1
Вам, вероятно, попадалась эта картинка:
Я видел какую-то вариацию даже на билбордах в Москве. Говорят, одно время распространялись и такие листовки. Со всей этой постиронией уже и не разберешь, всерьез это или троллинг.
Особенно трогательно, что портрет князя Святослава, победителя хазар, явно навеян описанием византийского историка Льва Диакона («История», кн. 9, гл. 11), сделанным, вероятно, с натуры: крепкое телосложение, длинные усы без бороды, чуб на бритой голове. Разве что серьги в одном ухе не хватает. Ну то есть художник хоть какой-то ногой стоял на почве достоверных исторических источников.
В «Повести временных лет» про победу Святослава над хазарами сказано следующее:
«В год 6473 (965). Пошел Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем каганом и сошлись биться, и в войне с ними одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял» (перевод О. В. Творогова).
Всё, больше ничего. Так, несколькими общими фразами, летописец повествует о покорении каких-нибудь вятичей или радимичей. Даже набег печенегов на Киев в 968 году описан куда подробнее и живее, не говоря уж о последующих подвигах Святослава в Болгарии, его поражении и гибели на обратном пути.
Эпическое значение хазарский поход обрел не в древних летописях, а в паранаучной полемике XX века. Почему — понятно: хазары были иудеями. В известного рода сочинениях средневековые известия о том, что хазары взимали дань с некоторых восточнославянских племен, превратились в нарратив об «иудейском иге», а едва внятные известия о походе Святослава — в героическую песнь о свержении этого ига. И до сих пор где антисемит от сохи скажет «жиды», там антисемит интеллигентный нет-нет да ввернет «хазары».
2
Михаил Артамонов принадлежал к первому поколению собственно советских ученых. Он 1898 года рождения, учился уже в советском университете и не имел опыта работы ни в каких научных структурах, кроме советских. Его поколение приобрело академический вес в 1930-е годы: в 1932 году умер первый старейшина советских историков Михаил Покровский, в 1933-м — опальный старейшина «старорежимных» историков Сергей Платонов, в 1934-м — первый советский археологический старейшина Николай Марр.
Покровский и Марр строили всеохватные теории, основанные на марксистском учении о базисе и надстройке и стадиальной «пятичленке» (первобытность — рабовладение — феодализм — капитализм — коммунизм). Конкретные исследования этим построениям часто мешали. Но они брали классовым подходом и административным авторитетом. У обоих были несомненные заслуги: Покровский издал много исторических источников, Марр еще до революции раскопал древнюю армянскую столицу Ани. Но в обоих случаях их затмили идеологизированные и часто попросту завиральные теории (в частности, марровское «новое учение о языке»), а также неуемность, с которой и Покровский, и Марр плодили или подминали под себя разнообразные учреждения: первый — Коммунистическую академию, Институт красной профессуры, Центрархив, Комиссию по истории партии; второй — Академию истории материальной культуры, Публичную библиотеку, Яфетический институт.
Помимо понятной политической подоплеки, тут было еще и непреодолимое желание постичь фундаментальные и неизменные законы общественного бытия — то же, что у Ибн Халдуна в XIV веке, у Жана Бодена в XVI, у Василия Ключевского в XIX, а потом — и у Льва Гумилева, и у Фрэнсиса Фукуямы. История и археология с их вполне строго определенными объектами, предметами и методами, прочно укорененные в эмпирике, в конкретных текстах и артефактах, должны были раствориться в социальной «теории всего». Мало того, в первые полтора десятилетия советской власти считалось, что это уже произошло, так что уже и исторические факультеты в университетах не нужны — вместо них были факультеты общественных наук (ФОНы), на которых вместо источниковедения штудировали «политминимум» да «истмат».
Признание того, что с «концом истории» поторопились, последовало в том же 1934 году. В совместном постановлении Совнаркома и ЦК ВКП(б) так прямо и говорилось: «Вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей, учащимся преподносят абстрактное определение общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами». В связи с этим велено было восстановить истфаки МГУ и ЛГУ и написать новые учебники истории. Подписано: Молотов, Сталин.
Артамонов не рвался руководить всем подряд и явно предпочитал универсальным теориям конкретные исследования. В том же 1934 году он приступил к раскопкам хазарского городища Саркел на Дону. Одновременно Татьяна Пассек (1903 года рождения) начала копать Триполье, чуть раньше Артемий Арциховский (1902 года рождения) — Новгород. Все трое числились в Академии истории материальной культуры, которую все еще формально возглавлял Марр, хотя фактически он уже год как отошел от дел после инсульта. Умер он в декабре 1934-го.
Первая саркельская экспедиция Артамонова продлилась три сезона (1934–1936). В последний сезон он взял с собой 23-летнего Льва Гумилева. Того недавно впервые арестовали по обвинению в контрреволюции. Отпустили меньше чем через две недели по личному распоряжению Сталина после заступничества матери, Анны Ахматовой, и Бориса Пастернака. Но из университета (второй курс истфака ЛГУ) исключили.
Уже тогда Артамонов задумал монографию по истории Хазарии и даже издал небольшую подготовительную книжку «Очерки древнейшей истории хазар». Он, правда, не знал восточных языков, а самые подробные сведения о хазарах оставили арабские авторы. Но в СССР была сильная востоковедческая школа, и Артамонов был вправе рассчитывать на первоклассные комментированные переводы.
В 1937 году Академию истории материальной культуры переименовали в институт и влили в Академию наук СССР. Артамонов стал замдиректора по науке и фактическим руководителем, поскольку директор Иосиф Орбелиани параллельно возглавлял еще Эрмитаж и Армянский филиал Академии наук, да и с коллективом не ладил. В 1939-м Артамонова официально утвердили директором института.
Гумилев тем временем осваивался в Норильске: он все же получил пять лет лагерей по 58-й статье (контрреволюционная деятельность).
Войну Артамонов провел в эвакуации, Гумилев — сначала в Норильске, а потом на фронте. Воссоединились они в 1946-м: Артамонов организовал очередную археологическую экспедицию в украинские степи, а Гумилев поехал с ним. Ему тогда как «искупившему кровью» дали экстерном закончить истфак ЛГУ и взяли в аспирантуру Института востоковедения. Правда, через год выгнали: по официальной версии, за незнание восточных языков (что, в общем правда: он сносно владел только фарси), по неофициальной — за неуживчивый характер (что тоже правда, это признавал даже Артамонов, когда за него заступался), по версии самого Гумилева — «за маму» (Ахматова тогда стала одной из главных мишеней «ждановщины»).
В 1948-м началось строительство давно задуманного Волго-Донского комплекса: канала, соединяющего две великие реки в месте их наибольшего сближения, Сталинградской и Цимлянской ГЭС, а также системы шлюзов, водохранилищ и каналов, которые должны были, помимо всего прочего, обеспечить орошение сельскохозяйственных земель в этих засушливых краях.
В свое время тут был волок между Волгой и Доном. Саркел, открытый Артамоновым до войны, в IX веке с византийской помощью построили хазары, чтобы этот волок прикрывать. Теперь городище приговорили к затоплению. Артамонов спешно организовал археологическую экспедицию, которая три сезона (1949–1951) ударными темпами копала Саркел и окрестности.
Гумилев копал только один сезон. В 1949 году его во второй раз посадили.
3
Фрагмент копии письма Хасдая ибн Шапрута Иосифу бен Аарону, ок. 950.
Источник
Хазария тысячу лет назад имела важное эмоциональное значение для еврейской диаспоры. В Средние века в ней циркулировал любопытный литературный памятник — переписка Хасдая ибн Шапрута с хазарским царем Иосифом бен Аароном.
Хасдай, живший в Х веке, был советником кордовского халифа Абд аль-Рахмана III и одним из лидеров еврейской диаспоры. Однажды от узнал от купцов, что где-то к востоку от Византии есть иудейское государство. Таковых не существовало со II века, когда римляне, подавив восстание Бар-Кохбы, изгнали евреев из Иудеи. Хасдай отправил своего человека на поиски этого неведомого государства, но тот добрался только до Константинополя — дальше его не пропустили византийские власти. Тогда Хасдай написал письмо к хазарскому царю и передал его с купцами. И какое-то время спустя получил ответ. Царь Иосиф обстоятельно рассказывал ему об истории и географии своей страны, о том, как его предки обратились в иудаизм, и о своих отношениях с соседями: Византией, Багдадским халифатом и русами.
Хасдай, очевидно, предпринял некие усилия, чтобы распространить этот текст в диаспоре — хотя бы в качестве утешения для соплеменников. Знакомство с ним обнаруживают еврейские авторы начиная с XI века. В XVI веке его издали в Стамбуле.
Уже в XIX веке выяснилось, что издали краткую редакцию. Пространная обнаружилась в отделе еврейских книг Императорской Публичной библиотеки в Петербурге в рукописи XIII века, происходящей из архива одной каирской синагоги. Какая из двух редакций ближе к оригиналу — не вполне ясно.
А в начале ХХ века в библиотеке Кембриджского университета нашелся еще один документ (список конца XI века), по всей вероятности, относящийся к той же переписке, — так называемый Кембриджский аноним. Происходит он тоже из Каира, из другой синагоги. Начало и конец рукописи утрачены, поэтому установить отправителя и адресата можно только по косвенным признакам. Судя по ним, посланец Хасдая нашел в Константинополе некоего хазарина, и тот ответил на те же вопросы о своей стране, которые Хасдай предложил царю Иосифу. Тем любопытнее, что ответы не во всем совпадали. Например, изложены разные версии легенды о том, как хазары приняли иудейскую веру.
Весь этот корпус текстов известен как «Хазарская переписка». Ее первое полное издание вышло в Ленинграде в 1932 году. Подготовил его академик Павел Коковцев.
Есть версия, что Хасдай то ли сам сфабриковал всю переписку, то ли принял за чистую монету памфлет, сочиненный константинопольскими или египетскими евреями. Примерно как два столетия спустя многие в Европе приняли за чистую монету «Письмо пресвитера Иоанна» о некоем могущественном христианском государстве на востоке, готовом одновременно с крестоносцами обрушиться на мусульман. Поверили, потому что очень хотели поверить.
Но современные исследователи по большей части сходятся во мнении, что переписка подлинная.
4
Для советских ученых история Хазарии была «своей» прежде всего по территориальному принципу.
В предисловии к «Очеркам древнейшей истории хазар» Артамонов клеймил «узкий национализм русской дворянско-буржуазной историографии», который мешал историкам XIX века разглядеть и признать историческое значение Хазарии. По большей части это литературный этикет 1930-х. И у Карамзина, и у Соловьева, и у Ключевского хазары — это, конечно, в первую очередь степные варвары, но все трое признавали их относительную продвинутость: знают толк в торговле и не только разрушают, но и строят города. Каченовский же и вовсе предполагал, что первые русские князья были по происхождению хазарами, а не скандинавами.
В 1943 году в Тель-Авиве вышла книга Авраама Поляка «Хазария: история еврейского царства в Европе». Поляк, получивший международное признание как специалист по арабскому Средневековью, книгу про хазар выпустил не по-английски и не по-французски (он много публиковался на обоих этих языках), а на иврите. То есть адресовал ее не международной научной общественности, а еврейской аудитории.
Центральный тезис Поляка состоял в том, что восточноевропейские евреи — ашкеназы, к которым принадлежал и он сам (он родился в Очакове Херсонской губернии), — происходят от хазар.
В 1940-е годы это была не просто научная гипотеза, а рискованное политическое заявление. Палестина, находившаяся под британским мандатом, была наводнена евреями, бежавшими от Холокоста, — в основном как раз ашкеназами. И к моменту публикации Холокост еще не закончился. Претензии евреев на Палестину — все сионистское движение последних лет пятидесяти — основывались на том, что это их Земля обетованная, их историческая родина. Поэтому и переезд в Палестину был для евреев не эмиграцией, а репатриацией.
По Поляку же выходило, что большинство (процентов 75) современных евреев происходят не от израильтян, изгнанных римлянами с их исконных земель во II веке, а от тюрок или монголов, и их историческая родина — не Палестина, а Астраханская область и северный Дагестан.
Для ортодоксальных сионистов той поры религиозный и расовый аспекты еврейской идентичности — иудаизм и ближневосточное семитское происхождение — были равно важны и неразделимы. Гипотезу Поляка, подрывающую эти основы, еврейский мир принял по большей части в штыки. За его пределами она и вовсе осталась практически неизвестной. Артамонов, скорее всего, узнал о ней только через десять с лишним лет из ссылки в одной американской книге.
5
Честно говоря, ничего особенно загадочного в хазарах нет. Кочевой народ не то тюркского, не то монгольского происхождения. Пришли откуда-то из Центральной Азии. Некоторое время господствовали в степях по северным берегам Каспийского и Черного морей. То воевали, то мирились с другими кочевниками и с оседлыми соседями. Оставили крайне мало следов и по большей части недобрую память как «варвары» и «степные хищники». Растворились как будто в никуда. Плюс-минус то же самое можно сказать хоть о гуннах, хоть об аварах, хоть о печенегах, хоть о половцах.
Что же до хазарского иудаизма — а чем он, в сущности, экзотичнее, скажем, калмыцкого буддизма?
Сами хазары сохранили легенду о выборе веры — она изложена в письме царя Иосифа Хасдаю ибн Шапруту. Звучит почти как анекдот. Приезжают к хазарскому царю раввин, мулла и поп. Каждый уговаривает принять свою веру. Царь сначала поговорил с раввином. Потом вызывает попа и говорит: мы-то с тобой знаем, что лучшая вера — христианская, но из оставшихся двух какая лучше — мусульманская или иудейская? Поп говорит: иудейская. Царь вызывает муллу: понятно, что лучшая вера — мусульманская, но из христианской или иудейской — какая лучше? Мулла говорит: иудейская. Ну царь и принял иудаизм.
Есть, кстати, версия, что попом из этого анекдота был никакой не поп, а Константин Философ, впоследствии известный как святой равноапостольный Кирилл. В его житии, написанном, вероятно, при участии его брата Мефодия, сообщается, что он ездил в Хазарию и участвовал там в диспуте с иудейским и мусульманским богословами.
В легенде почти прямо изложена прагматическая подоплека такого, казалось бы, парадоксального выбора веры. Христиане и мусульмане враждуют между собой, и принять одну из этих религий — значит принять одну из сторон. Но те и другие признают за иудеями, в отличие от язычников, некоторые права и готовы иметь с ними дело. Сохранилось несколько монет хазарской чеканки — подражаний арабским дирхемам, только вместо легенды «Мухаммед — пророк Бога» на них значится «Моисей — пророк Бога». С этой сентенцией не стали бы спорить ни христиане, ни мусульмане.
6
В августе 1951 года, в разгар последнего сезона Волго-Донской экспедиции, Артамонова срочно вызвали в Ленинград и назначили директором Эрмитажа. У него уже была готова к публикации «История хазар», которую он писал с 1930-х годов. Очевидно, это был акме.
И вдруг 25 декабря 1951 года в «Правде» вышла заметка «Об одной ошибочной концепции», в которой Артамонова прямо обвиняли в «неправильной оценке исторической роли Хазарского каганата»: в «непонятном любовании хазарской культурой», в преувеличении значения хазар в мировой, и в первую очередь в русской истории, в преуменьшении зла, которое хазары причинили славянам. «Нашим предкам, — провозглашала „Правда” на седьмой год после Победы, — не раз пришлось с оружием в руках защищать родную землю от набегов степных орд. Древняя Русь разгромила Хазарский каганат, освободила от его засилья исконные славянские земли и вызволила из-под хазарского ига вятичей и другие славянские племена». И наконец: «В идеализации хазарской культуры приходится видеть явный пережиток порочных взглядов буржуазных историков, принижавших самобытное развитие русского народа».
Заметка по специальному вопросу раннесредневековой истории в печатном органе ЦК партии. К тому же фактически анонимка: подписана «П. Иванов» без регалий и аффилиаций. Да еще и с упоминанием «буржуазных пережитков». Артамонову было от чего прийти в ужас.
Заметка недвусмысленно вписывалась в тогдашнюю кампанию по ликвидации академического вольнодумства: «философская дискуссия» 1947-го, «павловская сессия» и статья Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» 1950-го, антикибернетическая кампания начала 1950-х и проч. В 1949-м декан истфака ЛГУ Владимир Мавродин в публичной лекции яростно обличал «норманскую теорию» — по всей вероятности, не из научных соображений, а из политических: он по должности не мог не иметь связей с фигурантами «ленинградского дела». Помогло: от деканства его отстранили, из партии исключили, но хоть не посадили.
Общее направление кампании было «патриотическое»: все русское — хорошо, все иностранное — плохо (это огрубление, конечно, но не сильное). Особенно плохо для историков утверждать, что Древняя Русь сформировалось под каким бы то ни было внешним влиянием: норманским, хазарским или любым другим. Славяне — коренной народ Восточной Европы, и они исключительно своим умом дошли и до государственности, и до высокой культуры.
Все это, в свою очередь, вписывалось в кампанию против «безродного космополитизма» и «низкопоклонства перед Западом». Очень узнаваемо: внутренние оппоненты или просто недостаточно восторженные приравниваются к внешним врагам. Именно эта кампания во многом сформировала современное «народно-патриотическое движение» — причудливое с точки зрения классических политических теорий сочетание националистической и левой повесток.
Еврейскому вопросу в этой кампании было отведено особое место. С возникновением Израиля в 1948 году и с его стремительным уходом в американскую орбиту влияния всякий советский еврей оказался под подозрением в двойной лояльности. Ну и антисемитизм, который, по многим свидетельствам, был свойствен Сталину, свою роль тоже сыграл. Отсюда и разгром Еврейского антифашистского комитета в 1948-м (включая убийство Соломона Михоэлса), и «дело врачей» 1952-го, и «дело Сланского» того же 1952-го в Чехословакии.
Артамонову, можно сказать, повезло с безукоризненным русским рабоче-крестьянским происхождением. Будь он не Михаилом Илларионовичем, а, скажем, Моисеем Иосифовичем, его бы, пожалуй, уличали не в «буржуазных пережитках», а в «сионистском заговоре» — и не в «Правде», а в Большом доме на Литейном.
По некоторым предположениям, разгром Артамонова в «Правде» под псевдонимом «П. Иванов» устроил лично Сталин. Ну а что, разбирался же он в языкознании и в генетике — почему бы не в истории хазар? По более распространенной версии, которой придерживался и сам Артамонов, это был декан истфака МГУ Борис Рыбаков. Он это всегда категорически отрицал.
Но со всеми положениями «Иванова» Рыбаков солидаризировался. Причем не за страх, как Мавродин, а за совесть: он, выходец из московской семьи купцов-старообрядцев, был убежденным русским националистом.
В 1952—1953 годах антиартамоновские статьи появились во многих изданиях — от «Ленинградского университета» (под характерным заглавием «Правильно освещать историю нашей Родины») до «Советской археологии». Две из них написал Рыбаков. Ничего прямо антисемитского в его статьях как будто не было. Хазары были для него не стереотипными евреями-торгашами, а стереотипными степняками-грабителями. Но Рыбаков навязчиво применял к хазарскому государству термины «паразитарное» — других степняков он так не характеризовал. Учитывая контекст, все, кажется, вполне понятно.
Уже готовая книга Артамонова «История хазар» тогда, в начале 1950-х, так и не ушла в печать.
7
В 1956 году, вскоре после ХХ съезда, в Ленинград вернулся Лев Гумилев. Артамонов был одним из тех, кто написал ходатайство о его освобождении, а потом взял в Эрмитаж старшим научным сотрудником. Благодаря его покровительству Гумилев за пару лет подготовил к изданию две монографии, над которыми работал в лагере: «Хунну» и «Древние тюрки» (по последней он защитил в 1961 году докторскую диссертацию).
Артамонов, несмотря на выволочку начала 1950-х, не оставлял хазарскую тематику. Тем более что оттепель давала шанс все-таки опубликовать книгу. Но теперь возникла другая сложность: британско-американский историк Дуглас Данлоп в 1954 году издал монографию «История хазар-иудеев». Артамонов не по своей вине лишился приоритета. Остается только догадываться, как это должно было его бесить. Чтобы публиковаться, ему теперь нужно было что-то такое, чего не было у Данлопа.
Главным преимуществом Артамонова был доступ к хазарской археологии. Но, будучи директором Эрмитажа, он не мог себе позволить на несколько месяцев уехать в экспедицию.
Тут-то и проявил себя Гумилев. Они вместе, сидя в библиотеке Эрмитажа над древними описаниями Хазарии и современными картами, приблизительно рассчитали местоположение хазарской столицы Итиля в дельте Волги. В сентябре 1959 года Гумилев отправился на место — проверять расчеты.
Хазарские экспедиции 1959–1962 годов — это, пожалуй, главное достижение Гумилева как исследователя. Пассионарная теория этногенеза, которую он начал разрабатывать с середины 1960-х и которая принесла ему наибольшую известность, — это, конечно, лженаука. Но даже самые суровые критики Гумилева признают исключительную важность озарения, к которому он пришел, пока искал следы хазар в Астраханской области, Калмыкии, Дагестане и Чечне.
Можно сказать, что это озарение — результат междисциплинарности. Сам Гумилев описывал его по-бытовому. Он рассказал своему давнему другу Василию Абросову, специалисту по рыбному хозяйству, что нашел в речных наносах в дельте Волге керамический черепок X века. Тот в ответ рассказал ему о теории циклических колебаний климата, которую разрабатывал географ Арсений Шнитников (его монография «Изменчивость общей увлажненности материков Северного полушария» вышла в 1957 году). Гумилев и Абросов всю ночь просидели над составлением хронологических таблиц: сопоставляли многовековую динамику движения атлантических циклонов с динамикой движения кочевников Великой степи — и к утру у них была вчерне готова теория.
Попросту говоря, она устанавливала зависимость политической ситуации в Евразии от того, где проходили циклоны и где выпадали приносимые ими осадки. При одной комбинации климатических условий дожди шли в Великой степи — и тогда процветали тамошние кочевники. При другой дожди шли севернее, в степи наступала засуха — и кочевники отправлялись на поиски новых пастбищ. Гумилев ставил в зависимость от этих циклов нашествия степняков на Китай, Среднюю Азию и Восточную Европу.
Кроме того, эта теория объясняла колебания уровня азиатских озер (прежде всего Балхаша) и Каспийского моря. Когда дожди шли в степи, озера поднимались, а Каспий мелел. Когда же дожди шли в средней полосе, поднималась Волга, а с нею и почти полностью зависимый от нее Каспий.
Здесь Гумилев увидел решение «хазарской проблемы» в ее научном аспекте: археологи никак не могут найти огромные хазарские города, многажды описанные древними авторами, потому что после очередного изменения климата их смыли разбухшие Волга и Каспий.
Результаты этих исследований дополнили «Историю хазар» Артамонова, которая наконец вышла в 1962 году. Вышла, что характерно, в издательстве Эрмитажа, а не в издательстве Академии наук. То есть не получила автоматического доступа в сеть магазинов «Академкнига», куда в первую очередь ходила за знаниями советская интеллигенция.
За этим последовало несколько научных и популярных публикаций Гумилева, а также статья Абросова под малообещающим заглавием «Гетерохронность периодов повышенного увлажнения гумидной и аридной зон» в «Известиях Всесоюзного географического общества». Наконец, в 1966-м в престижнейшем академическом издательстве «Наука» вышло «Открытие Хазарии» Гумилева — научпоп, в котором в полной мере раскрылся его писательский талант. Мало кому удавалось сделать захватывающими пространные описания степных ландшафтов и рутинных обследований речных наносов. Гумилеву удалось.
Благодаря этому и собственной нескромности Гумилев для читающей публики стал единственным «первооткрывателем Хазарии». Артамонов в его изложении превратился в «отправителя» — как царь в сказке, который велит герою «пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что». Абросову оказалась отведена роль Серого волка — случайно встреченного волшебного помощника.
Некоторые выводы Гумилева, изложенные в «Открытии Хазарии» и связанных с ним работах, в дальнейшем подверглись резкой критике. Прежде всего — отождествление обнаруженного им хазарского городища близ станицы Шелковская в Чечне с древней столицей каганата Семендером. Да и в целом его концепция слабовато подкреплена эмпирическим материалом и слишком сильно зависит от климатологической теории.
Но для Гумилева это было лучшей частью концепции. Он считал ее естественно-научной и потому гораздо более основательной, чем всякие там построения гуманитариев (притом что сам по базовому образованию и складу ума был самым что ни на есть гуманитарием). Историки не переставали его упрекать в том, что он не владеет языками, полагается на устаревшие переводы древних авторов и вообще не умеет в текстологию. Книгу «Поиски вымышленного царства» (1970) он мстительно начал с главы «Преодоление филологии»: какой смысл ковыряться в древних текстах, если мы давно уже знаем, что там сплошное вранье и путаница? Ландшафт, в котором живет народ, — вот лучший источник по его истории. География > филологии.
Этим подходом Гумилев фраппировал гуманитарную интеллигенцию и покорил техническую, которая на долгие годы составила его фан-базу. Впрочем, это уже совсем другая история.
8
Уже в 1970-е годы британский писатель Артур Кёстлер, по происхождению венгерский еврей, издал книгу «Тринадцатое колено», в которой популяризовал забытую было теорию о хазарском происхождении ашкеназов. Тогда ее отвергли, как и в 1940-е, когда с нею выступил Авраам Поляк.
Новый всплеск дискуссии случился уже в XXI веке: это была одна из первых тем, за которую взялись популяционные генетики. Их первые результаты кому-то удалось интерпретировать как доказательство моногенеза евреев от библейского Израиля, кому-то — как доказательство полигенеза: современное еврейство — это общая идентичность групп, имеющих разное происхождение и разные прародины (Палестина, Испания, Германия, Иран, нижняя Волга...). Дискуссия еще очень далека от завершения.
«Хазарская проблема» никогда, и особенно во второй половине XX века, не была сугубо научной. Тот же Лев Гумилев предусмотрел в своей теории этногенеза особый закуток для «химер» и «антисистем» — чуждых групп, которые внедряются в этнос и его губят. А теперь, если не читали, догадайтесь с одного раза, что, по мнению позднего Гумилева, случилось с хазарами.
Некоторые биографы полагают, что Гумилев стал антисемитом из-за того, что, вернувшись после второй отсидки, он застал вокруг матери компанию молодых поэтов еврейского происхождения (Анатолий Найман, Евгений Рейн, Иосиф Бродский) — и взревновал. Это, пожалуй, слишком отдает вульгарным фрейдизмом. Степень и характер гумилевского антисемитизма — вообще большой вопрос.
Но вполне очевидны долгосрочные последствия «борьбы с космополитизмом». Она во многом сформировала ту специфическую повестку, которую одни называют «красно-коричневой», а другие — «народно-патриотической»: смесь национализма и социализма, не сводимую к простой сумме ингредиентов. Добавьте сюда популяризацию «хазарской темы» — результат совместного открытия Артамонова и Гумилева — и получите те самые «славные победы», которые «мы помним».