Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Недавно по рунету разошелся нарисованный детской рукой плакат, подписанный «объявление в подъезде»:
Казалось бы, все хорошо и даже трогательно, но есть нюанс. Даже два нюанса.
Во-первых, здесь сказано, что «шмели, как и пчелы, опыляют цветы, а осы — нет». Это неверно. На роль ос в опылении цветковых растений указывал еще Христиан Конрад Шпренгель в труде «Открытая тайна природы в строении и оплодотворении цветков», а это, на минуточку, 1793 год. Понятно, что ребенку простительно не знать об этом, — и тем не менее.
Позднее об осах как опылителях упоминал Чарльз Дарвин в книгах «Действие перекрестного опыления и самоопыления в растительном мире» и «Опыление орхидей». Вот небольшой отрывок из последней:
«Несколько экземпляров Латифолии росло около моего дома, я имел возможность в продолжение многих лет наблюдать здесь и в других местах способ их опыления. Хотя пчелы и шмели разных видов постоянно летали над этими растениями, я никогда не видел, чтобы пчела или какое-либо двукрылое насекомое посещало эти цветки. <...>
С другой стороны, я неоднократно видел, как обыкновенная оса Весла сильвестрис высасывала нектар из чашевидной губы. <...> Если бы осы вымерли в каком-нибудь округе, то, по всей вероятности, такая же судьба постигла бы и Эпипактис латифолия».
Более того, существуют растения, которые опыляются исключительно осами — к примеру, инжир, чье существование, можно сказать, неотделимо от полосатых насекомых. Из-за этого, кстати, некоторые веганы инжир в пищу не употребляют.
Впрочем, ладно, опыление — это уже детали (хотя и важные). Главное же в том, что плакат как бы намекает: дело не в том, что шмели хороши сами по себе, а в том, что они по определению лучше ос. А про ос, дескать, и говорить нечего — злодейки они и есть злодейки. Видимо, так юному натуралисту объяснили старшие.
Не перечесть мемов, сконструированных по принципу «вот пчела — она делает мед, и она твой бро, а вот оса — просто жалящая [скотина]». С подобной точкой зрения популяризатору энтомологии и большому ценителю перепончатокрылых Иосифу Ароновичу Халифману приходилось сталкиваться в течение всей жизни. Ученый вспоминал, как в юности, поделившись своими исследованиями с опытным пасечником, в ответ услышал: «Никакого нет в осах полезного свойства. Ни меду, ни воску. Одно беспокойство!»
Присутствовавший при разговоре чиновник из губземотдела встал на сторону пчеловода, призвав в союзники Тургенева:
«Вы, может, и не помните, я попрошу принять во внимание такую строчку: „Оса. Заметили ли вы, читатель, какое злое лицо у осы?“ И знаете, кто написал? Иван Сергеевич Тургенев. Между прочим, большой знаток и любитель природы! А еще: „Она жалится не как пчела, а как оса, потому что пчела ужалит да и умрет, а осе ужалить ничего не стоит“. Опять не кто-нибудь, Тургенев».
С тех пор Халифман стал коллекционировать упоминания об осах в искусстве — причем преимущественно негативные. Одна из жемчужин его собрания — отрывок из повести «Кубик» Валентина Катаева:
«Бывают осы злые, как человек, к тому же еще и коварные. Я сразу узнаю их по нервному, целенаправленному полету. Они уже издали узнают меня, немедленно бросаются на меня в слепой ярости, готовые вонзить свое жало мне в голову и убить на месте. Одна такая оса в течение нескольких дней преследовала меня. Я сразу узнавал ее, потому что она, влетев в форточку, имела обыкновение сначала плавно спускаться по воздуху вдоль стены, затем она снова поднималась тем же путем до потолка, причем никогда не изменяла строго горизонтального положения своего длинного тела, как бы слегка надломленного посередине, вроде коромысла. Мне казалось, что она старается не смотреть в мою сторону для того, чтобы не вызвать моих подозрений, а все время что-то вынюхивает на потолке, и вдруг она стремительно бросалась на меня, кружась над головой и задевая мои волосы. Я с отчаянием отмахивался от нее руками, норовил убить ее газетой, даже кричал на нее: „Поди прочь, гадина!“ Она делала вид, что оставляет меня в покое, но вдруг возвращалась и с удвоенной злостью продолжала свое нападение».
Конечно, Катаева можно понять — Иосиф Аронович этого и не отрицает. И тоже делится воспоминаниями из детства, как едва не съел сливу вместе с осой:
«Мать уводит тебя на кухню <...> и ножом располовинивает плод, чтоб показать, чтоб на всю жизнь запомнил: внутри червоточины, во весь рост вытянувшись, шевелится, сосет сладкую мякоть оса.
— Ты понимаешь, что бы произошло, если б ты это попробовал надкусить? Помнишь, что было с Женюшей, когда она схватила столовую ложку варенья, в котором оса увязла? Забыл то страшное стихотворение, которое дядя Павел тогда сочинил: „Оссса-ззззлодейка ужжжалила в язззык бедняжжжку Жжжженю. Болль осссслепительна. Ужжжасссно жжженье...“? Забыл, когда скорая с доктором приезжала, укол делали? Не маленький уж. Пора такие вещи понимать!»
«Теперь я не только не маленький, но даже успел состариться», — говорит Халифман. Но «понимать такие вещи» в том смысле, чтобы считать ос врагами, он по-прежнему не готов. И мало того, пытается перетащить на свою сторону окружающих.
Для начала поразмыслим: откуда вообще взялся наш страх перед всем жужжащим и полосатым, желание инстинктивно отмахиваться, считывая повадки как враждебные? Халифман предполагает, что здесь имеет место что-то вроде «выученного» страха, доставшегося нам в наследство от наших древних предков:
«Попалось мне описание жизни первобытного племени. Очень ярко изображена была сцена у костра: люди в звериных шкурах разделывают добычу, доставленную к стоянке, и отбиваются от падких на мясное ос. Осы гнездятся где-то здесь же в пещере, под ее каменными сводами. Уж не в те ли доисторические времена уходит корнями опасливое отношение человека к осам?»
Конечно, древние почти ничего не знали о перепончатокрылых — но с тех пор многое изменилось, не так ли? В 1970-е годы информации об осах было достаточно, чтобы лишний раз убедиться в правоте мудреца-лешего из сказки про домовенка Кузю, который говорил, что «всякая поганка в лесу к чему-нибудь назначена» и «потому порядок». Иными словами, бесполезных существ в мире в принципе не существует.
Поэтому Халифман как бы говорит нам: да, осы кусаются и, чего греха таить, делают это здорово. Да, они могут нанести ущерб самочувствию (особенно, если вы аллергик), поэтому об осторожности забывать ни в коем случае не следует. И тем не менее:
«Как бы ни были опасны такие случаи, не по ним следует выносить окончательные заключения. Жалоносны ведь и муравьи, и пчелы, и осы, но о муравьях говорят — трудолюбивые, о пчелах — добродетельные, а об осах — злые! О шершнях и того пуще говорят: шершунье!
Такая оценка непозволительно односторонняя.
Если говорить о главном, осы — живой инсектицид, естественное оружие охраны живой природы от непомерно размножающихся насекомых-вредителей.
И разумеется, дело не в одном только прикладном значении, не в одной только практической пользе энтомофагов — пожирателей насекомых. Ведь и сами по себе <...> они так интересны, столько могут объяснить, проиллюстрировать, открыть. Важно только уметь спрашивать, уметь добиваться ответа».
Согласитесь, что о бестолковом и заурядно-гадком существе, какими ос зачастую представляют, не напишешь книги на триста с лишним страниц. И не дашь такому тексту броское название, которое предполагает наличие у главных героинь пусть и отрицательного, зато романтического обаяния.
Кстати, почему именно «корсары»? Этот образ взят автором не просто ради красного словца. Халифман приводит монолог осиной матки — героини старой книги, которая, по словам ученого, досталась ему «без начала и конца», поэтому он, к сожалению, не указывает названия и автора. Зато с удовольствием цитирует осу большими кусками, а она, в свою очередь, ссылается на труды Карла Маркса :
«Во-первых, каждое наше племя — не просто племя воительниц, но обязательно пиратов или корсаров. <...> Историки прошлых эпох называли пиратство и корсарство морским разбоем. О нем и Карл Маркс писал. Возьмите III том „Капитала“. XX глава. Так и сказано — „морской разбой“. <...>
Любопытно, что все эти племена воздушных амазонок круглый год представлены в мире живого созданиями лишь женского пола. Только они и вооружены для борьбы за место под солнцем. Только они обладают органами — орудиями, пригодными для совершения рабочих операций, только они оснащены сильными челюстями, полезными во время охоты, наконец, острым жалом, наносящим отравленные ядом удары...
Осиные племена — это племена женщин-пиратов. И ничего странного!»
Здесь следует указать, что между корсарством и «вульгарным» пиратством существует значительная разница. Осиная царица объясняет читателю отличия, настаивая, что ее сестер правильнее относить ко второму типу:
«Корсары вели морские операции только против кораблей определенного государства, именно против того, с кем в данное время воевал правитель, оснастивший корабль для корсарской деятельности. <...> Что же касается пиратов, поднимавших черный флаг, эти грабили в открытом море и в портах и купеческие, и военные суда — всех, кого могли, невзирая на подданство и флаг...»
Разумеется, осы не подозревают, что за кого-то «воюют» (привет, антропоцентризм). И все же, с точки зрения Халифмана, оса — корсар, сражающийся во имя природы и, в частности, сельского хозяйства, поскольку в силу своего рациона служит, как было сказано выше, «живым инсектицидом» и поддерживает природный баланс.
Далее Иосиф Аронович приводит слова натуралиста Гордона Симмонса, который замечает:
«Если разобраться спокойно и здраво, оса — желанный обитатель наших мест... Кто дорожит лесом, должен гостеприимно и радушно относиться к осам. А уж там, где выращивают сеянцы, где воспитываются молодые деревца, там осы просто необходимы: в отличие от вегетарианцев шмелей и пчел, например, подавляющее большинство ос промышляет охотой на гусениц, мух, тлей и прочих тварей, среди которых немало вредителей леса».
Так что если в магазине достаточно растительных продуктов, а в ближайшем лесу или парке здоровые растения, стоит сказать спасибо в том числе и местным осам.
Конечно, есть в подобном подходе (как и в несколько раз повторяемой в защиту ос мантре «враги наших врагов — наши друзья») немного отталкивающий, холодноватый прагматизм. Но здравого смысла в нем явно больше, чем в бездумном, инстинктивном желании маркировать ос в качестве вредителей и только.
С другой стороны, опасаться существ с «инопланетянской», по человеческим меркам, внешностью и вооруженных жалом — дело естественное. Халифман, кажется, никак не может в это поверить, и в этом смысле некоторые его выпады вызывают улыбку:
«Как-то раз профессор на лекции привел пример: „Вместо ожидаемой бабочки является отвратительная оса...“ Отвратительная! А написано — о ком бы вы думали? О наезднике! Можно сказать, о самом изящном среди перепончатокрылых».
Исследователь негодует, что в 1970-е из художников «пока один Виктор Гребенников показал в полном блеске осу-хризиду, крошку, <...> которая на полутораметровом холсте, увеличенная стократ, обрела характер и выразительность, цвет и блеск». Жаль, Иосиф Аронович не дожил до фильмов вроде «Человек-муравей и Оса» — вероятно, положительный образ главной героини пришелся бы ему по вкусу.
В конце концов ученый признает: для успешного «общения» с осами исследователь должен их полюбить. А это, очевидно, дано не каждому: насильно мил не будешь.
Говорят, что в старину с нежными чувствами к насекомым было проще. Скажем, в Англии ос-мухоедок (бембексов) называли «друг возниц» или «выручалочка кучеров». Дело в том, что
«в прошлом веке осы строили гнезда вдоль дорог в сельских местностях и несли здесь воздушную вахту на „своих“ участках, сопровождая обозы. Конечно, не само по себе движение привлекало крылатый патруль бембексов: осы охотились на тех слепней, что донимали упряжных и верховых лошадей, проходивших по дороге в обоих направлениях. <...>
Десяток бембексов в момент рассеял бы тучу мух, от которых кнутом не отбиться. Не зря ласковыми кличками окрестили бембексов и кучера, и ездоки...»
Но вернемся в наши дни. Как прикажете держать себя в руках, когда во время летнего чаепития на даче осы так и норовят залезть в тарелку с вареньем?
Иосиф Аронович советует:
«Если во время завтрака или обеда на открытом воздухе или даже в помещении к столу прилетела оса и принялась обследовать тарелки, проще всего спокойно переманить ее на плошку с каплей меда, или обломочком влажного сахара, или с кусочком мясного фарша, а когда оса займется делом, перенести подальше плошку и под нее положить цветную картонку — синюю, желтую. Два-три таких осоотвода, и осы перестанут докучать».
Короче говоря, вспомним, как учили некоторых из нас в детстве: не хочешь, чтобы насекомое тебя трогало, — не трогай его сам. Не факт, конечно, что получится, но будет здорово, если вам удастся не мешать маленькому соседу по планете удовлетворять его здоровое исследовательское любопытство.
«Осы, можно сказать, любознательны, во всяком случае любопытны, и при всякой возможности стремятся обследовать незнакомое. Если встреча происходит не в запретной зоне — вблизи гнезда, — оса настроена миролюбиво и никаких агрессивных намерений в отношении человека не питает».
Возможно, пример с «маленьким соседом» для вас слишком ванильный? Тогда представьте, что оса — ваш дальний сородич со вздорным характером. Который, однако, нуждается (что следует не только из моральных, но и из практических соображений) не в порицании и отрицании, а в понимании и такте.
В частности, нам придется считаться с тем, что полосатый «родственник» бурно реагирует на ярко-желтые или ярко-синие цвета в одежде: они служат для осы «сильнодействующей приманкой», когда она на промысле. Что поделаешь? Такова насекомая природа, ее надо уважать.
«Ну а если каждую миролюбиво настроенную исследовательницу отгонять, отводить чем попало или, и того неосторожнее, отмахиваться от нее руками, тут недолго наколоться на стилет жала. Жало выдвигается автоматически. Так же автоматически вводится и яд. Беспристрастный анализ происшествия позволяет заключить, что агрессором в данном случае была не оса».
Представим невозможное: при виде желто-черных полосок вы больше не размахиваете всем, что попадается под руку. Отлично! Самое время подумать над следующим шагом. Как насчет того, чтобы обзавестись перепончатокрылыми питомцами? Это не шутка. Хотя полноценных «котиков» из насекомых не получится, наблюдать за ними может быть очень увлекательно.
«Четырехкрылые корсары» начинаются с рассказа о Лене Гречке — школьнице из Херсона, которая умудрилась «подружиться» с «домашними» осами-полистами, переселив их вместе с гнездом в специальный «аквариум». Занятие это, ясное дело, не для слабонервных, а для очень аккуратных и терпеливых. Но усилия Лены оказались вознаграждены — спустя некоторое время завязалось что-то вроде «общения»:
«Она вспоминала свою радость, когда в первый раз осмелилась осторожно погладить пальцем по спинке одну из ос. Теперь она только посмеивается над своей наивностью: осы давно берут из ее рук кусочки фарша, пьют из пипетки сладкий сироп, который сама для них готовит».
Наблюдая за осами, Лена подмечала все новые особенности из жизни этих удивительных существ. Оказывается, они совсем не против «дружить домами»:
«„Хозяйки близко расположенных гнезд, — сообщала Лена, — через какое-то время знакомятся и — поверите? — ходят друг к другу в гости! Это я видела своими глазами не раз, тут не может быть никакой ошибки“. В одном случае она наблюдала два обычных гнезда, росших рядом, они росли до поры до времени каждое само по себе, потом стали как бы тянуться друг к другу. Наконец края их соприкоснулись, сомкнулись — получилось одно гнездо!»
Пусть с научной точки зрения увиденное следует характеризовать несколько иначе, факт остается фактом. Халифман признает, что Лена «ничего не домыслила, разве только недостаточно строго сформулировала и истолковала вполне точно прослеженный факт».
И если вам кажется, что подобная лирическая чувственность может быть присуща абитуриентке, но не взрослому ученому, то это не так. Иосиф Аронович приводит слова английского энтомолога-любителя Эдварда Ормерода, который в течение продолжительного времени делил кров с осами, поселив их в стеклянный ящик:
«Гнездо прожило у меня до конца января... Осы казались всегда весьма довольными, когда я мыл стенки стеклянного ящика, в котором они жили, и никогда не мешали мне в этом деле, хотя я повторял его почти ежедневно в течение нескольких недель. Мне казалось, что они знали меня. Это происходило, может быть, и оттого, что я знал их и всегда старался не тревожить гнезда при этой операции...»
С удивлением Ормерод обнаружил, что у ос не принято обделять слабых. По его заключению, «осы-калеки с недостатком в крыльях, например, и притом угрюмого характера», которые не могли работать, а порой даже мешали трудиться прочим, были «так же жирны, так же хорошо выкормлены, как все остальные».
А как удивился Халифман, когда приметил следующую иррациональность:
«Когда лето подходит к концу, в гнездах полистов выводятся также карликовые самки. Они вылетают в ту пору, когда женихов уже не осталось, да и жирового тела у этих недокормышей для зимовки маловато, его не хватит, чтобы дотянуть до весны. У них, видимо, нет будущего. Для чего же расходует на них семья силы, корм, энергию на обогрев?»
Разумеется, буквально приписывать осам человеческие добродетели было бы неверно, и все же порой трудно не восхищаться. Некоторые и вовсе считают, что общественные осы — одни из самых совершенных обитателей планеты. Вот мнение французского исследователя Виктора Рандю:
«Управление осиным общежитием служит примером... Каждый свободно живет в свободном граде, где от него требуется одно: не быть в тягость другим. Все действуют согласно, ни у кого нет ни на что ни привилегии, ни монополии. Над всеми господствует закон, великий закон общественного благополучия. От соблюдения этого закона не освобождается никто...»
В то же время его современник Жюль Мишле в книге «Царство насекомых» называет ос «может быть, самыми высшими силами природы». А ведь эта мысль родилась в той же голове, в которой возник ныне общеупотребимый термин «Ренессанс».
Век спустя неугомонный Халифман, узнав, что в Австралии и Океании однолетние осы научились жить по два-три года, что, по его мнению, должно вдохновить геронтологов («...Продление жизни. Отведенная рука костлявой... Можно ли проходить мимо такого явления? Простительно ли не заглянуть в такой смотровой глазок?»), выразил надежду, что однажды благодарное человечество установит его любимцам памятник:
«Думается, то должен быть памятник не какому-нибудь определенному виду ос, но всей этой массивной группе жалоносных перепончатокрылых, уже выявленных систематиками и еще ожидающих открытия и описания.
Это должен быть памятник всему миру ос, всем осиным мирам и их неутомимым и бескорыстным исследователям — прошлым, настоящим и будущим».
К сожалению, с момента выхода «Четырехкрылых корсаров» подобного сооружения, которое по значительности не уступало бы алабамскому долгоносику, насколько нам известно, не появилось. Хотя казалось бы: какие только скульптуры не сооружают в наше время на деньги разнообразных меценатов. Неужели никому до сих пор не пришло в голову увековечить осу?
Но подвижки в отношениях людей с осами все-таки есть. В книге Иосиф Аронович предлагает читателю отправиться на экскурсию «по некоему, еще не существующему музею осиных гнезд». Теперь это реальность — полюбуйтесь на коллекцию, собранную ценителями из Японии.
Может быть, однажды и до полосатого монумента дело дойдет?