прозу она писала в основном нечитабельную. Собственно для чтения остаются в основном ее дневники и воспоминания, местами беспросветные, местами сочащиеся черной желчью — с их страниц на нас кричит фурия-Гиппиус, мечтающая как можно скорее уничтожить всех большевиков на свете, и она очаровательна.

Из дневниковой записи Гиппиус от 6 ноября (24 октября) 1917 года:

«Бедное „потерянное дитя”, Боря Бугаев (Андрей Белый), приезжал сюда и уехал вчера обратно в Москву. Невменяемо. Безответственно. Возится с этим большевиком — Ив. Разумником (да, вот куда этого метнуло!) и с „провокатором” Масловским… „Я только литературно!” Это теперь, несчастный! — Другое „потерянное дитя”, похожее, — А. Блок. (…)

С Блоком и с Борей (много у нас этих самородков!) можно говорить лишь в четвертом измерении. Но они этого не понимают, и потому произносят слова, в 3-х измерениях прегнусно звучащие. Ведь год тому назад Блок был за войну („прежде всего — весело!” говорил он), был исключительно ярым антисемитом („всех жидов перевешать”), и т. д. Вот и относись к этим „потерянным детям” по-человечески!»

6. Сельма Лагерлеф

Полный русский перевод «Удивительного путешествия Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» появился на русском только в начале 1980-х, а до этого большую популярность приобрела сокращенная версия книги — до сих пор все читают в основном ее, хотя не секрет, что Сельма Лагерлеф, первая писательница, получившая Нобелевскую премию, сочиняла не просто волшебную сказку на основе шведского фольклора, а учебник географии, который заказал ей один из руководителей Всеобщего союза учителей народных школ (фольклорный и этнографический материал для книги собирался по всей стране). Так вышло, что в школе я невзначай перескочил с короткой версии на полную и вскоре вместо обычной повести-сказки зарылся по уши в запутанное неоромантическое повествование с кучей вставных легенд, связанных с разными шведскими местностями, — поэтому из приключений Нильса у меня в памяти почти ничего не осталось, но зато помню, как по ночному зимнему лесу за какими-то санями долго гнались волки. Впрочем, сюжет с деревянной и бронзовой статуями мне тоже запомнился, поскольку примерно тогда же я увидел по телевизору клип на песню «Розенбом» группы Tequilajazzz.

7. Наталья Трауберг

Переводчица Наталья Леонидовна Трауберг писала статьи и воспоминания, как мне кажется, скорее из чувства миссионерского долга, чем ради удовольствия. Эти тексты, вошедшие в книгу «Сама жизнь» и другие издания, удивительны — как и все, что она делала. Мне посчастливилось присутствовать на нескольких выступлениях Трауберг, на лекциях про Честертона и Фому Аквинского, и я понимаю, о чем не раз говорил лично знавший Трауберг Всеволод Емелин: «она принципиально отличалась от людей, которых я встречал в жизни. Может быть, я просто больше не видел людей, настолько близких к святости».

8. Анна Комнина

Сказать, что я прочитал «Алексиаду» Анны Комниной, византийской принцессы и одной из первых женщин-историков, было бы преувеличением — скорее я ее просто почитал, а потом поставил в книжный шкаф на видное место, чтобы при случае вернуться к чтению. Книжка эта замечательна и как исторический источник (там про Византию XI–XII веков, про Первый крестовый поход и т. д.), и как литературное произведение: она ярко написана и напичкана цитатами из классики. Сама Комнина была выдающимся человеком, о ней сочинил вот такое стихотворение Николай Гумилев:

Тревожный обломок старинных потемок,
Дитя позабытых народом царей,
С мерцанием взора на зыби Босфора
Следит беззаботный полет кораблей.

Прекрасны и грубы влекущие губы
И странно-красивый изогнутый нос,
Но взоры унылы, как холод могилы,
И страшен разбросанный сумрак волос…

У ног ее рыцарь надменный, как птица,
Как серый орел пиренейских снегов.
Он отдал сраженья за стон наслажденья,
За женский, доступный для многих альков.

Напрасно гремели о нем менестрели,
Его отличали в боях короли —
Он смотрит, безмолвный, как знойные волны,
Дрожа, увлекают его корабли.

И долго он будет ласкать эти груди
И взором ловить ускользающий взор,
А утром, спокойный, красивый и стройный,
Он голову склонит под меткий топор.

И снова в апреле заплачут свирели,
Среди облаков закричат журавли,
И в сад кипарисов от западных мысов
За сладким позором придут корабли.

И снова царица замрет, как блудница,
Дразнящее тело свое обнажив.
Лишь будет печальней, дрожа в своей спальне:
В душе ее мертвый останется жив.

Так сердце Комнены не знает измены,
Но знает безумную жажду игры
И темные муки томительной скуки,
Сковавшей забытые смертью миры.

9. Святая Тереза Авильская

Тереза Авильская — испанская монахиня-кармелитка, она жила в XVI веке и писала мистические сочинения, которые считаются классикой литературы Золотого века в Испании (а сама она стала первой писательницей в тех краях). Вообще, женщины-мистики сочинили в свое время много замечательного: скажем, первая английская писательница Юлиана Норвичская — автор «Откровений Божественной Любви», в этой книге она описала свои видения и духовные озарения, пережитые ею во время тяжелой болезни, а немецкая мистическая писательница Мехтильда Магдебургская — автор книги «Струящийся свет Божества», в которой описаны ее откровения и видения (о том, как выглядят ад и рай, она сообщила раньше Данте, и он учел это в «Божественной комедии»). Одно из самых любопытных произведений такого рода, на мой взгляд, основной труд Терезы Авильской «Внутренняя обитель», мистический трактат, написанный ею для других сестер-кармелиток, чтобы они лучше понимали суть молитвы и пути к богу, что-то вроде духовного путеводителя по замку с множеством комнат (замок — это душа человека).

Еще от Терезы Авильской осталась ценная реликвия — нетленная рука, ее содержали в специальном красивом реликварии. В XX веке эту руку облюбовал Франсиско Франко и забрал ее в свою резиденцию, там она находилась до самой смерти генерала, после чего была возвращена сестрам-кармелиткам.

Из «Внутренней обители»:

Представим же, что в этом замке, как я говорила, много комнат, одни наверху, другие внизу, третьи — по сторонам, а посреди — самая главная, где и свершается сокровеннейшее общение между Богом и душой.
Запомните это сравнение. Может быть, Богу будет угодно, чтобы через Него я хоть как-то объяснила вам, какие милости посылает Он душам и какая разница между ними, насколько сама это пойму. Всех милостей не постигнет никто, тем паче я, недостойная. Если Господь даст вам такие милости, утешительно знать, что это возможно; а не даст — вы и тогда Его прославите. Нам не вредит, если мы думаем о небе и о блаженстве святых, — нас это радует и побуждает стремиться к тому же; не будет вреда и если мы увидим, что здесь, в изгнании, такие зловонные червяки могут общаться с таким великим Богом и любить столь великую благость и безмерное милосердие.

10. Александра Маринина

Так вышло, что книг Марининой я не читал, но все равно очень ей симпатизирую. Во-первых, в свое время она дала «Горькому» довольно бодрое интервью, а, во-вторых, как-то раз я попал на творческую встречу с ней, которая проходила в высококультурной аудитории, — Маринина хорошо выступила, рассказала о своей работе и т. п., а потом поднялся юноша бледный со взором горящим и спросил негодуя: «Не кажется ли вам, что вы своими книгами РАЗВРАЩАЕТЕ ЧИТАТЕЛЯ?». Та в ответ посмотрела на него холодным взглядом следователя, сказала что-то вроде: «Ах ты, мой зайчик!», и больше вопросов у юноши не возникло. Все правильно сделала, очень приятная женщина.

Александра Маринина в милицейской форме

Фото: marinina.ru