Животные сегодня в тренде. Анималистическая повестка актуальна. На русский язык ее можно перевести — «Животные тоже люди». Вот свежайший пример: в предпоследнем, 158-м номере журнала «Новое литературное обозрение» опубликована статья Владимира Геннадьевича Богомякова «Археология поэзии: от волка-злодея к волку-сотоварищу», где дана следующая классификация поэтических волков: «аллегорические, символические, миметические, героические, романтические, картезианские, исправленные, ноосферные, холистические, волкочеловеки (человековолки)».
Но сейчас не о волках, сейчас о котах. Они уж никак не реже волков становятся предметом литературных описаний, а совсем недавно сделались главными героями целой научной конференции.
Присутствовавшие на конференции узнали, что:
1. Коты в литературе это чаще всего трикстеры, то есть посредники между мирами, циники-игроки-соблазнители, пародийные двойники и/или волшебные помощники главного героя. К таковым трикстерам относятся Кот в сапогах, Кот Бегемот, Кот Мурр, Чеширский кот и даже менее знаменитый кот Савелий из недавнего романа Григория Служителя, а вот кот Матроскин для трикстера чересчур рассудителен и домовит, однако всю простоквашинскую компанию вместе к трикстерам причислить можно (Н. Г. Полтавцева).
2. Традиционное противопоставление кошек и собак как двух субкультур — коллективистов и индивидуалистов, альтруистов и эгоцентриков, экстравертов и интровертов — может помочь нам отойти от общепринятого представления о том, что культура — явление только внебиологическое, сугубо социальное и не передающееся по наследству, и осознать, что в культуре есть не только социальные, но и биологические ориентированные компоненты (И. В. Кондаков).
3. Кошки в бестиариях появились только в позднем Средневековье: ни в античности, ни в ранние Средние века их нет ни в текстах, ни в иллюстрациях; в эти периоды их заменяют более крупные кошачьи — барс или рысь; затем кошки выходят на авансцену и начинают а) грозить наглой черни, воплощенной в толпах мышей; б) вырываться из клеток, воплощая тягу к свободе; в) отождествляться с природной женской стихией и доказывать, что натура выше воспитания; г) исполнять под руководством совы-дирижера музыку по нотам, имеющим форму мелких мышек; д) служить аллегорией зрения или домашнего уюта (Е. В. Пчелов).
4. Появление котиков в интернете играет важнейшую роль: они противостоят интернет-буллингу и создают в интернете зону антиагрессии и антистресса, где царит все милое, безопасное и приятное, они вносят в бурное интернет-пространство успокоение, а заодно еще решают коммуникативную проблему, поскольку котики или котаны становятся гендерно-нейтральным дружеским обращением — в отличие от гендерно-маркированных братанов (В. Н. Мерзлякова).
5. Котов очень любили русские поэты — от Фета и Бунина до Беллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского и Иосифа Бродского; поэтам советской оттепели хотелось той же свободы и независимости, какой славятся коты, гуляющие сами по себе, а для некоторых из них, например для Бродского, отношение к котам становилось критерием оценки человека (Л. Б. Брусиловская).
6. В баснях Крылова кот может быть как резонером и «бестиарным политологом», так и олицетворением порока и бесцеремонной власти, но в любом случае кот у Крылова — в частности, в его противостоянии с Поваром — прав уже потому, что он кот (Т. А. Алпатова).
7. Кот Мурр играет в романе Гофмана важнейшую роль: хотя он, казалось бы, филистер и мещанин, но именно он превращает автобиографию композитора Крейслера, альтер эго автора, в настоящее произведение немецкого романтизма — текст отрывочный и фрагментарный (А. И. Иваницкий).
8. Исследователь ибероамериканского литературного мира может говорить о существовании в нем «кототопики», важными вехами которой являются борхесовский ягуар («Письмена бога»), многочисленные выдуманные коты из произведений Кортасара, а также его собственный реальный кот, носивший каламбурную кличку Теодор Адорно (имя немецкого философа, но одновременно в переводе с испанского «божий дар»), кот из ранней сказки Жоржи Амаду «История сеньора Кота и сеньориты Ласточки», которую сам писатель считал истоком своего романа «Дона Флор и ее два мужа», и многие другие; едва ли не единственный латиноамериканский писатель ХХ века, оставшийся чуждым кошачьей стихии, — Габриэль Гарсиа Маркес; что же касается истоков европейской кошачести, их следует искать в «Этимологиях» Исидора Севильского, где запечатлена «вся полнота понимания кошки в то время» (VI–VII вв.); наконец, средневековое предпочтение мышей кошкам оживает в новейшем испанском детском пересказе «Дон Кихота», где Санчо Пансо предстает в образе кота, а Дон Кихот — в виде крысы! (М. Ф. Надъярных).
9. В книге «Домашний зверинец» (1869) Теофиль Готье описал своих собственных животных (белую династию, представленную белым котом Доном Пьеро Наваррским и кошкой с бальзаковским именем Серафита, и черную династию — их троих детей, нареченных именами из романа «Отверженные»: Анжольрас, Гаврош и Эпонина), не превращая их ни в аллегории, ни в символы, но твердо веря, что, если любить животных и внимательно к ним присматриваться, можно понять их язык и прочесть их мысли, которые у них, безусловно, имеются. В ходе обсуждения одного из докладов был задан вопрос, все ли коты в литературе антропоморфны или из этого правила бывают исключения? Так вот, коты, изображенные Готье, — наилучшие кандидаты на роль этого исключения (В. А. Мильчина).
10. можно рассуждать о стихотворении Шарля Бодлера «Кошки» и видеть в бодлеровских кошках «фигуру европейского нигилизма», не читавши об этом стихотворении ничего, кроме знаменитой статьи Романа Якобсона и Клода Леви-Стросса, хотя различные интерпретации «Кошек» составили целый толстый том (С. В. Панов).
11. Уильям Берроуз очень любил котов и использовал их образы для иллюстрации своего оригинального писательского метода — «нарезок», которые одни только и способны выразить опыт пребывания человека в мире фрагментарности и дискретности. Если мы видим уши кота, сидящего за забором, мы видим только фрагмент кота, но вполне способны мысленно достроить его изображение; так же происходит и сотворчество читателя с писателем, использующим метод нарезок (Д. В. Барышникова).
12. В голландском натюрморте кошка как представительница живой природы взрывает тихий домашний уют: опрокидывает вазу, ворует рыбу, вносит хаос в мирную упорядоченную жизнь (И. Н. Захарченко).
13. Кошки могут вдохновлять современного поэта на множество стихотворений разного размера и разных жанров (Б. Г. Херсонский прочел целую серию таких стихов).
14. Отдельно остановлюсь на докладе двух санкт-петербургских исследовательниц — германистки А. В. Елисеевой и ее коллеги А. Г. Бодровой, специалистки по словенской литературе, — читателям сайта о книгах и чтении он, как мне кажется, должен быть особенно интересен. Елисеева и Бодрова избрали для анализа роман Ильи Бояшова «Путь Мури» (2007). Их заинтриговала этимология имени заглавного героя этого текста — кота Мури. Для них было очевидно, что за Мури стоит неизбежный гофмановский кот Мурр. Но обнаружился и еще один кошачий с тем же именем — герой книги словенского писателя Каэтана Ковича «Кот Мури» (1975; в русском переводе 2016 года «Котик Мурчик»).
Этот самый словенский кот обитает в Котограде, где после кошачьего футбола болельщики-коты отправляются выпить не кружку пива, а «велико млеко» и где мэр, Великий Кот, устраивает мышиные бега, но умоляет зрителей не есть спортсменов. Имя же Мури этот кот носит вовсе не потому, что мурчит (по-словенски это кошачье волеизъявление выражается другим словом), а потому, что он черный (а славянский корень «мур» как раз и означает «темный»). Между прочим, благодаря этому котику черные коты у словенцев стали пользоваться такой популярностью, что даже кандидат в президенты во время избирательной кампании фотографировался с черным котом, — и выборы выиграл. Одним словом, словенский Мури — кот вполне самостоятельный, но из-за его спины все-таки выглядывает и немецкий Мурр. Исследовательницы были совершенно уверены в том, что установили генеалогию бояшовского кота, но, поскольку писатель жив-здоров, решили все-таки проверить свою гипотезу и написали ему письмо. Ответ разрушил всю их постройку. Говоря словами Гамлета в переводе Пастернака, «так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех». Честный романист сообщил исследовательницам, что имя Мури почерпнул из автобиографической книги Николая Бердяева «Самопознание» (у философа был кот с такой кличкой), о гофмановских же «Записках кота Мурра» вообще никогда не слышал, и только после выхода романа ему порекомендовали их прочесть. Излишне уточнять, что и о словенском тезке своего героя ему ничего не было известно. О психологии котов эксперимент, поставленный питерскими исследовательницами, говорят не очень много, зато относительно психологии и круга чтения современных российских писателей сообщает более чем достаточно.
Итоги кошачьей конференции подвел искусствовед Алексей Котельвас (фонетическую перекличку фамилии с обсуждаемой темой прошу считать случайным совпадением). Он очень высоко оценил конференцию, доказавшую, что выбор такой темы для научных докладов — не просто интеллектуальное хулиганство. То, что несколько лет казалось странной экзотикой, сегодня уже становится нормой. В связи с одним из докладов обсуждалась проблема, можно ли употреблять термин «портрет кота». Оказывается, что да, можно, поскольку животные имеют право и на портреты, и на доклады (хотя сами их пока не делают), и даже на целые конференции.
Это был научный итог.
А ненаучный можно подвести с помощью интернетовской «универсальной миметической формулы завершения/пожелания», которой закончила свой доклад Виктория Мерзлякова: «Я хочу мурмурмур».