Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ник Перумов. Душа Бога-2. Ростов-на-Дону: Феникс, 2022
— Вы закончили свой самый большой цикл, над которым работали тридцать лет. В вашем новом романе волк Фенрир воет, возвещая об итоге всего сущего. Ощущаете близость всеобщего конца на закате Кали-юги?
— Мне близки взгляды русских писателей-фантастов, которые создавали светлые оптимистические утопии: Ивана Ефремова, братьев Стругацких и так далее. Их объединял настоящий русский социальный оптимизм, уверенность в том, что мы идем через тернии к звездам и рано или поздно до них доберемся. Не думаю, что нас ждет Апокалипсис в библейском изводе, я как ученыйНиколай Перумов по профессии микробиолог, специалист по биофизике и молекулярной биологии. не верю в страшилки о том, что сейчас климат изменится и мы все умрем: я считаю, что наша планета устроена гораздо сложнее, чем утверждают сторонники панической теории о том, что мы сейчас все задохнемся и сгорим. В истории Земли были периоды, когда никакой антропогенной деятельности не было и в помине, но в природе все равно случались катаклизмы, с которыми она справлялась. Я гораздо сильнее верю в «Туманность Андромеды», в то справедливое общество, которое будет рано или поздно построено, — общество, основанное на истинно гуманистических принципах и избавленное от эксплуатации человека человеком. Но при этом никуда не исчезнет неравенство возможностей и способностей, все равно останется несчастная любовь, любовные треугольники и даже многоугольники.
— Ну да.
— Естественно, такие проблемы останутся, потому что без проблем не может быть никакого развития. А мрачный Апокалипсис, будь он научный (падение метеорита, к примеру) или природный (как изменение климата), меня, честно говоря, не увлекает. Есть люди, которые в это верят и на этом строят свое существование, я же предпочитаю строить свое существование на вере в то самое светлое будущее, над которым принято сейчас смеяться, которое принято высмеивать. Даже я, будучи по своим убеждениям «белым», сторонником Белой гвардии — но не антисоветчиком, а антибольшевиком, — до конца дней своих останусь оптимистом: я твердо верю и в человечество, и в нашу страну, в то, что она поднимется и даст миру те идеи, которые реально могут повести за собой, а не только опошленные идеи мира и социализма, утратившие привлекательность за семьдесят лет существования Советского Союза.
— Хорошо. А вам не кажется, что фэнтези, особенно боевое, подходит скорее для описания мира на закате Кали-юги?
— Вы меня упорно тянете к полному распаду всего.
— Дальше еще лучше будет.
— Фэнтезийная литература, конечно, очень разная, есть и апокалиптичная. Апокалипсис вообще в душе у русского человека — он не вне, а именно внутри. Духовные поиски у нас, в русской классике, всегда шли внутри человека. «Война и мир», «Преступление и наказание», «Евгений Онегин», «Герой нашего времени» — это книги о борьбе человека со злом, которое таится в нем. Иногда человек побеждает, иногда терпит поражение, и мы видим эти результаты. Если говорить о Кали-юге как о периоде риска, неустойчивого равновесия, то русская литература как раз, в отличие от американской, не занимается алармизмом. Наш главный зомби, главный мертвяк, которого нужно упокоить, всегда находится в нас. Поэтому наша русская литература соответствует Кали-юге тем, что она не пишет об ужасах ради ужаса, а готовит нас, говоря о том, что ужасы будут и мы должны быть к ним готовы.
— Раньше ваши книги были настоящим спасением для русских людей, которые сидели без света и воды в тайге, «Властелин колец» весь прочитали, а хочется еще. Те времена давно прошли, а сейчас, когда недостатка информации, к сожалению, нет, к какому роду, к какому племени обращены ваши произведения?
— Есть примеры ребят, которые случайно набрели на мою книгу в армии, зачитанную до дыр, открыли ее и увлеклись. Читатели у меня очень разные. Да, раньше у всех писателей аудитория была больше, потому что книга была самым доступным средством развлечения и познания. Потом пришли гораздо более легкие, скажем так, средства эскапизма (прежде всего видео), книга, даже какие-нибудь современные любовные романы — «(Не) беременная от босса», «Ненасытная для импотента», которыми забиты все сайты самиздата, — даже эти сказочки провоцируют стимуляцию высшей нервной системы, наш мозг активируется. Когда наш мозг смотрит сериал, даже самый лучший, какой-нибудь Breaking Bad, активность мозга начинает затухать, вы как будто опускаетесь в теплую ванну и релаксируете. Это тоже необходимо, иначе нам бы не нужен был ночной сон. Но делать это своей единственной духовной практикой абсолютно неправильно. Жизнь полна стрессов, поэтому многим после тяжелой работы гораздо проще включить сериал. Книга все-таки требует духовной работы.
— Вы однажды рассказывали, как в девяностые вам приходилось непрерывно писать целые стопки романов, чтобы обменивать их на доллары у сомнительных людей, которые сидели в типографии, нацепив малиновые пиджаки. Сейчас полегче стало?
— Я всегда писал много. За прошедшие годы я написал едва ли сильно меньше, чем за девяностые: за 2000-е и 2010-е написаны десять томов саги «Гибели богов 2», трилогия «Приключения Молли Блэкуотер», тетралогия «Семь зверей Райлега», «Александровскiе кадеты», дилогия «Война ангелов», «Восстание безумных богов». Интенсивность работы у меня не снижается, но вырастают требования к себе, нельзя топтаться на одном месте. Конечно, нулевые годы были «ревущими»: все было свежо, люди охотно покупали книги, несмотря на творящийся вокруг хаос. Теперь же нужно соответствовать существенно более высоким требованиям. Я приветствую этот вызов, никакой автор не может существовать без вызова, он начинает исписываться, перестает быть интересным, а это самая большая беда. Гигантские тиражи очень приятны, но в то же время они расхолаживают, останавливают, говорят: «Все хорошо, продолжай в том же духе, давай стране угля». А стране надо давать не больше угля, а новые смыслы, потому что если не я, то кто? Не сочтите за бахвальство, но русская фантастика всегда была мессианской, всегда конструировала смыслы. Даже популярное сейчас попаданчество тоже формирует образ желательного общества, в котором нам будет хорошо. Для кого-то это будет общество социальной справедливости, вобравшее самое лучшее из Советского Союза, для кого-то это будет общество полной либеральной свободы, где сильный поднимается за счет слабого, но потом начинает слабым помогать. Все социальные конструкты интересны и достойны того, чтобы их исследовать в литературе.
— Фэнтезийная литература вообще кажется очень эклектичной, подвижной, в чем-то даже глобалистской. Вы же про волка Рагнарека Фенрира пишете, а не про Ивана Царевича и Серого Волка.
— В какой-то степени да. Но вообще любая настоящая культура — это культура международного общения. Начнем с классического примера: музыки и живописи. Рубенс — это Рубенс, Врубель — это Врубель, Вагнер — это Вагнер, Чайковский — это Чайковский, «Кармен» Бизе — это «Кармен» Бизе, а «Кармен» Щедрина — это «Кармен» Щедрина с гениальной Плисецкой. То же самое и с фэнтези. Оно работает в разных смысловых системах. Какие-то системы более распространены, какие-то меньше: это как шашки и русские шашки, вот и все. Есть огромный рынок восточного фэнтези, построенного на их собственных мифах — о том, как Сунь Укун добыл священные книги в «Путешествии на Запад», это классический китайский фантастический роман У Чэнъэня. Все зависит от того, какую знаковую систему вы берете. В конце восьмидесятых и начале девяностых в России, действительно, было популярно западное фэнтези, которое во многом основывалось на скандинавской мифологии. В какой-то степени я отдал дань этой традиции. Но все мы знаем, что одновременно с книгами вашего покорного слуги, которого иногда называют отцом русского фэнтези, появился «Волкодав» матери русского фэнтези Марии Васильевны Семеновой. «Волкодав» основан на славянских мифологических корнях, он прожил очень долгую жизнь и до сих пор имеет огромную армию поклонников. Система знаков не принципиальна, вы выбираете ту, в которой вам в данный момент комфортно. Я всегда любил скандинавские саги, они привлекали меня мрачным антуражем, убежденностью богов в том, что они должны сражаться в последний день Рагнарека; даже если они обречены, они все равно выйдут на бой и одержат по крайней мере моральную победу, чтобы асы, не запятнавшие себя, начали новый мир. Мне кажется, это очень соответствовало нашему русскому духу: сражаться даже в безнадежном бою, чтобы те, кто придет за нами, продолжили бы наше дело. Поэтому не могу сказать, что этот культурный код принадлежит только норвежцам или шведам, хотя в Швеции как раз меня очень приветствовали, читали с интересом, они это считают своим. В моей трилогии «Приключения Молли Блэкуотер», например, есть элементы славянского фэнтези — немножко переосмысленного, не буквально про Бабу-ягу и Кощея Бессмертного (хотя про Бабу-ягу и Кощея Бессмертного у меня как раз начат роман).
— А вот, скажем, орки. Почему вы так много внимания уделяете таким страшненьким существам?
— Это наша русская контркультура. Еще во времена, когда у нас только появился «Властелин колец», была фанфикшн-литература. Толкинисты со стажем вспомнят «Черную книгу Арды» Натальи Васильевой, где события излагались с точки зрения Темных. И была такая модель поведения — повторять вслед за Блоком: «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, с раскосыми и жадными очами!» Кто-то даже сказал: если нас хотят видеть орками, то мы покажем, что орки — это такие славные ребята, которые верно служат своему командиру. Они преданы общему делу, они не сдаются в плен. Плохие ли они изначально? Кто знает. Историю пишут победители, может быть, на самом деле все не так. Войско, которое только и может что драться между собой, вряд ли способно представлять для кого-то опасность. Орки — это контркультурный символ, а мы всегда умели в контркультуру, это неотъемлемая часть культуры России. Если нас кто-то объявляет недочеловеками или орками, мы очень быстро доказываем, что эти недочеловеки и орки способны очень больно укусить и дать сдачи, когда нас пытаются загнать за Уральские горы, а наши земли отдать немцам-колонистам.
Ник Перумов
— А какое у вас любимое оружие?
— То, которым сражался Фесс, мое альтер эго, — оружие, которое я изобрел частично сам на основе существующего, это двухлезвийная глефа. Это оружие, позаимствованное в Китае, где существовали самые причудливые боевые устройства, которые делались индивидуально под каждого бойца и его стиль. Эта глефа, которой сражается некромант Фесс, мое самое знаковое оружие, один из символов моей вселенной, я его нежно люблю, как и самого некроманта, хотя он у меня часто попадает в тяжелые ситуации, и у меня порой спрашивают: «Зачем вы его так мучаете?»
— Видимо, потому что очень его любите. К слову о любви. В Эдде, на которую вы опираетесь, очень чтят карликов, составляют их списки для последующих поколений. А какое место они занимают в ваших мирах?
— В классических Эддах, Старшей и Младшей, есть цверги, классические гномы, краснолюды Сапковского, дварфы. Они для меня очень важны, я их нежно люблю. Недаром еще со времен «Кольца Тьмы» два моих главных героя — гномы. Я всегда наделял их чертами нашего народа — например, упорством, доходящим до упрямства. Они не злые, легко забывают обиды, но помнят добро и зло, верны своему слову. Гномы у меня всегда были не то чтобы моральным компасом, но очень важными с моральной точки зрения персонажами. Гномы в моих книгах всегда оставались на стороне глобального добра.
— Греет ли вашу душу мысль о том, что археологи будущего обнаружат под слоем пепла книги Ника Перумова и будут их расшифровывать в восхищении?
— Очень надеюсь, что археологам будущего не придется расчищать слои радиоактивного пепла, а они смогут спокойно обратиться к библиотекам. У Ильи Варшавского был классический рассказ «Под ногами Земля» — о том, как экспедиция возвращается на Землю. Из-за светового смещения времени прошли века, и члены экспедиции обнаруживают иную цивилизацию. Один из хозяев новых землян говорит: «Двадцатые годы XXI века! Какое прекрасное время: битвы с космическими пришельцами! бунт рожденных в колбе! восстание машин! охота на возродившихся динозавров!» И героиня рассказа с замиранием и дрожью спрашивает у космонавтов: «Вы охотились на динозавров?» Тут космонавты понимают, что новые хозяева Земли черпают свои знания о XXI веке из научно-фантастических книг. Я бы этого очень не хотел и предпочел бы, чтобы человеческие знания сохранились во всей своей полноте и преемственности.