Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
«Окаянные дни» еще долго будут претендовать на звание самой цитируемой книги Ивана Алексеевича Бунина, что закономерно. Освященный именем классика текст, несущий неустаревший публицистический заряд, почти обречен быть не просто читаемым, но стать источником фрагментов, широко расходящихся уже по современной публицистике, а главное — по постам и комментариям в соцсетях. Роднят такие фрагменты эффектность, краткость, простота восприятия и возможность обойтись почти без контекста, исключая тот, что у читателя «за окном». Ограничившись русской прозой в диапазоне от Белинского до Астафьева, несложно привести примеры подобных бродячих цитат, а каждую из них озаглавить — прямолинейно, но достаточно точно формулируя олицетворенный сюжет. «Россия: народ и власть», «Неприкрашенная правда о войне», «Ад сталинских лагерей».
Бунинскую цитату, о которой пойдет речь, можно условно назвать: «Абсурд и мерзость русской революции».
В «Одесском Набате» просьба к знающим — сообщить об участи пропавших товарищей: Вали Злого, Миши Мрачного, Фурманчика и Муравчика...
Потом некролог какого-то Яшеньки:
«И ты погиб, умер, прекрасный Яшенька... как пышный цветок, только что пустивший свои лепестки... как зимний луч солнца... возмущавшийся малейшей несправедливостью, восставший против угнетения, насилия, стал жертвой дикой орды, разрушающей все, что есть ценного в человечестве... Спи спокойно, Яшенька, мы отомстим за тебя!»
Какой орды? За что и кому мстить? Там же сказано, что Яшенька — жертва «всемирного бича, венеризма»[1].
И. А. Бунин. Заграничный паспорт 1919 года. Фото: бунинская коллекция Русского архива Лидсского университета (LRA. MS. 1066/1253)
Это фрагмент записи из «Окаянных дней», датированной 23 мая 1919 года[2]. При помощи Google легко убедиться, что цитата чрезвычайно популярна и для иллюстрации русской революции как таковой, и для экстраполяции на современные ситуации, сворачивающиеся в кровавый хаос. В обоих случаях и цитирующий, и его аудитория исходят из документальности приводимых Буниным сведений, — нобелевский статус автора, закавыченные им фрагменты газетных статей, общее знание о том, что «Окаянные дни» — дневниковая проза, не дают, кажется, повода усомниться в достоверности картины.
Вникнем же в факты, стоящие за бунинской дневниковой записью[3], и восстановим ее исторический контекст. Мы попробуем решить сразу три задачи: прояснить интригующий сюжет времен Гражданской войны, оценить адекватность расхожего цитирования отрывка и проанализировать на его примере работу Бунина по переплавке газетных заметок в фрагменты «Окаянных дней». Исследователи текстов писателя доказали, что «Окаянные дни» — сложно организованное художественное произведение на документальном материале, где фактологическая точность соблюдена не всегда[4]. Попробуем разобраться как соотносятся правда и вымысел в нашем случае.
КРАСНЫЕ ИЛИ ЧЕРНЫЕ?
Расследование упрощает сам автор «Окаянных дней», указывая источник цитат — издание («Одесский Набат») и дату (23 мая), когда он читает интересующий нас номер. Из названия газеты можно вывести первые подробности, бросающие иной, чем может показаться на первый взгляд, свет на всю бунинскую заметку.
По умолчанию мы склонны предполагать ее героями ненавидимых Буниным красных, однако «Одесский Набат» — это издание анархистов, находившихся к советской власти в оппозиции. Анархисты из украинских групп «Набат», в отличие от большевиков, не образовали политической партии и называли себя «безвластниками», отвергая необходимость централизованного управления страной. В первом же номере «Одесского Набата» подчеркивалось резкое размежевание анархистов с «частью товарищей», которая увлеклась «мишурою власти», «изменила святым лозунгам анархизма и перешла в служение коммунистической партии большевиков»[5]. Пресса «набатовцев» была переполнена статьями и воззваниями, критикующими красное правительство. Например, в обращении, появившемся во втором номере того же «Одесского Набата» за 12 мая 1919 г.[6], среди прочего говорилось:
Товарищ рабочий и крестьянин! <...> ...не верь врагам твоим скрытым: большевикам <...> они не хотят сделать из тебя человека, они хотят оставить тебя в положении бессловесного скота с новой упряжью. [О]ни припасли для тебя новый ременный кнут — диктатуру партии и <...> погонщиков — комиссаров[7].
Анархисты нещадно критиковали большевиков за диктатуру, цензуру печати[8], «чрезвычайки», ратовали за отмену смертной казни[9] и называли марксизм «не оправдывающей себя теорией»[10]. Большевики ответной критикой не ограничивались — гонения на анархистов нарастали. Это определило и судьбу «Одесского Набата». Менее чем через два месяца после выхода первого номера газету закрыли, затем после большой паузы «Одесский Набат» сумел возобновить работу, но в начале 1920 года был окончательно запрещен[11].
«Шапка» четвертого номера «Одесского Набата» (26 мая 1919 г.)
Хотя и сам Бунин подписался бы, пожалуй, под многими антибольшевистскими выпадами анархистов, классифицировать «набатовцев» как строгую противоположность большевикам было бы неверно. Оба течения имели между собой гораздо больше общего, чем с белым движением: в анархистских воззваниях нередко оговаривалось революционное прошлое большевиков и утверждалось, что для них еще не поздно признать ошибки. Среди прочего, отвергая террор государственный, террор сверху, анархисты вместе с большевиками воспевали как «необходимую» «кровь, льющуюся за полное освобождение личности», объявляли «священным» «террор измученного труженика против своего господина»[12]. Как и многое другое, — например, отношение к частной собственности, — это бунинских симпатий снискать никак не могло. Трудно сказать, насколько подробно вникал Бунин в различия между революционерами разных толков, да и придавал ли этому хоть какое-то значение. Вероятнее всего, и красные знамена большевиков, и черные знамена анархистов сливались для него в ненавистный смерч русской смуты.
ВАЛЯ, МРАЧНЫЙ, ЗЛОЙ И ДРУГИЕ
Попробуем теперь разобраться с текстами цитируемых заметок. Бунин, избегавший, по его словам, «совершенно несносной для всякого культурного русского человека» новой орфографии[13], отвергал и новое летоисчисление, проставляя в дневниках даты по дореформенному, юлианскому календарю. Таким образом, переводя 23 мая, которым он датировал интересующие нас записи, на общепринятый к 1919 году новый стиль, мы получим дату 5 июня. К этому времени вышло пять номеров «Одесского Набата»[14], но их изучение первоисточников бунинской заметки не дает[15]; зато в следующем, «Одесском Набате» № 6, вышедшем 9 июня, мы действительно находим объявление о поисках Злого, Мрачного и других упомянутых в «Окаянных днях» лиц. Значит, Бунин смещает дату дневниковой записи? Не будем спешить с выводами, ведь слова «потом некролог какого-то Яшеньки» предполагают, что «некролог Яшеньки» должен найтись в том же газетном номере, что и заметка о пропавших товарищах, однако в шестом номере он отсутствует. Нет его и в седьмом номере «Одесского Набата». Как известно, после выхода седьмого номера газета была запрещена и возобновила выпуск не ранее осени[16], а следовательно, цитируемый Буниным некролог можно попробовать поискать в другой анархистской газете.
«Одесский Набат» был одним из изданий региональных групп «набатовцев», действовавших в Украине[17]. «Набатовское» движение в целом представляла газета «Набат», выпускаемая одноименным Органом Конфедерации Анархистских организаций Украины, который объединял почти всех украинских анархистов. Соответственно, распространялся «Набат» по всей территории Украины, в том числе и в Одессе, где в то время жил Бунин[18]. Мы изучили ряд сохранившихся в архивах «Набатов» за 1919 год. В «Набате» № 17 за 2 июня 1919 г. удалось обнаружить как объявление с упоминаемыми Буниным именами (на первой странице), так и цитируемый им некролог «Яшеньки» (на третьей). По всей видимости, именно этот номер «Набата» и послужил материалом для бунинской заметки. Тексту «Окаянных дней» соответствует и дата выпуска «Набата» (2 июня), — пятого июня Бунин читает свежий номер газеты. Наконец, сравнение объявлений о пропавших товарищах между собой и с текстом Бунина почти не оставляет сомнений (во втором и третьем фрагменте голубым цветом выделены слова, встречающиеся в предваряющей их цитате из «Окаянных дней»).
«Окаянные дни»
В «Одесском Набате» просьба к знающим — сообщить об участи пропавших товарищей: Вали Злого, Миши Мрачного, Фурманчика и Муравчика...
«Набат». № 17 (2 июня 1919 г.)
Знающих, что-либо об участи без вести пропавших во время событий товарищей, —
Вали Ватковского
Миши Злого-Радомысльского
Мрачного
Островского
Подольского Яни
фурмана
и Муравчика
просят сообщить все сведения в Елисаветградскую федерацию анархистск<их> групп «НАБАТ», Дворцовая дом «Набат».
«Одесский Набат». № 6 (9 июня 1919 г.)
Заявление.
До сведения федерации дошло, что некоторые т. т. из Елисаветградской федерации анархистов «Набат», сражавшиеся с погромщиками григорьевских отрядов и пропавшие без вести, ныне находятся в Одессе и тяжело раненные лежат в больницах и лазаретах.
Просим т. т. имеющих какие-либо сведения об этих товарищах доставить их в клуб федерации «Набат» по адресу Кузнечная уг. Успенской, бывш. театр Комета.
Приводим список пропавших без вести т. т.: Валя Ватковский, Миша Злой-Радомысльский, Мрачный, Островский, Подольский Яня, Фурман и Муравчик.
Секретарь федерации.
Слова «знающим» и «об участи» из бунинского «конспекта» находятся только в объявлении, которое приводит «Набат», в «Одесском Набате» они отсутствуют. Неточность с названием газеты объясняется легко: от случайного читателя анархистской прессы, каким был Бунин, ожидать различения почти одноименных изданий не приходится[19].
Сравнивая текст исходного объявления с «Окаянными днями», мы видим, как и для чего Бунин отредактировал документ, превращая факт в литературный факт. Перечисляя имена революционеров, Бунин оставляет только те, которые звучат абсурдно и пародийно, и отбрасывает остальное. По этому принципу вычеркиваются Ватковский, Радомысльский, Островский и Подольский. Оставшийся без фамилии Валя и безымянный в заметке Мрачный одалживают недостающее у соседей, Фурман становится Фурманчиком, и текст в бунинской перелицовке обретает почти стихотворную симметрию — возникают трагикомические пары: Валя Злой и Миша Мрачный, Фурманчик и Муравчик[20].
Объявление из газеты анархистов «Набат» №17 (2 июня 1919 г.)
Попробуем теперь выяснить, кем были «пропавшие товарищи», прозвища которых привлекли внимание Бунина. Отчасти эта работа проделана до нас. В заметке Александра Кодацкого «„Мишу Злого и Валю Тарковского убили григорьевцы...“ (Почему коммунисты защищали анархиста)» приводится прошение из следственного дела М. Г. Аксенфельда, направленное в 1920 или 1921 году видным украинским большевикам. В этом прошении говорится:
Еще в 1917 году у нас в городе Елисаветграде[21] <...> была организована группа революционной молодежи. В эту группу входили молодые революционеры всех толков, как-то Коммунисты (тогда еще Большевики), Лев. Эссеры, Анархисты и т. д. Головой нашей организации была нераздельная тройка, как их называли все товарищи. В эту тройку входили следующие тов.: Миша Злой (Радомысльский) (родной брат тов. Зиновьева), Манюня Аксенфельд (личный друг Злого), Валя Тарковский. В 1919 году, когда был Григорьевский бунт, два из них — Миша Злой и Валя Тарковский — были убиты в борьбе с Григорьевскими бандами под Елисаветградом[22].
Марина Тарковская, дочь поэта Арсения Тарковского, — младшего брата упомянутого в заметке Вали[23], — сопоставила эту информацию с приводимой в «Окаянных днях», сделав вывод, что Бунин соединил в Валю Злого двух разных людей — Валерия Александровича Тарковского (1903—1919) и Михаила Ароновича Радомысльского (1903?—1919)[24], известного среди анархистов как Миша Злой[25].
Со справедливостью этого вывода, имея теперь и подтверждение в виде найденного газетного объявления, трудно не согласиться. Впрочем, новые сведения добавляют и новые вопросы. Как Тарковский стал Ватковским? Газетная ли это ошибка или псевдоним, образованный из комбинации имени и фамилии: Ва[ля]Т[ар]ковский[26]? Определенно сказать это пока невозможно. Однако интерпретация Марины Тарковской, узнавшей в бунинском Вале В. А. Тарковского, представляется нам почти неоспоримой. Совпадают имя, время, место и обстоятельства исчезновения молодого анархиста, почти совпадают фамилии. Из прошения за Аксенфельда мы знаем, что Валерий Тарковский был близок «Мише Злому», с которым вместе погиб в боях с григорьевцами[27]; о других же анархистах из Елисаветграда с именем Валя сведений не обнаруживается. Наконец, из книги М. Тарковской «Осколки зеркала» нам известно, что Валерий Тарковский долгое время числился пропавшим без вести, — еще в сентябре родители надеялись, что он жив[28]. Следовательно, в начале июня его еще определенно искали авторы объявления — товарищи по Елисаветградской группе «Набат».
Миша Злой (Радомысльский) был хорошо известен анархистам не только как младший брат большевика Григория Зиновьева[29]. Один из организаторов «Набата» Яков Алый свидетельствовал: «Когда, на первом съезде нашей Конфедерации, зашла речь о посылке делегата на Всерос<сийский> Съезд молодежи, — единогласно был избран Миша»[30].
Валерий Тарковский (слева) и Яков Клаванский (Марк Мрачный)[31]
Упомянутому в газетном объявлении без имени, а у Бунина — с именем, позаимствованным у Злого, Мрачному повезло больше, чем его юным соратникам по анархизму. Марк Мрачный — один из псевдонимов Якова Яковлевича Клаванского[32] (1892—1975), биография которого столь замечательна, что достойна отдельной книги. Сообщив здесь пунктиром, что среди прочего Мрачный еще до революции поучился в Сорбонском университете, затем участвовал в организации анархистского движения в Украине и в Сибири, занимался культурно-просветительской работой у махновцев, неоднократно арестовывался ВЧК, был выслан из РСФСР, обосновался в США, стал специалистом по психиатрии и психоанализу и был дружен с Эрихом Фроммом, — отправим заинтересованного читателя к биографической заметке Анатолия Дубовика, из которой почерпнуты все эти сведения[33]. К сожалению, сведений об анархистах Фурмане и Муравчике нам разыскать не удалось — предположим только, что с немалой вероятностью мы имеем здесь дело не с партийными прозвищами, а с распространенными в Украине фамилиями.
КАК ПОГИБ «ЯШЕНЬКА»?
Теперь обратимся ко второму источнику фрагмента из «Окаянных дней» — некрологу «На смерть Яни Балтина». Приведем его полностью рядом с бунинским текстом.
«Окаянные дни»
Потом некролог какого-то Яшеньки:
«И ты погиб, умер, прекрасный Яшенька... как пышный цветок, только что пустивший свои лепестки... как зимний луч солнца... возмущавшийся малейшей несправедливостью, восставший против угнетения, насилия, стал жертвой дикой орды, разрушающей все, что есть ценного в человечестве... Спи спокойно, Яшенька, мы отомстим за тебя!»
Какой орды? За что и кому мстить? Там же сказано, что Яшенька — жертва «всемирного бича, венеризма».
«Набат». № 17 (2 июня 1919 г)
НА СМЕРТЬ ЯНИ БАЛТИНА.
Не говорите мне: «он умер», он живет!..
И ты погиб, прекрасный Яшенька!
Как живой, стоит предо мной твой милый образ. Мне не верится: неужели закрылись на всегда эти чудные, задумчивые глаза, полные прелести и неги, неужели сомкнулось навеки твои уста, неужели ты послужил невинной жертвой этой дикой, зверской толпы?.. О, нет, я не могу поверить такому ужасному факту. Яшенька, ты жив... Посмотри еще хоть раз... Открой глаза... Вымолви одно слово... Ты молчишь?.. Ты умер?.. Да!! Он умер во цвете лет.
Еще не успели развернуться его многообещающие силы.
Вечно оригинальный в мыслях, желаньях, чувствах, с прекрасными зачатками души и сердца он обещал очень многое...
Ведь он лишь только начал жить и погиб, как пышный цветок, который только начал распускать свои лепестки и вдруг становится жертвой налетевшего страшного урагана.
Он как зимний луч солнца, раз блеснувший и сейчас же скрывшийся за черные тучи, также блеснул слабо и сейчас угас...
Он, возмущавшийся малейшей несправедливостью, восстающий против угнетения, насилия, неправды, готовый всегда пожертвовать собою ради свободы равенства и братства стал жертвой дикой орды, разрушающей все то, что есть ценного у человечества, что приобретено великими людьми в течении тысячелетий... Он умер после боя, раненый от рук убийц...
Спи спокойно, Яшенька, мы отомстим за тебя! Спи, мир праху твоему!!!
Э. Матовая[34]
(Голубым цветом выделены фразы, встречающиеся во фрагменте из «Окаянных дней»; желтым цветом — разночтения с «редактурой» Бунина.)
Сопоставление этих текстов вряд ли нуждается в подробном комментарии. Обратим внимание только на самое существенное.
Автор «Окаянных дней» нагнетает чувство бессмыслицы и хаоса: «какой-то Яшенька», «какой орды?», «за что и кому мстить?»[35]
Ответы почти на все эти вопросы очевидны из исходной газетной публикации.
Какой Яшенька?
Яков Балтин.
За что мстить?
«Он умер после боя, раненый от рук убийц...»
Какой орды? Кому мстить?
В некрологе действительно не упоминаются атаман Григорьев и его соратники, но из слов «Он умер после боя, раненый от рук убийц...» явствует, что на риторические вопросы Бунина есть конкретные ответы.
Знал ли эти ответы Бунин?
Отметив, что Григорьевскому мятежу[36] и идущим по Украине погромам в «Окаянных днях» посвящено немало записей[37], упомянем и о другом важном факте. На той же странице «Набата», где напечатан текст про «Яшеньку», мы находим еще один, коллективный некролог Балтину[38], начинающийся со слов:
Умер Янус (Балтин).
Еще не верится, чтобы такой молодой, полный кипучей деятельности, Янус, был убит.
Убит, уже будучи раненым на поле брани, во время наступления Григорьева, опьяненной, жаждующей крови, потерявшей всякую сознательность толпой[39].
По всей вероятности, некролог этот Бунин читал или как минимум пробежал глазами, — ведь размещен он непосредственно перед заметкой «На смерть Яни Балтина», под траурной рамкой с крупной надписью «Я. БАЛТИН (Янус)».
Однако при создании «Окаянных дней», писавшихся уже спустя годы, в эмиграции, Бунин пользовался не самими газетами, а своими вырезками и выписками из них. Из текста «Окаянных дней» мы знаем, что Бунин почти ежедневно скупал у газетчиков свежую прессу:
Понедельник, газет нет, отдых в моем помешательстве (длящемся с самого начала войны) на чтении их. Зачем я над собой зверствую, рву себе сердце этим чтением[40].
Каждое утро делаю усилия одеваться спокойно, преодолевать нетерпение к газетам — и все напрасно. Напрасно старался и нынче. Холод, дождь, и все-таки побежал за этой мерзостью и опять истратил на них целых пять целковых[41].
Иногда Бунин конспектировал заинтересовавшие его газетные материалы в дневник по свежим следам, иногда сохранял в виде газетных вырезок:
Разбираю и частью рву бумаги, вырезки из старых газет[42].
Это подтверждается и дошедшими до нас рукописями дневников, послуживших материалом для «Окаянных дней». Более того: из них мы знаем, что некоторые газетные вырезки Бунин не переписывал, а вклеивал в дневник[43]. Таким образом, очень вероятно, что к моменту, когда Бунин зафиксировал свои риторические вопросы к некрологу «На смерть Яни Балтина», газеты у него перед глазами уже не было, а информация из второго некролога была позабыта.
Фрагмент из номера «Набата», посвященный гибели Януса Балтина (2 июня 1919 г.)
Гораздо труднее, встав на позицию адвокатов писателя, разрешить другой вопрос: как Бунин упустил (а не осознанно проигнорировал) фразу «Он умер после боя, раненый от рук убийц...» из некролога «Памяти Яни Балтина», — при том, что им законспектированы и предшествующее, и последующее предложения. Что Бунин проигнорировал эти слова неопровержимо следует из последней, ударной части интересующего нас фрагмента «Окаянных дней», которая опрокидывает цитируемый автором некролог в полную идиотичность:
Там же сказано, что Яшенька — жертва «всемирного бича, венеризма».
Разумеется, ничего подобного «там же» — то есть ни в этом некрологе, ни в этом номере «Набата» — не сказано. Не нашлось «всемирного бича, венеризма» и в других, изученных нами номерах «Набата» и «Одесского Набата»[44].
Вероятнее всего, этот оборот действительно почерпнут Буниным из прессы или агитационных материалов времен Гражданской войны. В газетах немного более позднего периода нам удалось найти (курсив наш. — И. С., И. Т.):
Одним из самых больших бедствий, постигших население Старобельского округа, является венеризм, и поэтому Украинкрест в первую очередь начинает борьбу с этим бичом нашего села.
(Червоний хлiбороб. 29 июня 1924 г.)
...главное внимание уделено венеризму и туберкулезу — этим бичам современного человечества.
(Харьковский пролетарий. 22 июля 1924 г.)
Имеются села, три четверти населения которых заражены поголовно сифилисом. Борьба с этим бичом человечества могла бы вестись довольно успешно...
(Коммунист. 2 июля 1925 г.)
Для того чтобы уверенно предположить, каким именно образом произошла комбинация двух текстов — «На смерть Яни Балтина» и пока не найденного — с формулой про венеризм, у нас сейчас недостаточно данных. Наиболее логично выглядят два варианта. Либо Бунина сбила с толку другая газетная вырезка, в которой, например, сообщалось о погибшем от венерической болезни тезке «Яшеньки», либо причина смерти Балтина была искажена Буниным сознательно (или, как мог полагать сам писатель, угадана им). Так или иначе здесь сыграло роль многократно декларируемое Буниным в «Окаянных днях» априорное недоверие к информации, исходившей от революционеров, и в частности — к сведениям о гибели соратников.
По Дерибасовской или движется огромная толпа, сопровождающая для развлечения гроб какого-нибудь жулика, выдаваемого непременно за «павшего борца» (лежит в красном гробу, а впереди оркестры и сотни красных и черных знамен)[45].
Я видел Марсово Поле, на котором только что совершили, как некое традиционное жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев[46].
Союз пекарей извещает о трагической смерти стойкого борца за царство социализма пекаря Матьяша... <...> «Поплыл по рабочим липкий и жестокий слух: „Матьяша убили!“ <...> Оказалось, однако, что Матьяш застрелился <...> Следственная комиссия установила, что он сознал трудность работы среди бандитов, воров и мошенников...» Оказалось кроме того — «легкое опьянение»[47]. (курсив Бунина. — И. С., И. Т.)
Надеясь, что первоисточник «всемирного бича...» будет рано или поздно обнаружен и прольет на эту историю дополнительный свет, в последний раз вернемся к некрологу «На смерть Яни Балтина».
В бунинском «пересказе» отчетливо заметен сарказм над стилем траурной заметки, который был автором «Окаянных дней» не только подчеркнут, но еще и дополнительно «редакторски» усилен[48]. Вероятно, здесь отразилось не только писательское раздражение от беспомощно скроенного текста. Наблюдая за трансформациями повседневной речи в революционные годы, Бунин фиксировал, как кровь и распад сопровождались (прикрывались) примитивной романтикой, безвкусной театральщиной, дурными понятиями о красивом. «Какое обилие новых и все высокопарных слов! Во всем игра, балаган, „высокий“ стиль, напыщенная ложь»[49], — пишет он в «Окаянных днях» по другому поводу. Замечание, конечно, точное и справедливое. Однако наивный пафос некролога «На смерть Яни Балтина» выглядит иначе, если знать, что, несмотря на единожды использованный оборот «мы», он не коллективный, как можно предположить из отредактированного Буниным текста, а авторский. Его создательница (Э. Матовая), вероятно, была связана с убитым Балтиным близкой дружбой, что ясно из не приведенных в «Окаянных днях», неумелых, но трогательных слов:
Как живой, стоит предо мной твой милый образ. Мне не верится: неужели закрылись навсегда эти чудные, задумчивые глаза, полные прелести и неги...[50]
Расскажем еще немного о Якове Балтине. «Юношей» «почти детского возраста, в серой шинели», взявшим на себя опасное задание по распространению подпольных газет в период гетманской власти, вспоминает его один из лидеров Конфедерации «Набат» Яков Алый[51]. В среде анархистов Балтин снискал симпатии как один из самых молодых, активных и романтически настроенных участников движения. Вместе со Злым Балтин был избран «набатовцами» представлять Украину на прошедшем в Москве Всероссийском съезде анархистской молодежи[52]. Публикации Якова Балтина (Януса) в анархистской прессе выдают его страсть к литературе — среди них стихи и стилизованная сказка с политическим подтекстом[53]. Ярко характеризует Балтина статья с обманчивым названием «Мещанское в анархистах», — вместо ожидаемой публицистики находим там подобие стихов, навеянных не то Фридрихом Ницше, не то Максимом Горьким:
Друг мой — кинжал, для уничтожения древнего змия, рожденного в моей старой глупости.
Друг мой — палка, на которую я опираюсь, пока ноги мои слабы еще от ран вчерашнего преклонения.
Я печалю тоску мою, чтоб желаннее она была в моем беге любовном к ней.
Шире двери отворяются, но я прохожу мимо, потому что тоска моя — свобода.
И борьба — моя стихия! Я люблю грозы!..[54]
После боя с войсками Григорьева раненый Яков Балтин был «доставлен в лазарет, откуда был взят григорьевцами и расстрелян»[55]. На момент гибели ему, как Тарковскому и Радомысльскому, было 16 лет[56].
«КОМУ И ЗА ЧТО МСТИТЬ»?
Ответим теперь подробнее на бунинский вопрос (на который он ответа, впрочем, не искал) — что за «орда» погубила молодых анархистов.
Атаман Никифор Григорьев успел повоевать за разные силы, сражавшиеся на полях Гражданской войны, когда в феврале 1919 г. ненадолго присягнул советской власти. Войска, находившиеся под командованием Григорьева, проявляли, однако, собственную физиономию:
Они себя называли большевиками, но вместе с тем, среди солдат эшелона частенько можно было слышать о том, что всюду «позалазили жиды», что Советская власть это одно, а коммуны и коммунисты — это другое[57].
В начале мая расположившиеся в Елисаветграде григорьевские части начали грабежи и антисемитскую агитацию в городе, призывая восстать против комиссаров из «земли, где распяли Христа»[58]. 11 мая 1919 года председатель Совета народных комиссаров УССР Христиан Раковский официально объявил, что атаман Григорьев поднял мятеж против Советской власти и призвал готовить вооруженный ответ[59]. Через два дня, 13 мая, григорьевцы стянули войска к городу и начали обстреливать Елисаветград из артиллерии. Завязались первые серьезные бои, в которых анархисты сражались бок о бок со своими политическими оппонентами большевиками. В ночь на 15 мая произошло решающее сражение, по итогам которого превосходящие силы Григорьева ворвались в город и совместно с примкнувшей к ним частью местных жителей учинили еврейский погром, бушевавший три дня[60]. 23 мая под давлением Советских войск григорьевцы покинули город[61] . Еще через два месяца, 27 июля, атамана Григорьева застрелили люди Нестора Махно, и в истории Григорьевского мятежа была поставлена точка[62].
Резня, учиненная григорьевцами 15–17 мая 1919 года в Елисаветграде, стала одним из самых кровопролитных еврейских погромов времен Гражданской войны. По разным данным было убито от полутора до трех тысяч человек[63].
К этой статистике прибавим два свидетельства.
Одно официальное, из отчетов о погромах, составленных по свежим следам:
В Елисаветграде 15-го, 16-го и 17-го мая. Число жителей 75 тыс., из них 30-40 тыс. евреев. 15 мая город был занят григорьевцами. В этот же день погром совершили солдаты, матросы и местные жители. Действовали по выработанному плану. К дому или магазину подходила группа вооруженных винтовками солдат, разбивали двери или окна, проникали в дом, убивали не успевших спрятаться евреев и забирали самое ценное — деньги, золото, серебро. По выходе солдат из помещения, туда врывалась толпа и разграбляла все имущество, не исключая мебели и самых громоздких вещей, которые тут же укладывались на крестьянские подводы и увозились; что не могло быть увезено, уничтожалось или разбивалось. Разграблено от 8 до 10 тысяч еврейских семейств[64].
Другое — воспоминание одного из пострадавших в эти дни от «григорьевцев», известного физика-теоретика, соавтора Льва Ландау, Леонида Моисеевича Пятигорского. 17 мая 1919 года, когда Пятигорскому исполнилось 10 лет, в Александровке (поселок в 50 километрах от Елисаветграда), в дом, где его семья скрывалась от погромщиков, вошло около двадцати вооруженных человек.
Наши все (с нами были еще родственники) стояли у стены, а бандиты — перед окнами у противоположной стены. Раздался залп. Убитых было человек 15. Мама была убита у входа в коридор. Один из бандитов взял моего отца и повел во двор. Он сказал отцу, что если тот отдаст ему зарытое где-то золото, то он его не тронет. Мы пошли к конюшне, и там отец нашел место, где была спрятана коробочка с деньгами, достал ее и отдал бандиту. Бандит вывел меня и отца из сарая и выстрелил в отца. ...Львовы видели и слышали все, что происходило во дворе. Нушка Львов рассказал мне о том, чего я не помнил. Когда бандит выстрелил в папу, я бросился на бандита и стал рвать на его груди рубаху. Он отбросил меня и выстрелил. Я упал, бандит ушел.
Дальше я помню сам. Папа был еще жив. Пуля попала ему в горло. Понять, что он говорил, было трудно, но я понимал. Папа сказал, что в комнате остались Циля и Соня и что я должен идти к ним[65]. На дальнейшие вопросы он не отвечал. Через какое-то время я поднялся и пошел к дому. Голова закружилась, и я упал. Дальше опять со слов Львовых. Когда я упал, открылось окно, и через него перелезла Сонечка. Она разорвала простыню, перевязала мне руку выше локтя и тем самым остановила кровь. После этого она перетащила меня через окно в комнату... Ей было тогда семь лет, а мне десять. Когда я через 60 лет стоял возле этого окна, я поражался, как она смогла это сделать. Местный фельдшер вынужден был ампутировать руку, так как началась гангрена. Погромы закончились с приходом Красной Армии[66].
Жертвы Григорьевских погромов — Мария и Моисей Пятигорские, родители физика Л. М. Пятигорского (1909 – 1993)[67]
Так действовала упомянутая в некрологе Якову Балтину «дикая орда, разрушающая все то, что есть ценного у человечества».
Подведем итог.
За опереточными масками большевистских разбойников и развратников Яшеньки, Вали Злого и Миши Мрачного, — какими они представляются при чтении «Окаянных дней», — мы обнаруживаем молодых анархистов: европейски образованного Марка Мрачного и троих вчерашних гимназистов (Валерию не исполнилось и 16 лет), погибших при защите города от войск погромного атамана.
Иван Алексеевич Бунин в нашем заступничестве, конечно, не нуждается. Создавая «Окаянные дни», он фиксировал картину революции, какой она представилась ему во время жизни в Москве и Одессе, перед отъездом из России навсегда. Рискнем предположить, что, решая эту задачу, Бунин сознательно следил за тем, чтобы не сгладить живые эмоции, притупленные прошедшими годами, не встать в позицию холодного наблюдателя за самим собой. Это требовало определенной скорости движения автора, и увлекаемого за ним читателя, по материалу — той скорости, на которой не разглядеть порой отдельных лиц, не прочесть целиком газетных статей. В объективе Бунина лишь грозный и грязный вихрь, мелькающие в котором силуэты ненадолго привлекают взгляд и тут же сливаются с пейзажем — «мутно небо, ночь мутна». Спустя век наше право, а может быть, и обязанность — разобраться в деталях картины, зафиксированной великим писателем, наведя фокус на отдельные судьбы.
Мы постарались это сделать для одного небольшого, но широко цитируемого фрагмента из «Окаянных дней». Использовать его для иллюстрации к истории русской революции или для проведения злободневных исторических параллелей, каждый теперь должен решить сам.
POST SCRIPTUM. ВАЛЯ И АСЯ
Напоследок вернемся к судьбе Валерия Тарковского, которая — откроем секрет — и послужила отправной точкой для наших изысканий. В мемуарной книге «Осколки зеркала» Марина Тарковская вкратце излагает сведения, оставшиеся в семье о двух последних годах его жизни.
С семнадцатого года (т. е. с четырнадцати лет. — И. С., И. Т.) он [Валя] уже революционер, сначала коммунист, потом эсер. Став одним из организаторов кружка революционеров-анархистов и примкнув к украинской Конфедерации анархистов «Набат», он обзаводится огнестрельным оружием. Напрасно отец, которому политика испортила жизнь и карьеру, старается охладить революционный пыл Вали, тот не обращает внимания ни на шутливые пародии Александра Карловича, высмеивающие шумные собрания анархистов, ни на серьезные его доводы. Валя с головой увлечен революцией. Он пишет пламенные статьи и стихи под разными псевдонимами...[68]
12 мая 1919 года Валя Тарковский исчезает из дома, не сказав никому ни слова. Родители отправляют сыну отчаянное письмо, пытаясь передать его через товарищей-революционеров. В ответ от Валерия приходит последняя записка:
Дорогие папа и мама. Остаюсь на фронте. Жив, не ранен. Пришлите чулки, ложку. Целую вас и Асю[69].
— и приписка к ней:
Спичек и папирос[70].
Дальше — тишина.
«Позже родители узнали подробности гибели Валерия, — пишет Марина Тарковская. — Он участвовал в двух боях против григорьевцев (первый бой был во вторник, 13 мая) и в этих боях проявлял „безумную храбрость и был впереди всех“. Папа говорил мне, что Валя с товарищем прикрывали отход красноармейского отряда и оба были изрешечены пулями. Случилось это между 15 и 19 мая 1919 года»[71].
Арсений и Валерий Тарковский. Фотография из личного архива М. А. Тарковской
Гибель сына осталась незаживающей раной в семье Тарковских. Тело так и не было найдено, много месяцев родители надеялись, что Валерий жив. Отец, Александр Карлович Тарковский, в юности бывший народовольцем и получивший за это пять лет сибирской ссылки, от нервного потрясения потерял остатки давно уже слабого зрения[72]. Вероятно, он чувствовал вину, что своей революционной молодостью мог отчасти вдохновлять сына. В душераздирающем письме-завещании Валерию, которое Александр Тарковский пишет ему под диктовку жены в сентябре (!) 1919 года, все еще на что-то надеясь или пытаясь убедить самого себя, он увещевает: «Отбрось политику, стремление к личным подвигам, учись, читай и серьезно работай»[73]. Возможно, напутствие «отбросить политику» повлияло на судьбу младшего сына, который, за исключением военного периода, старался жить мимо окружающей эпохи, не став поэтом советским, но и в диссидентские круги не входя.
Первое стихотворение памяти брата Арсений Тарковский напишет в 16 лет[74]. Валерий упоминается в ряде его зрелых стихов, включая хрестоматийные «Жили-были» и «Еще в ушах стоит и гром и звон...», а также в ряде рассказов о детстве. Незадолго до смерти, тяжело больной и постепенно утрачивающий связи с реальностью поэт, спросит, увидев в руках дочери какую-то газету:
«Это о Вале пишут?..»[75]
...
Вся Россия голодала,
Чуть жила на холоду,
Граммофоны, одеяла,
Стулья, шапки, что попало
На пшено и соль меняла
В девятнадцатом году.
Брата старшего убили,
И отец уже ослеп,
Все имущество спустили,
Жили, как в пустой могиле,
Жили-были, воду пили
И пекли крапивный хлеб.
...
Арсений Тарковский
__________________
Это исследование было проведено в рамках подготовки комментария к сборнику рассказов и стихов Арсения Тарковского с рабочим названием «Марсианская обезьяна», который готовится к выпуску в издательстве «Лабиринт Пресс». Мы благодарим издательство и лично Екатерину Бунтман и Елену Ким за оказанную помощь.
За предоставленные материалы и консультации мы хотим сказать спасибо Вячеславу Азарову, Антону Бакунцеву, Владимиру Векслеру, Вадиму Гундыреву, Татьяне Двинятиной, Анатолию Дубовику, Ларисе Ижик, Михаилу Катину-Ярцеву, Александру Ранчину, Сергею Решетову, Зое Стеценко и газете «Україна-Центр», Екатерине Четвериковой и Марине Арсеньевне Тарковской.
Отдельно мы благодарим за всестороннюю помощь Олега Лекманова, который и посоветовал развить архивную находку в эту статью.
Особую признательность мы хотели бы выразить жителям Украины, помогавшим нам, несмотря на сопутствующие трагические обстоятельства (статья создавалась в январе — марте 2023 года).
В статье использованы ранее не публиковавшиеся материалы из Hoover Institution Library & Archives (Stanford University) и Государственного архива Российской Федерации, а также личных архивов В. Азарова, В. Гундырева и М. А. Тарковской.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Бунин И. Окаянные дни // Бунин И. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М., 1990. С. 145.
[2] По старому стилю.
[3] Или псевдодневниковой. «...При внимательном изучении становится ясным, что между настоящим дневником <...> и „Окаянными днями“ существуют значительные различия» (Ошар К. «Окаянные дни» как начало нового периода в творчестве Бунина // Русская литература. 1996. № 4. С. 102).
[4]
См. например: Ошар К. «Окаянные дни» как начало нового периода в творчестве Бунина. С. 101–105; Риникер Д. «Окаянные дни» как часть творческого наследия И. А. Бунина // И. А. Бунин: pro et contra / Сост. Б. Аверин, М. Виролайнен, Д. Риникер. СПб.: РХГИ, 2001. С. 625–650.
[5] Одесская Федерация Анархистов «Набат». Наши задачи // Одесский Набат. № 1. 1 мая 1919 г. С. 1.
[6] Во избежание путаницы сразу оговоримся, что даты выхода газет нами даются по новому стилю (как они и обозначались издателями).
[7] Г. Л. Десять заповедей текущего момента // Одесский Набат. № 2. 12 мая 1919 г. С. 4.
[8] Светлов. О свободе печати // Одесский Набат. № 10. 16 (3) февраля 1920 г. С. 2.
[9] Долой смертную казнь // Одесский Набат. № 9. Февраль 1920 г. С. 1.
[10] Козлов П. Сдвиг // Набат. № 14. 5 мая 1919 г. С. 3.
[11] Дубовик А. «Революція підходить до свого політичного кінця». До сторіччя останніх видань одеських анархістів. 17.02.2020. URL: https://www.dsnews.ua/ukr/nasha_revolyutsiya_1917/-revolyutsiya-pidhodit-do-svogo-politichnogo-kintsya-do-storichchya-17022020220000.
[12] Все закавыченные цитаты из: «Долой смертную казнь». С. 1.
[13] См.: Бунин И. Окаянные дни. С. 398. (Комментарии).
[14] За 1 мая, 12 мая, 19 мая, 26 мая и 3 июня.
[15] Забегая вперед скажем, что речь в заметках шла о боях с атаманом Григорьевым, начавшихся 13 мая, так что газеты, вышедшие ранее, не могли содержать ничего подобного.
[16] Дубовик А. «Революція підходить до свого політичного кінця». До сторіччя останніх видань одеських анархістів.
[17] Кроме него к лету 1919 издавались «Харьковский Набат», «Гуляй-Польский Набат» и «Елисаветградский Набат». См.: Барон А. «Набат» / Московский Набат. № 1. Август 1919 г. С. 3.
[18] См. также статью «Примиримся ли?» (Набат. № 25. 21 июля 1919 г. С. 3): «30-го июня в Одесском клубе анархистов „Набат“ произошел вторичный арест анархистов в количестве 30 — 40 человек. Их арестовали за то, что они распространяли легально издающийся орган Конфедерации анарх<истских> орг<анизаций> Украины».
[19] Комментаторы дневников и прозы Бунина приводят другой пример несоответствия указанного Буниным источника цитаты фактическому: так, законспектированные им заметки из «Голоса красноармейца» обозначены в «Окаянных днях» как цитаты из «Одесского коммуниста» (И. А. Бунин. Новые материалы и исследования: в 4 книгах. Книга 2 / Ред. -сост. О. Коростелев, С. Морозов; науч. коллект. А. Бакунцев, Э. Гаретто, Т. Двинятина, О. Коростелев, С. Морозов, Е. Пономарев, А. Рогачевский. — М., 2022. С. 135-136).
[20] Если, отвечая себе на вопрос, почему Мрачным не стал Валя, остается только сослаться на вкус Бунина, то Яня (Подольский), не мог не быть отброшен еще и по причине нежелательного повтора — ведь в следующей цитате появляется его тезка, «Яшенька». Другие примеры трансформации газетных и дневниковых записей в прозу «Окаянных дней» см. в: Риникер Д. «Окаянные дни» как часть творческого наследия И. А. Бунина. С. 625–650; Бакунцев А. «Окаянные дни»: особенности работы И. А. Бунина с фактическим материалом // Вестник Московского Университета. Сер. 10. Журналистика. 2013. № 4. C. 22–36.
[21] Сегодня — Кропивницкий.
[22] Кодацкий А. «Мишу Злого и Валю Тарковского убили григорьевцы...» (Почему коммунисты защищали анархиста) // Украина-центр. 1994. № 47 (2 декабря). С. 9. Орфография публикации сохранена.
[23] Семейный вариант имени Валерий.
[24] Датируется по некрологу: Памяти Миши Злого и Януса Балтина // Набат. № 22. 7 июля 1919 г. С. 2.
[25] См.: Тарковский А. Судьба моя сгорела между строк. [Автор сквозного комментария М. Тарковская]. М., 2009. С. 49.
[26] Не исключена и параллель с декабристом Федором Вадковским (Ватковским) (1800—1844).
[27] А также о том, что Валерий Тарковский был известным в Елисаветграде революционером, т. е. его исчезновение «во время событий» не могло пройти незамеченным.
[28] См.: Тарковская М. Осколки зеркала. М., 2006. С. 336–338. Косвенно об этом говорит и формулировка Александра Карловича Тарковского из ходатайства о назначении пенсии, составленного в 1923 году: «В 1919 <году> я получил тяжкий удар: мой старший сын, моя гордость и надежда пропал без вести, защищая город от банды Григорьева» (Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. А-539, Оп. 4, Д. 6148, Л. 13).
[29] Елисаветград в 1924–1934 гг. будет носить название Зиновьевск.
[30] Алый Я. Памяти Миши Злого и Януса Балтина // Набат. № 22. 7 июля 1919 г. С. 2.
[31] Фотография Валерия Тарковского из: Тарковская М. Осколки зеркала. С. 333, Якова Клаванского из: Dubovik A. Prison Notes by Mark Mrachny (Trans. and ed. Malcolm Archibald) // Kate Sharpley Library. May 2022. URL: https://www.katesharpleylibrary.net/ffbhwx.
[32] Варианты написания фамилии: Клеванский, Клавинский, Клебанский.
[33] Из харьковского рабочего подпольщика в доктора наук и соратники Фромма: к 130-летию Марка Мрачного // Ассамблея. Нескучно о Харькове и не только. 07.11.2022. URL: https://assembly.org.ua/khark-podpolschik-psichoanalitik-drug-fromma-ko-dnyu-rozhdenia-marka-mrachnogo/.
[34] Матовая Э. На смерть Яни Балтина // Набат. № 17. 2 июня 1919 г. С. 3. Орфография публикации сохранена.
[35] См. и «Бесконечный тупик» Д. Галковского, где бунинский фрагмент про «Яшеньку» резюмируется так: «Шутовские <...> некрологи это символ „русской революции“, всего „русского освободительного движения“. Потому что серьезно ответить на вопрос: почему? зачем? — невозможно». (Галковский Д. Бесконечный тупик. Самиздат. М., 1997. С. 393).
[36] В советской историографии одно из наименований восстания Никифора Григорьева против Советской власти.
[37] См.: Бунин И. Окаянные дни. С. 126, 127, 132, 134, 135, 140, 141 и др.
[38] Подписан: «Товарищи».
[39] Умер Янус (Балтин) // Набат. № 17. 2 июня 1919 г. С. 3.
[40] Бунин И. Окаянные дни. С. 106.
[41] Там же. С. 109.
[42] Там же. С. 146.
[43] И. А. Бунин. Новые материалы и исследования: в 4 книгах. Книга 2. С. 123.
[44] Мы изучили номера «Набата» за 5, 12, 26 мая; 2, 9 июня и 7, 21 июля; а также девять доступных номеров «Одесского Набата» из десяти выпущенных (кроме № 8).
[45] Бунин И. Окаянные дни. С. 107.
[46] Там же. С. 112.
[47] Там же. С. 147, 149, 150.
[48] Так, вместо «И ты погиб» у Бунина читаем «И ты погиб, умер».
[49] Там же. С. 70. Вероятно, псевдонимы «Злой» и «Мрачный» Бунин определял именно по разряду «игры и балагана».
[50] Матовая Э. На смерть Яни Балтина.
[51] Алый Я. Памяти Миши Злого и Януса Балтина.
[52] Марков Н. Памяти первых жертв Федерации. (К убийству членов Всефам’а Миши Злого и Якова Балтина) // Добавление к № 34-35 еженедельника «Жизнь и Творчество Русской Молодежи» (Орган Всероссийской Федерации Анархистской молодежи). Экстренный выпуск. Москва. 16 июня 1919 г. С. 1.
[53] См.: Янус [Балтин Я.]. Быль. (Сказка) // Елисаветградский Набат. № 6. 6 апреля 1919 г. С. 4 и Янус [Балтин Я.]. «Я проснулся, встрепенулся...» // Набат. № 14. 5 мая 1919 г. С. 3.
[54] Балтин Я. Мещанское в анархистах // Жизнь и творчество русской молодежи. № 32-33. М. 18 мая 1919 г. С. 4.
[55] Алый Я. Памяти Миши Злого и Януса Балтина.
[56] Там же. См. также в одной из траурных заметок, посвященных смерти Балтина и Радомысльского: «В Елисаветграде в боях с григорьевскими белогвардейцами убито 12 товарищей-анархистов, из которых 6 из группы молодежи» (Марков Н. Памяти первых жертв Федерации. (К убийству членов Всефам’а Миши Злого и Якова Балтина).
[57] Годы борьбы. Сборник материалов по истории революционного движения на зиновьевщине. Зиновьевск. 1927. [Далее — Годы борьбы]. С. 82.
[58] Доклады, сведения, выписки из газет, собранные Евобщесткомом о погромах, учиненных петлюровскими и григорьевскими бандами на Украине в 1919 г. ГАРФ. Ф. 1339. Оп. 1. Д. 414, Л. 108 (об.).
[59] «Телеграмма Рабоче-Крестьянск<ого> Правительства. Всем рабочим, всем крестьянам и красноармейцам Украины! Киев 11 мая». ГАРФ. Ф. 9550. Оп. 4. Д. 10435. Л. 1.
[60] Отдельные убийства и погромы в окружающих Елисаветград поселениях (Дмитровке, Знаменке и др.) продолжались и в последующие дни.
[61] Годы борьбы. С. 90.
[62] По ряду воспоминаний Махно принял личное участие в убийстве, а его сподвижник Петр Аршинов пишет, что перед этим Махно припомнил Григорьеву Елисаветградский погром. (Аршинов П. История Махновского движения (1918–1921 гг.). Берлин, 1923. С. 133-134). Вероятно, многие «набатовцы», считавшие (по крайней мере в то время) Махно своим идейным союзником, восприняли это как осуществленную анархистами месть, в том числе и за Якова Балтина, о которой говорится в интересующем нас некрологе.
[63] В докладе о погромах, собранном Всероссийским еврейским общественным комитетом по оказанию помощи пострадавшим от погромов и стихийных бедствий, фигурируют цифры: 20 000 пострадавших, из них 1576 погибших (ГАРФ. Ф. 1339. Оп. 1. Д. 414. Л. 111, Л. 135). В сборнике материалов «Годы борьбы» приводится оценка: «около трех тысяч убитых, не считая массы раненых», «Все еврейские квартиры города были разгромлены» (Годы борьбы. С. 90).
[64] Доклады, сведения, выписки из газет, собранные Евобщесткомом о погромах, учиненных петлюровскими и григорьевскими бандами на Украине в 1919 г. ГАРФ. Ф. 1339. Оп. 1. Д. 414. Л. 24.
[65] Софья Марковна Бродская, тетя Л. Пятигорского, и его младшая сестра Циля Моисеевна Пятигорская спаслись от погромщиков, спрятавшись под столом. (Гундырев В. Не сгибаясь под ударами судьбы // Физика. № 9. 2007. С. 45).
[66] Горобец Б. Трагедия первого ученика Ландау // Международная еврейская газета. № 7-8 (февраль 2008). С. 9.
[67] Фотографии из личного архива Л. М. Пятигорского взяты с посвященной ему интернет-страницы.
[68] Тарковская М. Осколки зеркала. С. 334.
[69] Домашнее имя Арсения Тарковского.
[70] Там же. С. 336.
[71] Там же. С. 338.
[72] О бывшем административно-ссыльном дворянине Александре Карлове Тарковском, коему в течение 3 лет воспрещено жительство в столицах и университетских городах (ГАРФ. Ф. 3, Оп. 11, Д. 317). Благодарим А. Кочековского, по нашей просьбе работавшего в архиве.
[73] Тарковская М. Осколки зеркала. С. 338.
[74] «Когда убивали моего брата Валю...» // Тарковский А. Судьба моя сгорела между строк. С. 50.
[75] Тарковский А. Судьба моя сгорела между строк. [Автор сквозного комментария М. Тарковская]. С. 51.