У каждого города своя судьба, своя биография. Каждый город заслуживает хорошей книжки о нем. Вопрос — как ее написать.
Как написать, по определению автора книги об Эдинбурге Майкла Фрая, «нечто гораздо большее, нежели сухие академические труды, представляющие интерес лишь для специалистов»?
Соберем вместе несколько перспективных идей.
Описания города, которые мы знаем, отчасти подчинены логике смены историко-культурных эпох.
Просвещение: описания всего, что есть, то есть того, что можно увидеть и сосчитать.
Романтизм: город — проекция мифа. Изначальная легенда и персональные впечатления, опыт интимного соучастия рассказчика в жизни города; исторические реликвии как местный сакрум, в духе Георгия Лукомского.
Позитивизм: город — механизм. Закономерности, описания, статистика, прогресс.
Натурализм: город — организм. Анатомия, физиология, гигиена, патологии.
Модернизм: город — гиперконцепт. Генеральные проективные идеи и синтезы. Скажем, советская модель описания города состояла прежде всего из историко-революционной легенды плюс прогресса в сфере производства.
Однако практичнее оказалась парадигма современного путеводителя, доброжелательной инструкции, описывающей, как можно употребить город, как им пользоваться.
Современный постмодерн: город «знает тысячи историй», он совокупность неограниченного множества концептов. Здесь пригодятся все частные идеи и оригинальные проекты.
Сегодня на книжном прилавке мы видим именно этот плюрализм версий.
Современное видение довольно далеко от механического описания, скорее оно клонится в сторону импрессионистического видения и сюрреалистического припоминания-фантазирования. Однако и это крайность.
А что же не крайность?
Наверное, есть правда в идее нашего современника, англичанина Питера Акройда, автора знаменитых книг о Лондоне и Венеции: у него город — живое существо, непостижимое, гигантское, бессмертное. Эта его жизнь не зависит от нас, она длится в истории сама собой, она брошена на ландшафтный простор, в ней есть публично-социальные и сокровенно-личные аспекты. Она связана с земным и с небесным. И «мы в любом случае должны видеть в нем организм, подобный человеческому, со своими собственными закономерностями жизни и роста».
Можно отнестись к предмету как медик, физиолог, диагност. Если это существо живет — то за счет функционирования его взаимосвязанных систем. У Акройда переулки подобны капиллярам, парки — легким, город «ненасытен и плотояден, охоч до людей, жратвы, товаров и питья; он потребляет и испражняется, движимый неутихающей жадностью и вечным вожделением». В воображаемой проекции этот чудовищный организм получает энергию, необходимую для постоянного роста и изменения, за счет своих обитателей. Он питается жизненными соками своих жителей.
Впрочем, еще Николай и Татьяна Анциферовы в 1927 году заявляли о намерении представить «жизнь самого города как органического целого, все элементы которого находятся во взаимодействии, подобно тому, как это наблюдается в биологическом организме». А в несколько ином, более свободном историческом контексте Анциферов предпочитал говорить о «душе города», определяя ее как «исторически проявляющееся единство всех сторон его жизни (сил природы, быта населения, его роста и характера его архитектурного пейзажа, его участия в общей жизни страны, духовного бытия его граждан)».
В таком понимании «душа» собирает почти всю основную содержательность городской жизни и уже намекает на нечто мистическое. Причем метафора душевной жизни предполагает все же, пожалуй, возвышающий пафос и невольно подвигает нас к тому, чтобы строить иерархию разных сегментов и фильтровать контекст, отсеивая некоторые «низкие истины», а также акцентировать эзотерические ракурсы городской жизни. Эзотерику старого Лондона описывает (или изобретает?) Акройд, правда преимущественно в своих лондонских романах, fiction. А Рустам Рахматуллин доводит эту логику до края, расследуя, в чем состоит божий замысел о Москве, и воспринимая ее отчасти как символ, а отчасти — как чуть ли не иконостас.
Но оба они — и Рахматуллин, и Акройд — не чужды, кажется, сформулированной последним теории локальных императивов (imper-atives of place, духа места, genii loci). Место сохраняет память обо всем, что в нем случилось и кем-то прожито, и дает комплиментарный отклик на то, что этой локальной памяти присуще. Акройд полагает, что и город в целом сохраняет свою суть с момента основания: не захочешь — а угадаешь английского консерватора, поклонника старины! Однако так ли это на самом деле и в каждом случае?..
Могут ли быть составной частью такой биографии легенды и предания, мифы и популярные фантазии? Еще как. Если это не плод произвольного домысла, родившегося и умершего в кабинете, а бродячая вера.
В XVIII веке придумали, что Ярославль основан на том месте, где князь Ярослав сразил медведицу (позднее добавляли: тотемного зверя, инкарнацию Велеса). Все это было бы неправдой, если бы вот уже два с лишним века не было множества людей, убежденных в том, что это так и есть.
Акройд связывает Лондон с несколькими европейскими культурными мифами, актуализируя легенды о Бруте Троянском, короле Люде и короле Артуре, и добавляет к ним платоновскую легенду об Атлантиде.
Мир мифов, легенд, народных песен, исторических анекдотов, стихов и прозы, детских считалок и колыбельных — вся сфера воображаемого ничуть не менее важна, чем сфера состоявшегося.
Если не входить в темные мистические воды, то можно заметить, что метафизика «души» часто вполне удачно ротируется физикой формулы или алгоритма, которым может быть подчинена жизнь города в разные моменты его существования… Понять бы еще эту формулу…
Вернемся к идее города-существа. Мы не обязаны все-таки мыслить его целиком биологично как некую иррациональную сущность, живущую инстинктом, безотчетно. Город — это и огромная работа, огромное вложение разнонаправленного разума: подобие человека. Урбаносфера = антропосфера.
Природу такого человекообразного существа можно понять обобщенно, как это сделал Алистер Хорн в «Тайнах Парижа», предложивший посмотреть на Париж как на женщину с богатой и пестрой жизнью. В более идеалистической проекции город можно связать даже с символическими образами Града Господня — мистического тела, члены которого — люди, голова — Иисус Христос (эту мысль бросает Акройд, хотя не пытается соблюдать ей верность).
Уникальный портрет города складывается как анамнез, фиксирующий пересечение и сопряжение разных сфер жизни. Никто не говорит, что здесь не будет архивных материалов, сведений из сочинений историков, публицистов и наблюдателей нравов.
Читаем у Анциферовых: «Так нужно передать жизнь завода, рынка, вокзала, казармы, департамента, университета... всех социальных узлов, стягивающих нити общественной жизни.
Вчитываясь в страницы, посвященные улицам, площадям, садам, определяющим различные формы жизни толпы, наблюдая за ней в ресторане, в курзале, в аэродроме, нужно ощущать ее связь с разнообразными домами, окаймляющими эти улицы, площади, где растворяется эта толпа для домашней жизни, а также с теми зданиями, где протекают трудовые процессы, удовлетворяющие различные потребности жизни общества: фабрики, лечебницы, библиотеки, в которых по новому образуются группы, объединенные общим заданием».
Мне кажется, город можно мыслить как совокупность пересекающихся пространств, физических, социальных и ментальных (золотое, серебряное … оловянное царства волшебной сказки), — и обживать каждое из них, улавливая его законы. В прикладном варианте, однажды мною испробованном, это были географическое пространство, пространство истории, священное пространство, пространство торговли и промышленности, политическое пространство, пространство знаний и умений (технологий), пространство искусств, рекреативное пространство, пространство экстрима и эксцесса в городе — и пространство личности.
В модели Анциферовых (1927) логика несколько иная, интересная, но и с многозначительными лакунами: Рождение и рост; Структура (пути и остановки, жилища); Функции города (центры промышленности и быт рабочих, центры торговли, транспорт, центры управления, центры просвещения, здравоохранение и благоустройство, места развлечений); Город в дни войны и революции.
У города есть биография. Возможно, именно в ней и выражается наиболее явно личностное начало, уникальная городская особость. Но как ее угадать? Тот же Хорн смотрит на историю Парижа как на «семь разных возрастов красивой, обольстительной и непокорной женщины». Симпатичная идея, но, может быть, такая уподобительная логика чрезмерно проста?
Но согласимся с Акройдом еще в одном: биография города «не может быть подчинена хронологии». (Хотя есть неизмеримое множество хронологически выстроенных повествований, с отраслевой рубрикацией.)
Город «предвосхитил построения нынешних теоретиков, предположивших, что линейное время — фикция, порожденная человеческим воображением. В городе сосуществует много различных форм времени, <…> было бы глупо насиловать их характер ради того, чтобы создать традиционное повествование». Нас интересует не порядок исторических событий (в принципе известный, обычно давно описанный), а их смысл, связи фактов, совокупления обстоятельств, тенденций и закономерностей. Разве лишь для порядка в книгу можно вложить летопись важных событий в хронологическом порядке.
Биография — это не линейная история как таковая, это пульсирующий пунктир, где главное, с одной стороны, звездные часы и моменты, кульминации, предопределяющие будущее, — но где есть, впрочем, и большие; с другой стороны, длительности, почти неизменные (как постоянство неотменимых привычек, как верный брак у людей). Хорошая книга о городе «по-донкихотски скачет во времени, вот почему она сама образует лабиринт»…
Города смертны. Случается, город — прекрасно или уродливо — умирает, пусть и оставаясь точкой на карте. В этой логике написана книга Чарльза Кинга «Одесса: Величие и смерть города грез», с меланхолическим выводом: современная Одесса имеет к исторической очень косвенное отношение, а настоящая же Одесса (или ее талантливая симуляция?) процветает в Нью-Йорке на Брайтон-Бич (Little Odessa).
…Еще один вариант описания: город — театр. Грандиозная историческая сцена для комико-драматического представления, живописуемого в лицах. Примерно в такой парадигме создана книжка про викторианский Лондон Лайзы Пикард. Атмосферические эффекты, архитектура, конструкция зала и сцены, действующие лица и содержание их ролей (с уклоном, правда, в социологические обобщения). Читатель находит себя в роли зрителя в этой квазитеатральной реконструкции, нафаршированной подробностями.
Вальтер Беньямин считал у Бодлера способ фланировать по городу «страстным зрителем» и делиться впечатлениями. Такой вариант репортажа тоже годится, шум, запах, цвет, вкус, голоса, звуки… Я сам когда-то пробовал вот так репортажно писать о Пятигорске, Краснодаре и Луисвилле (если поискать, что-то еще отыщется в архиве «Русского журнала»): актуальные эффекты давали повод подумать и о прошлом, и о будущем.
В масштабе книги примерно такова была метода великого путешественника Генри Мортона, автора двух десятков объемистых книжек, написанных за полвека, с 1920-х по 1960-е годы. Репортажность клонит либо к намеренному субъективизму («Прогулки по Петропавловску» Александра Смышляева), либо к путеводителю («Прогулки по Ярославлю» Владимира Жельвиса). А иногда репортажная установка на выходе дает и такие концептуальные вещицы, как лирико-философические «Прогулки по стене» Александра Иличевского (про Иерусалим) и «Хроники Мещерской глухомани» Аллы Севастьяновой (про Спас-Клепики) или по-своему манифестирующее «смерть автора» «Описание города» Дмитрия Данилова (про неназванный Брянск).
Наконец, не забудем про эксцентрическую попытку понять город через творческую личность крупного масштаба, в этом городе состоявшуюся: опыт Петра Вайля в «Гении места». «На линиях органического пересечения художника с местом его жизни и творчества возникает новая, неведомая прежде, реальность, которая не проходит ни по ведомству искусства, ни по ведомству географии. В попытке эту реальность уловить и появляется странный жанр — своевольный гибрид путевых заметок, литературно-художественного эссе, мемуара: результат путешествий по миру в сопровождении великих гидов».
Резюмируя, можно вообразить портретирование города как попытку передать опыт чувств и опыт мыслей, пережить в слове то, что дается при встречах звуками, красками, образами и перспективами. «Мой город N», который мог бы, однако, стать и личным событием, и со-бытиём.
Например, как в книге о Венеции («Венеция: Город и море») многолетней ее жительницы в статусе «иностранного корреспондента» Джен Моррис. Или у того же Акройда, невзначай признавшегося: «Я всего-навсего спотыкающийся лондонец и хочу провести других маршрутами, по которым ходил всю жизнь».
Литература:
Акройд П. Лондон: биография. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2009. 896 c.
Акройд П. Венеция. Прекрасный город. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2012. 498 c.
Вайль П. Гений места. М.: Независимая газета, 1999. 488 с.
Данилов Д. Описание города: роман. М.: Астрель, 2012. 253 с.
Ермолин Е. Рыбинск. Портрет города в 11 ракурсах. Рыбинск: Медиамост, 2013. 448 с.
Жельвис В. И. Прогулки по Ярославлю: путеводитель. Ярославль: Верхняя Волга, 2001. 192 с.
Иличевский А. Город заката: травелог. М.: Астрель, 2012. 350 с.
Кинг Ч. Одесса. Величие и смерть города грез. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2013. 330 с.
Лукомские В. К. и Г. К. Кострома. Исторический очерк и описание памятников художественной старины. Послесловие и примечания Л. И. Сизинцевой. М.: Прогресс-Плеяда, 2002. 512 с.
Лукомский Г. К. Вологда в ее старине. [Репринт. воспроизведение изд. 1914 г.]. Вологда: КИИС, 1990. 368 с.
Моррис Д. Венеция: Город в море. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2011. 416 с.
Мортон Г. В. Лондон. Прогулки по столице мира. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2008. 576 с.
Мортон Г. В. Рим. Прогулки по вечному городу. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2009. 512 с.
Пикард Л. Викторианский Лондон. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2011. 528 с.
Рахматуллин Р. Две Москвы, или Метафизика столицы. М.: АСТ: Олимп, 2008. 704 с.
Севастьянова А. А. Хроники мещерской глухомани. Рязань: Приз, 2016. 105 с.
Смышляев А. А. Прогулки по Петропавловску. СПб.; Петропавловск-Камчатский, 2000. 208 с.
Фрай М. Эдинбург. История города. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2011. 608 с.
Хорн А. Тайны Парижа. От римской крепости до блистательной столицы. М.: АСТ, 2013. 764 с.