Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
12-го декабря. Прочитал в газетах, что будто [в пятницу] одному мужику, стоявшему наклонясь над водой, вскочила в рот небольшая щука и, застряв жабрами, не могла быть вытащена, отчего сей ротозей и умер. Чему же после сего в России верить нельзя?
Н. С. Лесков. Соборяне
И рыдают, бедные, и клянут беду.
Песенка из кинофильма «Бриллиантовая рука», исполняемая Гешей Козлодоевым на палубе теплохода «Победа» (он же «Михаил Светлов»)
1
Даниил Хармс, 1930-е
В дневниковой записи Даниила Хармса, начинающейся словами «Вот что рассказывают моряки» (между 14–16 июля 1933 года), говорится:
«Англичане решили доказать, что вера в несчастливую пятницу простое суеверие. Для этого они построили пароход и начали его строить в пятницу. В пятницу же и спустили его на воду. Назвали пароход пятницей „Friday“, в пятницу пошли в плавание, и в пятницу пароход разбился и утонул».
Этой истории, записанной рядом с нумерологическими выкладками Хармса, посвящен недавний комментарий А. А. Кобринского*Кобринский А. Комментируя Хармса // Литературный факт. 2021. № 1 (19), сс. 344–349.. По мнению исследователя, ее сюжет восходит к следующему примечанию в романе Фенимора Купера «Красный корсар» («The Red Rover», 1827):
«Один образованный купец из Коннектикута желал, с своей стороны, способствовать к истреблению сего предрассудка, иногда весьма вредного. Он заложил постройку корабля в пятницу; спустил его на море в пятницу, назвал его пятницей, наконец, в пятницу отправил его в первое путешествие. По несчастию для сего благонамеренного покушения, и корабль, и экипаж никогда не возвращались назад и пропали без вести!»
Этот куперовский анекдот, как убедительно показал комментатор, подхватили разные авторы, добавившие к нему многочисленные шутливо-каламбурные подробности, вроде капитана несчастного корабля по фамилии Фрайдей или двух моряков Фрай и Дей.
В настоящей заметке мы постараемся уточнить историко-культурную генеалогию этого анекдота, вписав последний в более широкий «суеверологический» контекст, актуальный для творчества поэтов-обэриутов.
2
Безусловно, в культурный оборот анекдот о корабле «Пятница» был введен Фенимором Купером в 1827 году, но, как мы постараемся показать, Хармс заимствовал его, скорее всего, не из малозаметного примечания в русском переводе романа в издании 1832 года (как указывает Кобринский, по-английски поэт не читал, а в большинстве русских переводов романа Купера нет этого примечания).
Прежде всего укажем, что русским читателям была хорошо известна версия этой истории, представленная в известном очерке Чарльза Диккенса «Роковые дни» («Fateful Days») из «Household words», впервые опубликованном в 1852 году в «Современнике» под названием «Несколько слов о предрассудках в Англии — фатальные дни»:
«Пятница у моряков до сих пор считается самым фатальным днем. Несколько лет тому назад для уменьшения зла, часто проистекавшего от подобного заключения о пятнице, в Англии выстроили корабль, который заложили в пятницу, спустили на воду в пятницу, дали ему имя „Пятница“ и назначили днем отправления его в вояж в пятницу. После множества затруднений нашелся капитан, которого звали также Пятницей, а еще большего труда стоило составить экипаж, потому что тут требовались люди, менее всего преданные предрассудкам. К несчастию, этот опыт вместо того, чтобы искоренить суеверное понятие о пятнице, еще сильнее утвердил его. „Пятница“ погибла; по крайней мере со дня отправления в море до сих пор ничего о ней не слышно».
По словам Диккенса, «упование в фатальность дней» служит «к выражению неопытного и чрезвычайного слабого ума» и является «самым обыкновенным и в то же время самым неосновательным, самым нелепым предрассудком».
Старые книжки «Современника» Хармс едва ли читал, но он вполне мог услышать рассказ о корабле «Пятнице» от отца, интересовавшегося всякими приметами и предсказаниями и написавшего о них главу в книге «Война и вера: очерки всемирной войны 1914—1915 гг.» (Петроград, 1917). (Заметим, к слову, что актуализации пятничной темы в сознании Хармса конца 1920-х — начала 1930-х годов годов могли способствовать регулярные творческие «пятницы» в Союзе поэтов, о которых он сообщал в своих записных книжках; также по пятницам он имел обыкновение назначать свидания).
Впрочем, диккенсовский вариант анекдота, отозвавшийся во множестве позднейших его пересказов, также нельзя назвать источником хармсовской записи (как справедливо заметил Кобринский, в последней нет указания на капитана по фамилии Пятница, упоминавшегося в других версиях истории о несчастном корабле).
Более вероятно, что поэт позаимствовал этот рассказ из воспоминаний русской теософки и скрипачки Анны Васильевны Унковской (урожд. Захарьиной, 1857—1927), опубликованных в известном ему журнале «Вестник теософии» (упоминается в записных книжках) и отдельно в книге «Воспоминаний», вышедшей в 1917 году.
Унковская:
«... для удачного начинания серьезного дела и пятница уже достаточно показала себя англичанам, желавшим доказать, что все это предрассудки: они нарочно начали строить корабль в пятницу, спустили его на воду в пятницу и назвали „Пятницей“, „Friday“; в пятницу вышел в море и в пятницу разбился и потонул... Об этом рассказывали моряки и говорят, что это была сущая правда».
Хармс:
«Вот что рассказывают моряки
Англичане решили доказать, что вера в несчастливую пятницу простое суеверие. Для этого они построили пароход и начали его строить в пятницу. В пятницу же и спустили его на воду. Назвали пароход пятницей „Friday“, в пятницу пошли в плавание, и в пятницу пароход разбился и утонул».
Как мы видим, в приведенной цитате из Унковской воспроизводятся не только сюжетные, но и стилистические элементы хармсовской истории: английский, а не американский источник (полагаем, что в данном контексте «английскость» анекдота для Хармса была значимой), слова «решили доказать», «разбился и потонул» (напомним, что у Купера и Диккенса корабль пропал), источник информации «[о]б этом рассказывали моряки» (ср. с «названием» хармсовского текста), а таже дублетное — русское и латинское написание имени корабля (у Хармса — парохода).
Хотя имя Унковской ни разу не встречается в записных книжках писателя, приведенный выше рассказ текстуально настолько близок к напечатанному в них варианту, что его логично считать прямым источником последнего. (Конечно, в теории можно допустить, что Унковская дословно включила в свои воспоминания чей-то рассказ о корабле-пятнице, так же привлекший внимание Хармса, или что ее рассказ был кем-то переписан позднее и попал в поле зрения поэта). Замечательно, что в ту же записную книжку, в которую включен этот рассказ, Хармс заносит список интересующих его вопросов, включающий, помимо прочего, «озарение, вдохновение, просветление, сверхсознание», «приметы», «индивидуальные суеверия» и «чудеса» (л. 18 об).
Разворот из записной книжки Хармса с перечислением «Что меня интересует», «Что я люблю»
3
Обратимся теперь к идеологическому (или, как мы сказали выше, «суеверологическому») плану этой записи. Как указывает комментатор, на предшествующей ей в записной книжке странице, датируемой 14 июля 1933 года, Хармс записывает слово «Friday». «Контекстом этой записи на той же странице, — продолжает исследователь, — являются фантастические рассуждения о том, что число 37 — „плохое“, так как, будучи умноженным на 3, оно дает 111, а 111 — это „основа 666“ (111×6 = 666)». По мнению Кобринского, «Хармс дает волю своим суеверным представлениям о нумерологии, а затем уже вспоминает историю с кораблем „Friday“» (возможно, как заметил Кобринский, начатой в пятницу 14 июля 1933 года; по иронии судьбы в эту же пятницу советский пароход «Челюскин» с экспедицией, возглавляемой О. Ю. Шмидтом, отправился из Ленинграда в первый ледовый поход и в феврале следующего года затонул; добавим для общего контекста, что в ноябре 1931 года корабль «Аквитания», на борту которого был канадский премьер-министр, проявил большую предусмотрительность, отказался выходить в море в пятницу 13-го числа и отправился в плавание ровно через минуту после полуночи на 14 ноября).
Наконец, эту историю исследователь связывает с устным рассказом друга Хармса Александра Введенского о чертовой дюжине, записанным Михаилом Мейлахом со слов Т. А. Липавской:
«Тринадцать человек организовали союз для борьбы с суевериями. Все дела они начинали в тяжелый день — понедельник, закуривали папиросу втроем и обязательно третий от той же спички. Собирались всегда все тринадцать вместе, не больше и не меньше. Однажды в понедельник они собрались для борьбы с суевериями, а тринадцатого нет. И тогда они прониклись суеверным ужасом».
Как мы покажем далее, смысловая связь этого рассказа с пятничным сюжетом Хармса оказывается гораздо более тесной и интересной. Так, в одном из американских периодических изданий конца XIX века сообщалось, что введенный в культурный оборот Купером анекдот восходит к деятельности некоего «Клуба любителей пятницы» («The Friday Club»), основанного в 1820 году в Нью-Йорке просвещенными борцами с суевериями и предрассудками. Устав этого клуба был датирован пятницей, члены клуба встречались по пятницам; в пятницу они заказали построить корабль; в этот же день недели началось его строительство; на воду судно было спущено, разумеется, в пятницу и получило название, конечно же, «Пятница». В одну из пятниц оно отправилось в путь из порта и — больше о нем никто ничего никогда не слышал.
Между тем никаких следов этого клуба в 1820-е годы нам обнаружить не удалось, и можно предположить, что автор приведенной выше газетной публикации совместил в ней корабельный сюжет, известный по роману Купера, с деятельностью более позднего (и хорошо известного) американского «Клуба Тринадцати» (The Club of Thirteen), также собиравшегося по пятницам и боровшегося со всеми возможными суевериями.
Первое собрание этого клуба прошло 13 января 1882 года в Никербокерском коттедже на Шестой Авеню: «Ужин был накрыт в 13-й комнате. Стол украшали 13 больших тарелок с салатом из лобстера, сложенным в форме... гроба. Салат окружали 13 лангустов. Стол с обильно рассыпанной солью освещали 13 свечей. Над ним висел большой красный плакат с надписью белыми буквами „Nos Morituri te Salutamus“ („Идущие на смерть приветствуем тебя!“)» (источник цитаты). Организаторы утверждали, что за год существования клуба ни один его участник не умер и даже не заболел. Cо временем новые отделения клуба (мужские и женские) открылись в других городах и странах (известно, что среди его членов были пять президентов США; подробнее об этом можно прочитать здесь).
Каждый год Клуб Тринадцати выпускал свои отчеты («Reports») с «короткими и остроумными» речами почтенных членов. В одной из этих речей, «Суеверия на море», произнесенной 13 августа 1895 года моряком С. Грантом Смитом (S. Grant Smith, Mariner) из Кони Айленда приводится известная нам история о корабле по имени «Пятница»:
«Рассказывают, что один смелый человек заложил корабль в пятницу, спустил его на воду в пятницу, дал ему имя в пятницу и отправил его в первое плавание с командой матросов из тринадцати человек в пятницу, выпавшую тогда на тринадцатое число месяца, и что ни одному смертному не удалось больше увидеть это судно. Но история эта является выдумкой, сочиненной каким-то бездельником (bumboat man, букв. лодочником-маркитантом), дабы напугать суеверных людей».
Судя по всему, звали этого «бездельника» Джеймс Фенимор Купер.
Между тем в англоязычной прессе сообщения о деятельности этого клуба постоянно окутывались мистическим флером. В своей книге о «чертовой дюжине» Натаниэль Лакенмайер приводит сенсационные названия публикаций в американских газетах о несчастливых заседаниях этого клуба и связанных с последним пугающими историями:
«...однажды я и наткнулся на вырезку, в которой шла речь о некоем „Клубе Тринадцати“: РАЗРУШЕН ДИНАМИТОМ. „Клуб Тринадцати“ взлетел на воздух, трое ранены. Вудберри, Нью-Джерси, 18 марта. <...> Злодеяние пока не раскрыто. К делу, возможно, причастен неизвестный, проплывавший мимо здания на лодке за несколько минут до взрыва.
<...> Любопытно, что это был за клуб и зачем кому-то понадобилось взрывать его. Я перевернул страницу, полагая, что там, как обычно, окажутся вырезки на совершенно другие темы — про какое-нибудь ужасное убийство или очередное чудодейственное лекарство, — но я ошибался. На следующей страничке были наклеены еще две заметки о „Клубе Тринадцати“: „Бросая вызов древнему суеверию“ и „Тринадцать за одним столом“. Я еще раз перевернул страницу: „Смерть члена „Клуба Тринадцати““; „„Клуб Тринадцати“ устраивает суд над ересью“. Всего в блокноте оказалось одиннадцать заметок о „Клубе Тринадцати“; все они были вырезаны из „Нью-Йорк Таймс“, все относились к годам с 1885-го по 1899-й».
В одной из приведенных выше заметок, «Thirteen Club Member’s Death» (New York Times, March 15, 1899, p. 14) рассказывается о таинственной смерти 57-летнего члена Клуба Тринадцати Вильяма Швэбе (William K. Schwaebe), скончавшегося в Стэмфорде (штат Коннектикут) в 13 часов дня 13 марта 1899 года. Эта или какая-то подобная ей история о смерти тринадцатого члена нашла отражение в художественной литературе.
В 1922 году Г. К. Честертон — автор романа «Человек, который был Четвергом» («The Man Who Was Thursday», 1908) и историй об отце Брауне, хорошо известных и близких по духу Хармсу и его компании, — посвятил этому Клубу замечательный религиозный детектив «Павлиний дом» («The House of the Peacock»), в котором высмеял лондонское собрание помешавшихся на логике и здравом смысле тринадцати борцов с предрассудками:
«Тем временем члены „Клуба тринадцати“ входили в комнату и рассаживались по местам. Большинство из них отличалось бойкостью, а некоторые — и наглостью. У самых молодых, с виду похожих на очень мелких служащих, лица были глупые и беспокойные, словно они участвовали в опасной игре. И только двое из двенадцати были явно приличными людьми: сухонький морщинистый старичок в огромном рыжем парике и высокий крепкий человек неопределенного возраста и несомненного ума».
Герой рассказа молодой поэт-детектив Гейл обращается к одному из просвещенных участников клуба:
«Вы изучали суеверия по всему свету и видели вещи, по сравнению с которыми все эти толки о ножах и о солонках — просто детская игра. Вы побывали в темных лесах, где верят в вампиров, которые громадней дракона, и в горах, где боятся оборотней и ждут, что на лице подруги или друга вдруг засветятся звериные глаза. Вы знали истинных суеверов, веривших в черные, жуткие вещи, вы жили среди них, и я хочу спросить вас о них. <...> Вам не кажется, что эти суеверные люди счастливее вас? <...> Вам не кажется, что они пели больше песен, и плясали больше плясок, и пили больше вина, и радовались искренней, чем вы? А все потому, что они верили в зло. Пускай всего лишь в злые чары, в недобрый глаз, в дурную примету — да, зло является им под глупыми и несообразными обличьями. Но они думают о нем! Они ясно видят белое и черное, и жизнь для них — поле битвы. А вы несчастны потому, что в зло не верили и считали, что истинный философ обязан видеть все в сером свете»*Перевод Натальи Трауберг..
4
Александр Введенский, 1930-е
Надо полагать, что сведения о деятельности этого пиквикианского по своему духу просветительского сообщества дошли до Введенского и его друзей (в России о Клубе Тринадцати, в частности, писал С. А. Нилус, считавший его участников сатанистами). Здесь также следует отметить привлекательный для обэриутов карнавально-пародический характер деятельности этого «союза», получившего в прессе прозвище «Клуб чудаков».
«Все, что суеверными людьми считается предвещающим несчастье, — читаем в одном из многочисленных газетных описаний деятельности клуба, — было здесь нарочно выставлено и сознательно переделано. На столе стояла уйма статуэток, приносящих несчастье, зверей, как-то: белых слонов, жаб, сов, пауков, ящериц и т. п. и, кроме того, несколько человеческих скелетов. Председатель клуба Альберт Марки, прежде чем сесть за стол, нарочито раскрыл зонтик. Другой член клуба, сэр Арбутнот Лен ввел торжественную процессию из 13 гостей, каждый из которых тоже имел раскрытый зонтик. Наискось ко входу была прислонена лестница и всем гостям приходилось под ней проходить. Председатель торжественно разбил зеркало. Стол был украшен несчастливым ирисом и тринадцать телеграмм было послано тринадцати отсутствующим членам...»
У нас нет никаких сомнений в том, что именно к этому обществу и его легенде остылает устный рассказ Введенского о союзе тринадцати. (В одном из журнальных описаний заседаний лондонского «Клуба Тринадцати» говорилось о том, что там принято было зажигать три сигареты от одной спички, что со времен бурской войны считалось дурной приметой: бур увидел огонек, бур прицелился, бур выстрелил). Скорее всего, замена пятницы на понедельник в рассказе Введенского представляет собой ошибку памяти мемуаристки.
Выскажем осторожное предположение, что сюжетной основой этого рассказа послужила упомянутая новелла Честертона, в которой тринадцатый член клуба не приходит на торжественный обед. Тело этого гостя, зверски убитого председателем клуба фанатиком Крэндлом, находят в мусорном ящике. Это убийство не только повергает членов общества в ужас («В жизни такого ужаса не видел»), но и приводит их к религиозному озарению, толкователем которого является раскрывший преступление детектив Гейл. К сожалению, нам пока не удалось установить, был ли знаком Введенский с этим рассказом, но в 1920-е годы переводы книг Честертона выходили в СССР один за другим*(Таинственные рассказы. Пер. с англ. К. Жихаревой. Москва; Ленинград: Гос. изд-во, 1927; Клуб изобретательных людей. Пер. с англ. В. И. Сметанича. Ленинград: Мысль, 1924; Избранные рассказы для начального чтения на английском языке. Под ред. А. Викстида и Н. Сеттингсона. Москва; Ленинград: Гос. изд-во, 1930).. Названия нескольких произведений английского писателя упоминаются в записных книжках Хармса начала 1930-х: «Клуб изобретательных людей», «Новый Дон-Кихот», «Перелетный кабак», «Мудрость отца Брауна», «Неверия патера Брауна», «Человек который [был Четвергом] слишком много знал» (Хармс приятельствовал с переводчиком Честертона В. И. Сметаничем (Стеничем), которого упомянул в прозаическом отрывке «Ольга Форш nодошла к Алексею Толстому»).
Так или иначе, думается, не будет преувеличением (а даже если и будет, то преувеличение есть мать практического изучения) назвать кружок обэриутов своего рода пародическим двойником-антиподом Клуба Тринадцати эксцентричных позитивистов — в карнавализированном ленинградском союзе примерно (чертовой) дюжины поэтов и философов самые странные, абсурдные и трагические суеверия «реабилитировались» как чудесные проявления общих законов человеческой жизни и истории.
* * *
В заключение добавим, что приводимые исследователем соседние с записью о корабле-пятнице «фантастические рассуждения» Хармса о «плохом» числе 37 едва ли свидетельствуют о собственных нумерологических экспериментах поэта. Скорее всего, истоки этого рассуждения имеют тот же теософский и оккультный (в данном случае апокалиптический) характер, что и другие записи о тайных законах бытия, дурных приметах и простодушных верованиях. Так, они очень близки к размышлениям мистика А. Кроули о числе 37, помноженном на 111 и ведущем к «числу зверя». То есть мы имеем здесь дело не просто с суевериями и индивидуальными нумерологическими выкладками Хармса, а с усвоением (и испытанием) оккультно-мистической традиции, в центре которой находятся проблемы случая и рока (фатальные даты), а также с характерной для поэта и его единомышленников игровой полемикой с позитивистским скептицизмом, воплощением которого был Клуб Тринадцати эксцентричных борцов с предрассудками и приметами, согласными с чувствами души как Даниила Ивановича, так и Александра Ивановича.