Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Красная Шапочка против кулака
Первые фольклорные произведения на советскую тематику были записаны еще в 1920-е, однако активная работа по изучению народного творчества началась лишь в следующем десятилетии. Идеология и, как следствие, официальная наука поставили перед собирателями задачу найти и записать как можно больше народных песенных и прозаических текстов о советских героях и счастливой жизни в СССР. Судя по всему, подлинного фольклорного материала нашлось недостаточно много, поскольку вскоре фольклористы сформулировали себе иную задачу: «помочь» народу в создании нужных произведений. До революции подобное вмешательство в сказительский текст считалось немыслимым, однако в сталинскую эпоху подобная практика стала совершенно нормальной и даже желательной. В седьмом выпуске сборника «Советский фольклор» (1941) литературовед Юрий Соколов писал:
«Мы не можем ограничиться ролью исследователей-собирателей, мы — участники общественной жизни, и мы должны во что бы то ни стало помогать фольклору, сказителям, певцам, давать им консультации, помня, что фольклор не есть только наследие далекого прошлого, а в еще большей степени факт нашей современности. <...> Мы, работники по изучению народного творчества, в первую очередь должны работать так, чтобы обслужить народ».
«Правда» № 249, 1937
В 1930-е фольклористика в СССР стала по-настоящему народной наукой. В школах, колхозах и на предприятиях открывались фольклорные кружки и ячейки. В некоторых республиках и областях появлялись специальные архивы и хранилища собранных материалов. За сказками и песнями охотились все — от ученых до заводских рабочих и школьников. Это не только негативно сказалось на качестве текстов, но, как пишет Соколов, «привело к многочисленным фактам ужасающей фальсификации». В качестве примера он приводит сборник, изданный в Республике Немцев Поволжья. Главными действующими лицами одной из сказок являются Серый волк и Красная Шапочка, причем первый олицетворяет собой кулака, а вторая — комсомолку. Сюжет тоже несколько изменен: комсомолка одерживает победу над волком и спасает себя и других от когтей «кулака». «Работники Адыгейского института культуры... подготовили сборник адыгейских сказок, — рассказывает о другом похожем издании Соколов. — В глаза бросилось странное несовпадение между старой формой и новым содержанием. Сюжет и образы традиционные, идущие из глубины веков, но в уста сказочных героев вложены наши современные идеи и слова».
Между тем описанное литературоведом «несовпадение» было совершенно нормальным явлением для советского фольклора. Сюжеты волшебных сказок подгонялись под новую реальность, вожди и военные становились былинными богатырями, а частушечные «дроли» и «миленки» из деревенских ловеласов превращались в бравых колхозников и ударников труда. Однако советский фольклор существенно отличался от дореволюционного тем, что большинство новых произведений — даже похоронные причитания — были написаны в позитивном ключе. «Для народного творчества нашей эпохи чрезвычайно характерны глубокий реализм, жизнерадостность, бодрость, гордая уверенность в будущем, — писали в № 249 „Правды“ за 1937 год. — На всех языках советские народы славят свою страну, поют песни в честь Ленина и Сталина, в честь победившего социализма».
Чайну чашку раскололи
В январе 1935 года в Центральном доме самодеятельного искусства в Москве (ныне Государственный Российский Дом народного творчества) состоялось совещание по частушкам, на котором было принято решение поставить веселые четверостишия на службу государству. Особенности этого фольклорного жанра — простота, сжатость и мажорный тон — делали частушку эффективным средством продвижения политики партии прежде всего среди крестьян. Она получила новое содержание, сохранив при этом прежнюю форму и ритм. В № 283 «Правды» за 1934 год опубликовали статью собирателя народного творчества Артема Веселого (настоящее имя Николай Иванович Кочкуров), который знакомил читателей с современной частушкой. Например:
Куплю Ленина портрет,
Золотую рамочку.
Вывел он меня на свет,
Темную крестьяночку.
(В седьмом томе «Советского фольклора» Ленин заменен на Сталина.)
Вечерочки дуют с ночки,
Подувают, дуют.
На далеком океане
Челюскинцы бедуют.
Акулина точно роза,
С каждым днем все веселей.
Заработала в колхозе
Триста сорок трудодней.
И.М. Шульга. Трактор в колхозе. 1937 г.
Широкое распространение получили частушки типа «Эх, яблочко». Они появились в начале XX века, но обрели политический подтекст лишь в 1920-е. В качестве примера такого «яблочка» филолог Анна Астахова приводит следующее четверостишие:
Пароход идет
Мимо пристани —
Будем рыбу ловить
С коммунистами.
(«Советский фольклор», т. 1)
По словам Астаховой, частушка была записана в Карелии в 1932 году и является переделанной версией белогвардейской частушки, где поется «будем рыбу кормить / коммунистами». Изданную еще в 1925 году «Песнь о великом походе» Есенина, где есть такое же «белогвардейское» четверостишие, Астахова не упоминает.
Подтверждение тому, что агитационные частушки далеко не всегда являлись продуктом народного творчества, можно найти у Соколова:
«...в годы НЭПа и затем в годы борьбы с кулачеством частушка была не раз использована кулацкими элементами... для своей агитации. <...> Надо отдать справедливость комсомольским организациям, которые в ответ на кулацкие частушки создавали свои. Таким образом, борьба шла на идеологическом фронте при помощи фольклора».
В 1930-х годах вышло несколько сборников агитационных частушек. В 4-5 томах «Советского фольклора» читаем о сборнике Куйбышевского краевого издательства 1935 года. О его содержании красноречиво говорят заглавия разделов, взятые из текста частушек: «Сталин — верный рулевой партии могучей», «Нам чужой земли не надо, и своей не отдадим», «Зарастай моя дорожка от церковных от ворот». В 1936 году вышел сборник «Частушки колхозных деревень» Артема Веселого. Из записанного им:
Ты играй, моя гармошка,
Расшевеливай народ.
Нас по ленинской дорожке
Сталин к счастию ведет.
Стал дешевле хлеб и сахар.
Ты послушай, дядя Влас:
Наш учитель и друг Сталин
Так заботится о нас.
Однако собранные Веселым материалы были опубликованы неполностью: хулиганские, кулацкие и воровские четверостишия не прошли цензуру. Среди них было, например, такое:
Чайну чашку раскололи
И на стол поставили.
В Соловки отца сослали
Сиротой оставили.
Арест Артема Веселого, 1937 год
Несмотря на усилия советских цензоров, сборник Веселого подвергся жестокой критике. В 1938 году писатель был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности. Между тем русская народная частушка, по словам советских фольклористов, стала так популярна, что начала проникать в фольклор других народов. «Это результат великой дружбы народов, приводящей к культурному обмену», — писал Соколов. В 4-5 томах «Cоветского фольклора» находим подстрочники марийских частушек:
Слова, говорящие «бог есть»,
Попам только нравятся.
Слова, говорящие «колхозам капут»,
Кулакам только нравятся.
Издалека солнце всходит,
Нас оно греет хорошо.
Под руководством ЦК партии
Мы построили колхоз.
Советская частушка могла быть не только агитационной, но и воспитательной. Cатирические четверостишия, высмеивающие лентяев и прогульщиков, нередко появлялись как во взрослых, так и в детских стенгазетах. Появились даже любовные частушки подобного рода. Так, беспартийным, безыдейным и ленивым девушки грозили одиночеством:
Наше поле городить
Много надо лесу.
Беспартийного любить
Нету интересу.
Купи, маменька, на платье,
Постарайся кумачу,
С ударником гулять я буду,
А с лодырем не хочу.
(«Правда» № 283, 1934)
Объектами воздыханий советских барышень стали новые герои — агрономы, трактористы, комбайнеры и прочие:
Мой муж — коммунист,
А я комиссарочка,
На позицию пошла,
Возлюбленная парочка.
Тракторист такой красивый,
Я его приворожу:
На его на трактор ночью
Две ромашки положу.
Последнюю частушку Соколов сопровождает комментарием: «...„приворожу“ употреблено не в прежнем магическом смысле, а используется лишь как художественный мотив в новых художественных целях». Это важное замечание: о приворотах и прочих магических практиках в советском обществе не могло быть и речи. Правда, что именно имеется в виду под «новыми художественными целями», фольклорист не поясняет.
Розы для Берии
Говоря о песенном фольклоре, исследователи в первую очередь упоминают переделки дореволюционных песен, которые появились в период Гражданской войны. Самый интересный и наиболее известный пример — солдатская песня «Слыхали деды, война началася...». Как ни парадоксально, пели ее и белые, и красные. У первых припев начинался со слов: «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую», у вторых — «Смело мы в бой пойдем за власть Советов». Обе песни были положены на музыку романса «Белой акации гроздья душистые», слова к которому, по утверждению некоторых исследователей, написал сам Колчак.
«Русский советский фольклор», тт. 4-5
Еще одна любопытная переделка нашлась в антологии «Русский советский фольклор» (1967), изданной «Пушкинским домом». Это измененная «Казачья колыбельная песня» Лермонтова, которая, по словам фольклористов, была популярна в период Гражданской войны. Не совсем понятно, почему она оказалась в этом сборнике: согласно примечанию, у песни есть автор — некий М. Красильников. В отличие от оригинала, эта версия имеет мажорный тон:
Будет месяцы и годы
Длиться в мире бой,
Но добьемся мы свободы,
Жизни трудовой.
И придет конец невзгодам
Не в одном краю,
Будет воля всем народам.
Баюшки-баю.
Желая продемонстрировать, как Октябрьская революция изменила жизнь и сознание людей, литературовед Николай Андреев сравнивает несколько дореволюционных песен с современными. Так, говоря об отношении к воинской службе, он приводит отрывок из причитания, записанного во второй половине XIX века от крестьянки Олонецкой губернии Ирины Федосовой:
И не дай боже-то, родитель, не дай, господи,
Уж как этой грозной службы государевой!
(«Советский фольклор», т. 6)
А вот новая песня, услышанная в 1936 году в Харьковской области:
За околицу с друзьями
Выходил мой бравый,
Пели песню на прощанье
Про любовь и славу.
И не плакала старуха —
Мать его родная,
Добрым словом наставляла,
Сына провожая...
Говоря о том, как Октябрьская революция повлияла на положение женщин, Андреев сопоставляет тексты лирических песен. Из старинного причитания будущей невесты:
Не давай, кормилец-батюшко,
Ты свово-то слова верного,
Не крепи-ко меня девицу,
Крепко-накрепко и навеки...
В песне «свободной девушки Советского Союза, девушки-чеченки» поется:
Если доброго в колхозе
Ты не вырастил коня,
Если честною работой
Не порадовал меня,
Участь горькая твоя:
За тебя не выйду я,
Не надейся!
А.Н. Самохвалов. Делегатки. 1939
В шестом томе «Советского фольклора» помещен отрывок из саамской песни:
«Жизни новой рады мы все, жизнью новой жить хорошо, жизнью новой жить хорошо, весело жить, весело жить, весело жить. Нужно помнить власть советов, нужно помнить власть советов...»
В 1938 году вышел сборник «Ленин и Сталин в творчестве народов СССР», куда вошли и фольклорные произведения. В своих песнях лезгины приписывают Ленину сотворение гор, рек, равнин и людей («Наша жизнь — ковер, сотканный тобой, Ленин...»), а узбеки сравнивают Ильича с Тамерланом, Чингиз-Ханом и Искандером не в пользу последних («Воины и Ленин»). Сталина ойроты называют «сердцем всех сердец» («Цвети, республика!»), удмурты — «орлом могучим», который «светит над миром... как солнце, как песня, как знамя» («Ярче солнца»). В украинской песне «Соколы» оба вождя предстают в образе «соколов ясных», окруженных соколятами. Чувствуя скорую кончину, один передает свои дела второму:
«...Сокол ты мой сизый,
Час пришел расстаться,
Все труды-заботы
На тебя ложатся».
А другой ответил:
«Позабудь тревоги,
Мы тебе клянемся:
Не свернем с дороги».
Пели не только о счастливой жизни и о подвигах вождей. В разных выпусках «Советского фольклора» публиковались народные песни о Фрунзе («Белый как лебедушка, / Сизый как орел, / Он полки уральские / В белый Крым повел»), Кирове («Я бы за Кирова встал, как гроза, / Пуля нашла бы убийцы глаза») и других. В седьмом томе сборника можно найти посвящение Берии. Неизвестный грузинский автор песни «Лаврентий Берия в горах» радуется приезду «руководителя Грузии», восхищается его мудростью и тем, с каким воодушевлением он призывает горцев учиться читать и писать. Голову Берии венчает блоковский «венчик из роз»:
Верный ученик Сталина
Осыпан майскими розами.
В розах поет соловей,
И сладостно его слушать.
Давайте вытье сочинять
Первый советский плач был зафиксирован в 1924 году студентом Николаем Хандзинским. Как и большинство других аналогичных произведений, он был посвящен В. И. Ленину, скончавшемуся 21 января 1924 года. В 1925 году Хандзинский выпустил книгу «Покойнишний вой по Ленине», где привел полный текст плача и рассказал историю его появления. Причет был записан им в Иркутске от шестнадцатилетней крестьянки Кати Перетоличиной. Причитание сложили на родине девушки — в селе Кимильти Иркутской области — сразу после того, как местные жители узнали о смерти вождя. Описанные Катей «пасиденки» напоминают старинную святочную игру в «покойника» (Катя говорила, что текст был сложен в святочную неделю):
«„На пасиденках сочинили“, — говорит Катя... Комсомольцы на пасиденки ходют. Ане и сказали нам: „Вот, — гаварят, — девчонки, Ленин умер... давайти, — говорят, — вытье сачинять <...> Вот, девчонки, тут бытто Ленин в гробу, а вы давайти войти...“
Мы ходили кругом и выли... Патом собрали камсамолаф и на проводах поехали в [город] Зиму. Там сабрали бытто похараны, сделали гробик и выли па нём, адевали на себя все чорная».
В тексте плача используется характерный мотив «гнева» покойного на тех, кого он оставил:
Ой ишо Владимир та да все Ильич толька,
Ой, да на каво жа ты да распрагневалса,
Ой да на каво жа ты да рассердилса-та.
Покинутые Ильичом тревожатся за свое будущее, но возлагают большие надежды на преемника вождя:
Ой ишо хто у нас будит заведавать,
Ой ишо хто у нас будит да испалнять будит,
Ой испалнять будит дела тижолыя.
Ой испалнять у нас типерь адин будит,
Ой што адин будит да испалнять у нас,
Ой што адин только да Леф Давыдавич.
К.С. Петров-Водкин. Рабочие у гроба В.И Ленина. 1924
В 1926 году «Покойнишный вой» напечатали в ленинградской «Вечерней газете». Из плача убрали упоминание Троцкого и сократили текст до 13 строк. В таком же виде причет появился в книге Анатолия Пясковского «Ленин в русской сказке и восточной легенде» (1930). Составители многотомника «Советский фольклор» вообще не включили его ни в один из выпусков. Но сложенная крестьянскими девушками песня стала отправной точкой для создания аналогичных плачей. В текстах встречается характерный для причетной традиции мотив превращения плакальщицы в птицу (чтобы слетать на «умершую могилушку к дорогому вождю Ленину»), описание природы, которая по-своему оплакивает потерю («Тут река Москва сколыбалася / Да как морской волной разбегалася, / Красно солнышко затемнялось всё, / Дерева в саду пошаталися»), а также не всегда корректный пересказ биографии покойника («не в богатой жил семеюшке») и благодарности за его благие дела («...благодарить я буду, бедная / За его за просвещеньице, / За хороше расхожденьице»). В отличие от традиционных, советские причитания обычно заканчивались на позитивной ноте. Плакальщицы утешались мыслью, что вождь оставил после себя достойного преемника:
Передал Ильич да он Иосифу,
Он Иосифу да свои знания,
Свои знания да людям честны им,
Людям честныим, людям хорошиим.
А пропоем Володе славу вечную,
Создадим Иосифу да жизни долгую.
(Из книги «Рукописи, которых не было. Подделки в области славянского фольклора»)
В 4-5 томах «Советского фольклора» есть причитания по Кирову, сложенные народами СССР. Литературный перевод плача, записанного в Армении:
Он избавил нас от гнета,
Мы запомнили его;
Наш герой, освободитель —
Не забудем мы его.
А злодеев мы с прицела
Наших ружей никогда,
Никогда, всю жизнь не спустим
И навеки проклянем.
В книге «Рукописи, которых не было. Подделки в области славянского фольклора» (2002), собраны плачи по Горькому, Чкалову, Крупской, Зое Космодемьянской, экипажу Леваневского и другим. Эти причитания были записаны в 1930-х годах и представляют собой скорее развернутую биографию, чем традиционный причет, адаптированный под советские реалии. В каждом тексте встречается упоминание Сталина, причем иногда фигура вождя выходит на первый план. Например, в «Плаче об экипаже дирижабля „СССР-В6“» к Сталину обращаются как к былинному богатырю:
Ой ты гой еси, Сталин-батюшко,
Дорогой мой Виссарионович!
Обо всех ты нас заботишься:
О мужчинах, и о женщинах,
И о маленьких о детушках.
Ведь теперь пошла жизнь наша новая,
Как увидела свет темна женщина.
Не оставит Сталин-батюшка
Вас на льдиночке далекоей,
Он о вас да позаботится,
Достать вас да поторопится.
Ясные соколы Марфы Семеновны
В 1930-е годы в советском фольклоре появился новый жанр — так называемые «сказы» о вождях, видных политических и военных деятелях. Литературовед Нина Комовская, чья статья о советских сказителях была помещена в седьмом томе «Советского фольклора», утверждала, что этот жанр существовал и до революции, однако был малоизвестен, поскольку фольклористы уделяли ему недостаточно внимания. «Так было до прихода Октября, пока наша советская эпоха, создавшая многонациональному устному народному творчеству все условия для пышного расцвета и беспрепятственного развития, не раскрыла перед сказом неограниченные перспективы», — писала Комова. По ее словам, сказ — это современная форма бывальщины, где мистическое — истории о встречах с лешими и покойниками — уступило место социалистическому реализму.
Несмотря на то что сказы считались фольклорным жанром, сказители обычно работали в паре с профессиональными писателями, которые «оказывали помощь в творческом процессе». В антологии «Русский советский фольклор» говорится, что задачей писателя было «повысить культурный уровень мастеров фольклора, обогатить их новыми темами и впечатлениями», из чего следует, что рассказчиков могли снабжать уже готовыми сюжетами, которые следовало облечь в фольклорную форму.
Особое место занимают биографические и мемуарные сказы, авторы которых описывают жизнь до и после революции. Несмотря на то что у подобных текстов был конкретный автор, их также было принято считать частью народного творчества. Соколов приводит сказ некой колхозницы, записанный в 1930 году в Московской области:
«При свадьбе золовки муж мой напился пьяный. Встал и говорит: „А что моя нога хочет?“ Я уже знаю его привычку, вылезаю, кланяюсь в ноги на коленях. А он и говорит: „Этого мне мало. Ты кланяйся мне рыбкой“. Покатилися у меня слезы. Пала я ему в ноги рыбкой. Не подумал того, что я на сносях была. <...> Ну что поделаешь, была та власть <...> А теперь советская власть поджала ему крылышки, что после дождя воробушку. Теперь я очень довольна советской властью. И с тех пор не стала в церковь ходить, не стала богу молиться, не стала детей крестить, не стала мертвых в церковь носить».
Корецкий В. Б., Гицевич В. А. Любите Родину! 1949
Широко известны так же сказы о встречах с вождями и другими значимыми фигурами СССР. В № 249 «Правды» за 1937 году напечатали сказ «Как Федосья Никитична у Ленина была», где старушка отправилась к Ильичу в Смольный, чтобы попросить о выплате жалования, задержанного еще до революции. Федосья Никитична не узнала Ленина при встрече, но тот все равно отнесся к ней благосклонно. Героиня сказа «Пуговка», опубликованного в № 111 «Правды» за 1937 год, рассказывает умилительную историю о том, как тайком пришила пуговицу на пальто Ильича. «...как много чувства выражено в этом прекрасном рассказе, — писал о „Пуговке“ Соколов. — Фольклор это или не фольклор — этот схоластический вопрос уже не имеет большого значения».
Самой известной советской сказительницей была уроженка архангельской области Марфа Крюкова. В 1937 году вышел сборник ее сказаний-поэм в обработке писателя Викторина Попова. По словам Соколова, участие писателя заключалась не только в записи текстов, но и в «подборе источников»: Попов снабжал Крюкову книгами о Ленине, Чапаеве и других героях ее произведений. «Законна ли такая работа? — рассуждает Соколов. — Да, законна. Сказители, которые излагали произведения, идущие от глубокой старины, теперь почувствовали простор, их творчество разгорелось, но им не угнаться за действительностью без организованной помощи».
Творчество Крюковой получило широкую известность. Сказительница выступала со своими произведениями в Архангельске, была на Кавказе и в Москве. О своем визите в столицу Марфа Семеновна рассказывала:
«Видела я Кремль со башнями со высокими, со звездами со блестящими. На этой на башне на самой высокой стоит-то будто наш дорогой же вождь, товарищ Сталин. В руках-то держит трубочку подзорную, чутким ухом-то он слышит все, веселым взором он видит все, видит всех да на земли людей. За хороши дела да награждает он, ко себе в Москву да призывает их, к своей горнице ведет гостей, садит он их за столички дубовые. Он сам с ними сидит да есть, пьет да кушает, советы мудрые дает им, как нужно жить, как дела вести. В делах Сталина-то все дивуются, старикам-то жить да снова хочется».
Марфа Семеновна Крюкова
Крюкова складывала целые былины о похождениях советских героев. Точнее, новины — еще один новый советский фольклорный жанр, где современные события излагались архаическим языком. В книге Попова помещены три новины: «Чапай», «Сказание про полюс» (о папанинцах) и «Поколен-Борода и ясные соколы» (о спасении челюскинцев). Поколен-Бородой Крюкова назвает Отто Шмидта, который также появляется в «Сказании про полюс». Сказительница использует типичные для народной эпический поэзии стилистку и формулы: характерный размер, устаревшую лексику, параллелизмы, прилагательные в постпозиции и прочее. Из «Чапая»:
В бою получил Чапай рану немалую,
Эта рана была в буйну голову.
Говорила Катерина таковы слова:
«Уж ты ой еси, Василий свет Ивановиич,
Дай, тебе я да помогу во всем,
Голову твою кровавую у тебя омою,
Завяжу рану платом шелковым,
Зажила рана у тебя чтоб в скорости,
Не повредила тебе мозгу головного».
Отвечал Чапай Катерине же:
«Уж ты ой еси, девица, красна пулеметчица,
Спасибо тебе за все удовольствие...»
Судьба Крюковой сложилась благополучно. В 1938 году ее приняли в Союз писателей СССР, а в 1939-м выстроили для нее новый дом. В годы Великой Отечественной войны Марфа Семеновна складывала сказы о подвигах советских солдат, за которые была награждена орденами Ленина, Трудового Красного Знамени и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Скончалась в 1954 году у себя на родине, в деревне Нижняя Золотица Архангельской области.
Лянн! Лянн! Лянн!
Появились также новые сказки, лишенные волшебства и полностью построенные на советской действительности. Например, в кабардинской «Сказке о старом Туте и Сталине» из сборника «Ленин и Сталин в творчестве народов СССР» рассказывается, как старый колхозник удостоился чести поговорить по телефону с вождем. В книге фольклориста Виктора Сидельникова «Советский фольклор» (1977) приведен отрывок из сказки «Алый цветок», которая была записана в селе Яшкино Московской области в 1937 году:
«Был колхоз „Отрада“. Выбрали заведовать колхозом Жукова Павла. Очень бедно жил Павел раньше, а хозяин он был хороший. Очень хорошо Павел колхоз повел. Кулаки-богачи возненавидели Павла, во всю бытность свою серчали на него и думали все: „Как бы нам извести его?“
Вдруг извещение дали: я а съезд колхозникам собираться. Выбрали Павла. И поехал Павел на съезд. Приехал в Москву, в Кремль. Множество в Кремле было колхозного народа, и стали все рассказывать, всяк о своем хорошем и плохом. Павел тоже начал говорить...»
Однако судя по содержанию сборников фольклора 1930-х, реалистических сказок было значительно меньше, чем традиционных волшебных, подстроенных под советскую действительность. Иногда современность проявлялась лишь в незначительных деталях. Например, в сказке «Три слова» из сборника «Сказки и предания Северного края» (1931) для проверки богатства героя назначается «комиссия». В сказке «Конь-лось» из сборника «Сказки Красноярского края» (1937) царевна выбирает себе жениха «по фотографиям».
А. Лавров. Сбылись мечты народные! 1950 г.
В некоторых произведениях встречаются знакомые мотивы. В сказке «Как охотник Федор японцев прогнал» («Правда» № 249, 1937) животные просят Федора не убивать их, мотивируя это традиционным «я тебе еще пригожусь», а затем помогают ему одержать победу над врагом. Множество подобных примеров можно найти в сборнике Пясковского, куда включены не только советские, но китайские и даже африканские сказки и легенды. Интересно, что многие из них содержат религиозные мотивы. В узбекской легенде «Как Ленин сделал людей счастливыми» рассказывается, что часть своей мудрости Ильичу передал сам Аллах, а в сибирской сказке «Ленин на каменном столбе» говорится, что «Ленин мучитца и страдает за народ, за мир честной, значит, ему-то и послал благодать бог-то...». Африканская легенда «Народы Востока и дальнего Юга ждут Ильича» Ленин описывается как мощная магическая сила, под действием которой «все одухотворяется новой жизнью: зима сменяется весной, ледяные покровы тают, снег орошает землю и под его ногами вырастают и расцветают прекрасные благоуханные цветы, и путь его обрамляется цветущими широколистыми лилиями...».
Пясковский объясняет это еще не отжившими «религиозными предрассудками», которые заставляют людей думать, что «человек, имеющий все положительные человеческие качества, должен быть „не от мира сего“». К слову, в китайской легенде «Ленин дал солнце поколениям» вождь предстает в образе «странного, бесцветного, безумного человека...», который своими мудрыми речами зажигает сердца и умы людей. Прозревшие китайцы восторженно кричат пришельцу: «Лянн! Лянн! Лянн!».
Советский лозунг «Ленин жив!» также нашел отражение в народном творчестве. В вятской сказке «Скоро проснется Ильич» говорится, что Ленин на самом деле не умер, а лишь попросил некоего доктора усыпить его, чтобы проверить, «как без меня дела пойдут». Доктор соглашается и предлагает выставить тело вождя на всеобщее обозрение, для безопасности закрыв гроб покойника стеклом, чтобы «пальцем никто не тыкал, а то затычут». После «похорон» Ленин тайком пробирается в Кремль, затем отправляется на завод и в деревню. Убедившись, что дела в стране идут хорошо, он снова ложится в гроб. «Теперь уж, наверное, скоро проснется», — заключает рассказчик. В сказке «Ленин на каменном столбе» Ильич забирается на высокий столб, где отыскивает «правду», за что бог награждает его бессмертием. В иваново-вознесенской сказке «Ленин не умер, он жив!» английские капиталисты пытаются убить Ленина «лучевой волной», но промахиваются: волна «лишь с ноженек пригнела [его] к земле, да и дыхание призамедлила». Вождь становится невидимкой и продолжает помогать своему народу: вызывает дождь во время засухи, на заводе «винтик клепает» и «по проволоке иногда кричит».
Жизнь советского фольклора была недолгой. Если в Великую Отечественную войну потребность в духоподъемных народных песнях и сказках сохранялась, то после нее популярность жанра быстро сошла на нет. В сборниках фольклора, издававшихся в эпоху оттепели и позже, народное творчество 1930-х все еще рассматривается как подлинное, однако многие произведения, якобы записанные в довоенное время, остаются вне поля зрения исследователей. По понятным причинам исключаются произведения о Сталине, а также практически весь «фольклор» народов СССР, собранный в 1930-е.
Сейчас за советским народным творчеством прочно закрепилось определение «фальшлор», однако по поводу происхождения некоторых текстов среди специалистов до сих пор нет однозначного мнения. Так или иначе, политические частушки, песни о Берии, сказки о бессмертном Ленине и прочие произведения определенно заслуживают внимания: это не только уникальное явление в истории мировой фольклористики, но и очередная иллюстрация механизмов работы мощной пропагандистской машины.