1. Вышла посмертная книга записей Андрея Зализняка — дневники путешествий по Европе. «Год литературы» публикует рецензию Яны Лариной, куда входят и отрывки из книги («Издалека заметил огромную (примерно метр на полтора) надпись на бронзовой доске и закричал: „Такой красоты надпись я еще не видал никогда!”<…> Доску нашел в своем винограднике лионский винодел в 1528 г. А уже в 1529 г. ее купили у него как антикварную ценность за 50 ливров. Боже мой! Это уже в то время! Это вместо того, чтобы перелить в пушку!»); по словам Лариной, «вторым слоем из-под путевых впечатлений благодаря широкой панораме лет проступает и то, какой была и как менялась жизнь в мире, в России — от хрущевских времен первой поездки через перестройку к началу двухтысячных». Перед нами будто конспект большого тома воспоминаний, который мог бы встать в один ряд с другими великими мемуарами ученых; «единственный изъян этой книги состоит в том, что ее мало».
2. В Сети появились недавние выпуски нескольких журналов. Главная героиня «Воздуха» — Дина Гатина; помимо стихов («память умеет прыгать через огненный обруч / через кинжалы / камера на кончике жала пчелы / лучший фильм о войне»), здесь опубликован одухотворенный текст Вадима Калинина о поэтессе, отзывы коллег и интервью, которое взяла у Гатиной Линор Горалик (кстати, не забудем дать ссылку на новый рассказ Горалик о крысах в Белом доме). Среди других авторов номера — Георгий Геннис, Демьян Кудрявцев, Галина Рымбу, Ксения Букша, Иван Соколов, Кузьма Коблов, Дмитрий Герчиков, Янина Вишневская, несколько зарубежных поэтов, в в том числе трое китайцев; еще есть статья Александра Маркова памяти Джона Эшбери: «Эшбери делает нечто противоположное тому, что делала французская поэзия, в лице Шара или Мишо, целью которой было сказать в нескольких словах множество образов, стремительными вспышками ассоциаций преодолевая катастрофу языка. Эшбери являл не вспышки образов, но спокойное движение повестей, каждая из которых знает свое начало, но потому только не доходит до конца, что должна рассказать о себе прежде полного развертывания».
3. Основная часть 151-го номера «НЛО» посвящена понятиям чести и достоинства в культурологическом разрезе; среди собственно литературных материалов — стихи Игоря Булатовского («Издание для изучающих русский, с ударениями. / Вот чего не хватало, чтобы понять: / все они — фарфоровые куклы фонетики, орфоэпии, / старшей нормы. «Мáша меня´ лю´бит. Моя´ женá / меня´ лю´бит». «Ничегó, Натáша. Мáльчик здорóв». / «Бальзáк венчáлся в Берди´чеве». «Тепéрь óсень, / скóро придет зимá». А жить-то как? Будто все готово / к твоей смерти? Не получается беззаботно») и несколько текстов американской поэтессы старшего поколения Розмари Уолдроп с предисловием Александра Уланова: «Для Розмари Уолдроп автор — не хозяин языка, но и не находящийся во владении языка, на чем настаивал в Нобелевской лекции Бродский. Язык — равный собеседник. И таких собеседников может быть несколько. <…> Уолдроп делает акцент на синтаксисе, композиции — не на фонетике или метафоре. Исследуя взаимодействие структуры и ее наполнения. Возможно, некоторые принципы работы Уолдроп близки композиции музыкальной…» Также обратим внимание на статью Марка Липовецкого о реакционном постмодернизме: как и другие коллеги по номеру, Липовецкий пытается понять, как постмодернистские языковые и культурные практики взаимодействуют с наблюдаемым в мире «правым поворотом» и популизмом (условно говоря, от Путина до Трампа), и приходит к осторожно оптимистическим прогнозам.
4. На «Арзамасе» знаменитый библиограф и собиратель поэтических книг Лев Турчинский рассказывает о своей коллекции, о перепечатке диссидентских текстов, о книжном собирательстве в России («Тогда это все было нелегально, и власти с этим боролись. Несколько раз меня задерживала милиция — на выходе из магазина и рядом с ним, где обменивались книгами на улице, но, поскольку в те разы я покупал советские книги, меня отпускали. Помню, как меня остановили, потребовали показать купленную книгу, а я достаю „Третий снег” Евтушенко с автографом Пастернаку. Ну, что им было делать? Евтушенко же свободно продавался в магазинах. Отпустили»). Среди предметов в коллекции Турчинского — Волошин, исчерканный язвительными пометками Бунина, и инскрипт Цветаевой, адресованный Пастернаку. Но главная тема разговора — библиография русской поэзии XX века, составленная Турчинским на основе библиографии советского критика Анатолия Тарасенкова, владельца уникальной поэтической библиотеки. Составление библиографии — это не только систематизация имеющихся данных, но и возможность найти ранее не учтенные, прошедшие мимо прессы и исследователей сборники поэтов Серебряного века.
5. «Прочтение» запустило большой проект о литературе регионов России; первый выпуск — путеводитель по литературе Новосибирска. О ней рассказывают бывший главред журнала «Сибирские огни» Виталий Сероклинов — с макабрическими подробностями жизни местного отделения Союза писателей («Аксакалов жалко: были времена, когда они присылали мне в журнал по роману на восемьсот тысяч знаков раз в полгода. Шедевры ваялись на одну и ту же тему — любовь престарелого творца и шестнадцатилетней одалиски, с эротическими и даже детально-порнушными сценами из жизни героев и одинаковыми диалогами прямо во время сексуальных утех»); поэт и создатель литературной «Студии 312» Антон Метельков — тут все гораздо веселее, со ссылками на ресурсы частных издательский инициатив; Анна Яковлева, автор недоброго телеграм-канала «Монологи книготорговки», о фестивале новой детской литературы «Другие книги», собирающем очень приличную аудиторию; Михаил Фаустов, один из создателей фестиваля «Новая книга», который в этом году пройдет в третий раз: «Идеология мероприятия простая — сделать хорошо для города и интересно для читателей. Расстояние между книгой и читателем на книжном фестивале сокращается до минимума. Любой прохожий может столкнуться и поговорить со звездами современной литературы. Разговоры о книгах идут практически круглосуточно».
6. В журнале Asymptote — эссе хорватской писательницы и переводчицы Дубравки Угрешич, которую мы уже не раз упоминали в наших обзорах. Тема эссе — счастье и несчастье. «Недавно меня спросили, в какие моменты моей жизни я чувствовала себя счастливой. Я была просто убита этим вопросом. Счастье — слово не из моего лексикона…» Писательница рассуждает о том, для кого счастье легко достижимо (например, для религиозных людей), и вспоминает все-таки редкие моменты счастья, связанные с морем. «Я прихожу к выводу, что причина этих мгновений чистой радости — пребывание в воде, возвращение к первобытному духу, который помним не мы, но наши гены». А в чем причина того, что счастье для Угрешич такое редкое ощущение? «Долгие годы я жила в империи глупости. Глупость стала для меня слишком тяжким ярмом. <…> Четверть века назад глупость заграбастала микрофон и, сияя самодовольством, вышла на середину сцены. Нет никакой надежды, что скоро она освободит это место. <…> Глупость проникла… в детский сад, начальную и среднюю школу, университет… в прессу и даже в мое жалкое, тоскливое королевство литературы. Она пишет свои автобиографии, вознаграждает литературных критиков, которые ей помогают. Она отобрала у меня и многих других работу и вышвырнула нас на улицы». Угрешич говорит, конечно, о политике — о защитниках Хорватии в 1990-е, которые сохранили милитаристский настрой и считают, что им все обязаны; она обличает сограждан, которые обожают пышные похороны (последний пример — принявший яд в суде генерал Слободан Праляк). Происходящее на территории бывшей Югославии для нее скверное реалити-шоу: «переменчивый ландшафт порока, убийств, воровства, отъема больших и малых жилищ, родных земель и гор, золотых дукатов и наличных денег, текущих и сберегательных счетов, горшков с золотом и бочек с вином…» Этот список длится еще долго; словом, «ад — это другие», а для счастья лучше плавать с дельфинами.
7. Редактор Lithub Эмили Темпл подготовила к началу Чемпионата мира по футболу список 32 книг из 32 стран-участниц. Пересказывать его весь нет возможности, так что ограничимся группой А, в которой играет Россия: страну-хозяйку представляет «Мастер и Маргарита» (к стране у Темпл есть вопросы, а к роману нет), Саудовскую Аравию — современный эпистолярный роман Раджи аль-Санеа «Девушки из Эр-Рияда» (запрещенный на родине, потому что там про секс и другие непотребства), Египет — «Дом Якобяна» Аля аль-Асуани (история жителей одного дома в Каире), а Уругвай — экспериментальный роман Кристины Пери Росси «Корабль дураков».
8. The New York Times Magazine рассказывает историю человека по имени Джон Кидд. 16 лет назад его узнали в бостонском безумце, который разговаривал с голубями. До того как переключиться на дружбу с пернатыми, Кидд был ведущим специалистом в мире по творчеству Джойса: он возглавлял исследовательский институт, а его целью было безукоризненное научное издание «Улисса». Он казался идеальным профессором из тех, которых предсказал сам Джойс (упоминавший, что нашпиговал роман таким количеством загадок, что исследователям хватит на столетия) — но в один прекрасный день просто пропал.
Люди, что-то о нем знавшие, говорили, что он сошел с ума и умер в 2010 году. Но автор статьи Джек Хитт нигде не мог найти его некролог — и решил, что здесь что-то не сходится. Он стал изучать биографию Кидда — полную странностей с самого начала (достаточно сказать, что у него был родной брат, которого тоже звали Джон, только без буквы h). Кидд бредил «Улиссом», ездил на могилу Джойса в Цюрих, скупал издания романа; разбираться там и правда было в чем — Хитт подробно рассказывает, почему «итоговой» редакции «Улисса» нет в природе. В 1988-м вышло исправленное издание, плод долгой работы; Кидд ознакомился с ним и тут же нашел ошибку, затем еще одну — этот поиск вылился в ругательную статью в духе конан-дойловского профессора Челленджера, а потом в разъяренную полемику; в своих ответах Кидд заботился не только об аргументах, но и о рифме и аллитерации.
Несмотря на явную эксцентричность всего происходящего (отсылаю к статье, подробности и впрямь захватывающие), научное и литературное сообщество взяло сторону Кидда; Джон Апдайк обвинял редактора злополучного «исправленного» издания Ханса Вальтера Габлера в кощунстве. Выяснились некрасивые подробности: внук Джойса авторизовал габлеровский труд, чтобы продлить копирайт на обновленного «Улисса» и продолжить на нем зарабатывать. Тут-то Кидда и поставили во главе института, который подготовил бы наконец неиспорченный текст; некоторое время мир ждал события, но оно все откладывалось, и о правильном «Улиссе» позабыли. Хитт искал следы Кидда — кто-то сказал ему, что вроде бы он не умер, а уехал в Южную Америку. Короче говоря, там, в Рио-де-Жанейро, живого и здорового джойсоведа удалось отыскать. Ему 65 лет, он оброс волосами и напоминает Гэндальфа. Оказывается, убравшись из Бостона, где он многим надоел своими странностями, Кидд переехал в Пекин, сменил «Улисса» на «Сон в красном тереме», ну а потом улетел в Бразилию, выучил португальский и теперь занимается литературой на этом языке — от Пессоа до «Рабыни Изауры» Бернарду Жуакина да Силвы Гимарайнша (романа, по которому был снят тот самый сериал). Хитт признает, что во вменяемости ученого иногда возникают сомнения, но ясно одно: он жив и работает не покладая рук. Перевод «Рабыни Изауры» — важное дело, но Кидд все еще думает об «Улиссе».