1. На этой неделе праздновалось 200-летие Эмили Бронте, самой (на мой взгляд) одаренной из трех сестер; вспоминали ее саму и ее великий роман «Грозовой перевал». В The Washington Post Рон Чарльз пишет: «По-своему замечательно, что в день своего двухсотлетия эта одинокая, молчаливая женщина все еще кричит под нашими окнами, как ее Кэтрин: „Впустите меня! Впустите меня! Я вернулась домой!”». Чарльз считает, что ни одна из многочисленных экранизаций «Грозового перевала» не удалась: «Может быть, сюжет слишком статичен и масштабен для экрана»; всем фильмам критик предпочитает сингл Кейт Буш «Wuthering Heights». «Казалось бы, этот роман должна съесть ржавчина времени, а то, что он всем знаком, должно сгладить острые углы. Но текст по-прежнему кипит и бурлит». Чарльз пишет среди прочего и о детских играх сестер Бронте, из которых выросла их проза.
The Guardian рассказывает о том же: в статье Эммы Бутчер можно прочитать о детских видениях Эмили, которые находят отклик в ее романе, и о совместной с сестрой Энн игре в страну Гондал, чья королева Августа Джеральдина Альмеда — ранний прототип Кэти Эрншо. Здесь же можно найти инфографику о всякой всячине: сколько времени Эмили Бронте провела в какой школе, какого роста были сестры Бронте (умиляет сопоставление Шарлотты с императорским пингвином) и в каком из романов сестер больше сквернословят (ну конечно, в «Грозовом перевале»).
Сайт Aleteia перечисляет пять вещей, которым Бронте может научить современных женщин, а экологи в честь юбилея развернули в Уэст-Йоркшире, где происходит действие «Грозового перевала», передвижную выставку: они объясняют, что английские болота — уникальная экосистема, которой, как и всему хорошему в наше время, угрожает опасность.
2. Еще два отклика на смерть Владимира Войновича. Александр Гаврилов: «„Москва 2042” — как и последняя большая книга „Малиновый пеликан” — при первом знакомстве казалась потешным преувеличением. Ну какое слияние православия с КГБ? Какое коллективное помешательство россиян на любви к Первому Лицу Государства вплоть до жажды войны? Помню, как мне казалось: это упрощение, настоящая картина куда сложнее. И — черт бы меня побрал! — каждый раз оказывалось, что для ясного взгляда нужна имена та простота, которая тянет людей к себе». Александр Архангельский*Признан властями РФ иноагентом.: «Он решил прожить свою литературную жизнь так, как требовало дарование, а не обстоятельства. Сказав „а”, сказал и „б”; пошел напролом. Прожил свою жизнь так, как считал нужным. И прописался в истории не как политик (хотя и как политик тоже). Не как сатирик (хотя и как сатирик тоже). Не как антиутопист (хотя и как антиутопист тоже). А прежде всего как вольный писатель». В тексте Архангельского, кроме того, есть интересное сопоставления «Чонкина» с «Василием Теркиным». Наконец, «Радио Свобода» (СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией) публикует расшифровку последнего эфира с Войновичем: ему задавали вопросы Виктор Шендерович, Дмитрий Глуховский*Признан властями РФ иноагентом., Лия Ахеджакова, Игорь Губерман, Дмитрий Муратов*Признан властями РФ иностранным агентом и радиослушатели.
3. В ЖЖ-сообществе Владимира Сорокина появился рассказ «Платок», который войдет в сборник «Белый квадрат». Рассказ, демонстрирующий, что Сорокин по-прежнему затыкает всех за пояс в жанре имитации вербатима, гораздо лучше опубликованных ранее «Фиолетовых лебедей» и трогателен, как лучшие из сорокинских текстов 2000-х. Кроме того, на сайте Concepture опубликована статья Алексея Кардаша о смыслах романа «Манарага»: «несмотря на „облегченный” слог, смысловой ряд остался классически сорокинским», — считает автор. Проблематика романа, по Кардашу, культурная дезориентация и даже самоликвидация, и эти процессы тесно связаны с восприятием потребителя: массам «уже совершенно безразлично, воспринимают они оригинал, симуляцию, симулякр или способ обращения со всем вышеперечисленным», человеческое же находит последнее пристанище в «низменном», физиологическом.
4. Главная юмористическая (и вполне сорокинская) новость недели — выступление губернатора Тверской области Игоря Рудени по поводу премии имени Николая Гумилева. Есть такая тверская премия, учреждена еще при позапрошлом губернаторе Зеленине (том самом, который на кремлевском обеде углядел в тарелке червяка, — эх, великий писатель все-таки Сорокин). Самый известный ее лауреат — поэт непростой судьбы Евгений Карасев. Ну вот, в этом году тоже надо было кого-то наградить, губернатору Рудене предложили кандидатуру поэтессы Валентины Карпицкой, выпустившей сборник лирики с благозвучным названием «Не из ада ты, не из рая». Губернатор взвился и объяснил, что должен писать лауреат премии Гумилева: «Были стройки огромные в стране, люди ездили по этим стройкам, сочиняли песни, которые потом вся страна пела. Благодаря песням люди, которые работали на этих стройках, на этих проектах, ощущали себя востребованными обществом. Это была некая элита. А вот эти размышления на тему „Чей ты, откуда ты и кто мы?”, вот этого нам не надо». Премию Карпицкая все-таки получила. А в комментариях у Александра Гаврилова стали переделывать Гумилева, чтобы губернатору понравилось.
5. «Гилея» издала первый том собрания произведений поэта-футуриста Юрия Марра — мы уже давали ссылку на рассказ о подготовке этого издания. На него вышло две рецензии. В «Коммерсанте-Weekend» Игорь Гулин увязывает яфетическую теорию происхождения языка, которую разрабатывал отец Марра, с авангардным творчеством: последнее — логичное развитие первого. Собственно «истории литературы», по мнению Гулина, принадлежат лишь тексты, написанные в то время, когда Марр водил общение с тифлисскими футуристами; прочее — «дело предельно частное… домашняя, альбомная литература, забава для своих», и значимой ее делает трагическая биография: «десять последних лет этого жизнелюба и ловеласа посвящены умиранию», и стихи становятся исследованием умирания. На «Радио Свобода» о Марре пишет Константин Львов: подробно и беллетризованно излагает биографию поэта, обильно цитирует его стихи и заключает: «Марру вполне подошла бы автоэпитафия персонажа вагиновской „Бамбочады”: „А я как мотылек, попорхал, попорхал и умер”».
6. В «Журнальном зале» появился июльский номер «Знамени». Хочется особенно порекомендовать две публикации: подборку стихотворений Николая Байтова, где нам снова встречается сквозной герой его поэзии Мелецкий («Налей, Мелецкий, мне чай с мелиссой / и рюмку ржи. / Скажи историю, в которой стоило бы… — / но не скажи: / откуда знать нам, когда наш разум / взовьётся, взорван? — / Итак, исследуем, сидим, беседуем. / Совсем позор»), и новую африканскую повесть Александра Стесина — на сей раз о путешествии на Мадагаскар. Как и в одной из прошлых повестей, об Эфиопии, это «путешествие с переводом»: Стесин переводит главного мадагаскарского поэта Жана Жозефа Рабеаривелу. «Прочти я эти стихи лет десять назад… я бы сказал, что поэзия Рабеаривелу мне неблизка и непонятна. Теперь же, когда собственные стихи стали для меня чем-то неблизким и малопонятным, можно попытаться разобраться в поэтических дебрях малагасийского классика. Любовь к дальнему. Если и хочется сейчас поэзии, то именно такой — максимально не похожей на все, что раньше было близко».
7. Сайт N+1 и Фонд Егора Гайдара затеяли проект «Краткий курс по литэкономии»: здесь будет обсуждаться экономическая подоплека известных произведений — и, наоборот, по произведениям реконструироваться экономическая проблематика. Задумка не новая — только что, например, вышло расширенное переиздание книги экономиста Елены Чирковой о том же, но метод это увлекательный. Первая статья — о Диккенсе: Михаил Комин и Татьяна Трофимова хотят доказать, что «Приключения Оливера Твиста» на самом деле «вовсе не о нищете и падении викторианского Лондона, а об экономическом росте индустриальной Англии, вечных вопросах социальной политики и поисках пути к государству „всеобщего благосостояния”».
Авторы ставят Диккенсу на вид подтасовки: «в его романе легко заметить нехитрые манипуляции по выстраиванию довольно однобокой картины. Диккенс делает своим главным героем ребенка, заставляет всех заливаться слезами, придает любимым персонажам ангелоподобные черты, наделяет бедных сирот невероятной сознательностью и чувствительностью, а смотрителей работных домов — исключительно коварством и черствостью». В статье рассказано о системе социальной поддержки в Англии начала XIX века: эта система была разрушена в 1834 году с появлением закона о бедных. Диккенс этот закон, инспирированный работами Бентама, Мальтуса и Адама Смита, искренне ненавидел: именно он обрек огромный слой английских бедняков на проживание в работных домах, где нарочно создавались невыносимые условия, чтобы люди мечтали оттуда поскорее выбраться. И хотя Диккенс запечатлел ужас нищего Лондона, «британское общество, пережив бедность, работные дома и ужесточение социальной политики, окупило все это стабильным ростом, который привел к формированию государства „всеобщего благосостояния”». В общем, не оценил социалист Диккенс шоковую терапию.
8. В новом номере Strand Magazine опубликован ранее не издававшийся рассказ Хемингуэя «Комната на стороне сада». Редакция сообщает, что у рассказа «насыщенная атмосфера и в нем отражены многие любимые темы Хэмингуэя, в том числе война, храбрость, смертность и надежда». Действие рассказа происходит в парижском отеле Ritz, рассказчик — некто Роберт, которого также называют «Папа». Вместе с рассказом публикуется статья хемингуэеведа (ура, у этого слова ноль упоминаний в гугле) Кирка Кернетта. Чуть больше подробностей и цитат есть в The Washington Post: мы узнаем, что Париж в рассказе оправляется от немецкой оккупации. «Рассказ полон упоминаниями Марселя Пруста, Виктора Гюго, Александра Дюма, в нем есть длинный отрывок из бодлеровских „Цветов зла” на языке оригинала. Вопрос, который подспудно задается здесь, — возродится ли парижская культура после скверны фашизма», — пишет Кернетт.
9. На Lithub ирано-американская писательница Джасмин Дарзник рассказывает об иранской поэтессе Форуг Фаррохзад. «Когда она погибла, ей было всего 32 года и она считалась самой одиозной женщиной в стране. Ее стихи были революционными: это было радикальное требование самовыражения и демократии, высказанное в такое время и в таком месте, которые совсем к этому не располагали, особенно если с подобными призывами выступала женщина». Дарзник рассказывает о книге Фаррохзад, которую ее родители взяли с собой в эмиграцию; запах этой книги — запах Ирана. «Я выросла в Америке и приучилась думать, что поэзия никому не нужна, что она мертва, или элитарна, или нужна только для декора. А вот в Иране это высший вид искусства. Поэтами не просто восхищаются: их любят. У каждого есть любимый поэт, каждый может читать его стихи наизусть».
В колледже Дарзник читала Сильвию Плат и Эдриен Рич, но «хотела услышать особый голос, голос иранской женщины, в которой могла бы узнать саму себя». Такой поэтессой стала Форуг Фаррохзад. «Уистан Хью Оден, чьи стихи я люблю, произнес знаменитые слова: поэзия ничего не может изменить. Американка во мне с этим скорее согласна, а иранка знает, что он неправ. На протяжении всей истории Ирана стихотворение могло принести смерть или свободу». На акциях протеста в Тегеране в 2009 году люди выкрикивали стихи — и часто это были стихи Фаррохзад. Сейчас, заключает Дарзник, самое время читать ее стихи: «В них вы прочтете о тех самых силах, которые определяют наше настоящее: о мизогинии, цензуре, шовинизме, консюмеризме, разрушительной стихии войны».
10. В The New York Times — исследование драматурга Иэна Аллена: что читают американские расисты? Чтобы понять, почему они поддерживают Трампа, считает Аллен, надо изучить их круг чтения. Журналисты об этом не пишут, чтобы не рекламировать расистскую литературу, — и зря, полагает Аллен и другие эксперты. «Надо было уже много лет назад завести разговор об этих книгах. Они очень влиятельны, их читают в высших эшелонах власти, они оказывают воздействе на терроризм, на политический курс и так далее», — утверждает Хайди Бейрич, сотрудница организации Southern Poverty Law Center (организация мониторит hate speech и, как написано у нее на сайте, учит толерантности).
Вот Аллен и решил завести этот разговор — результаты оказались интересными. Большинство бестселлеров в сообществе ультраправых — самиздат или издания «активистских импринтов». Продаются эти книги в сети, на выставках оружия или из рук в руки; самые популярные тексты разошлись тиражами в сотни тысяч экземпляров. Жанры — от любовных романов с героями-неоконфедератами до леденящих душу антиутопий. Все это, по словам Аллена, чудовищно написано. «Как драматург, специализирующийся на неудобном юморе, я нахожу эти книги бесконечно увлекательными. Их лексикон стереотипов, параноидальных фантазий и безумных планов мирового господства — отличный материал для комедий». Вот, например, антиутопия Уорда Кендалла «Останови этот день». Мировое правительство заставило все население Земли принять одну религию и расово перемешаться; все человечество теперь смуглое. Главный герой — один из немногих оставшихся белых людей. Он с единомышленниками захватывает космический корабль и отправляется на Марс строить новый рай. В другом романе, написанном Эллен Уильямс, поощряют аборты, стариков подвергают эвтаназии, а обязательная политкорректность низвела белых людей до жалкого состояния. Главных героев судят за то, что они отвели своего 13-летнего сына в церковь против его воли — а они всего-то хотели спасти его из лап разврата, ведь педофилия в этом обществе будущего тоже узаконена.
Самый важный роман в каноне американских ультраправых — «Дневники Тернера» Уильяма Пирса, в котором «белая революция» просто-напросто уничтожает всех, кто не нравится неонацистам. Организатор теракта в Оклахома-Сити в 1995 году был большим почитателем «Дневников Тернера» и, подрывая здание, в котором погибло 168 человек, имел при себе страницы из этой книги. «Расисты уверены, что описанный в их антиутопиях „геноцид белых” уже начинается, и обращаются к Трампу за помощью. <…> Вряд ли Трамп читал хоть одну из этих книг, но его советники точно читали» — тут Аллен поминает экс-главреда Breitbart Стива Бэннона, который, правда, уже год как не советник Трампа. «Дело не в том, что между, скажем, „Дневниками Тернера” и Овальным кабинетом есть прямая связь. А в том, что администрация Трампа и писатели, выступающие за „превосходство белых”, пользуются одними и теми же образами — образами апокалипсической ксенофобии, антисемитских заговоров, расистской паранойи. Сотням тысяч поклонников Кендалла, Уильямс и других авторов Трамп должен казаться героем любимого романа: непокорный белый рыцарь, который ни перед чем не остановится, чтобы искоренить заговоры и повергнуть врагов их расы».
11. В феврале вышел четвертый том «Истории сексуальности» Мишеля Фуко — «Признания плоти». Незавершенная книга была издана, невзирая на то что философ был против посмертных публикаций. В Los Angeles Review of Books о книге и обо всем проекте Фуко пишет американский философ Джозеф Танке. Исследователи спорят о том, когда начинается финальный период фукольдианской философии — возможно, именно после выхода первого тома «Истории сексуальности», когда Фуко «резко переработал изначальный план, поменяв и тему и хронологию». По причинам, до сих пор в точности неизвестным, «Фуко решил не анализировать историю появления власти и знания, известных как сексуальность, — дискурсов, возникших в XVIII и XIX веках… а сосредоточиться на том, как индивиды осознают себя субъектами сексуального желания: тому есть тысячи способов».
Для Фуко сексуальность — это, в общем, пробуждение представлений о сексе, благодаря которому на Западе присутствие секса подозревается во всем. Во втором томе — «Использование удовольствий» — он анализирует историю сексуальности с трех точек зрения: 1) наук или видов знания, которые к ней отсылают; 2) форм власти, которые пытаются ее контролировать; 3) различных способов осознания себя субъектом сексуальности. Именно эта третья точка зрения — часто ее называют этической — возобладала в работе Фуко, и рассуждения о биовласти уступили место рассуждениям о «человеке желающем». Сегодня, пишет Танке, ясно, что Фуко хотел лишить «нашу современную, медикализированную версию сексуальности ее самоочевидности и, следовательно, власти». Далее Танке рассказывает о том, как Фуко исследует понятие плоти, уделяя особое внимание раннехристианской эпохе; философ пишет о практиках, предшествовавших исповеди, о концепции невинности и безбрачия, о сексуальных отношениях в браке. Большую роль здесь играет Блаженный Августин: «Фуко в первую очередь хотел понять, каким путем шел Августин, превращая сексуальное влечение в неотъемлемую черту субъекта». Возможно, считает Танке, четвертый том «Истории сексуальности» позволит лучше понять, какую сексуальную этику мог предложить человечеству «итоговый Фуко».
12. На сайте Jacket2 выложен архив самиздатского жунала Pages, который в 1987–1990 годах выпускал британский поэт Роберт Шепард, основатель движения «лингвистически инновационной поэзии». Pages, собственно, выходит и сейчас в виде блога, но восьмистраничные коллажи-фотокопии куда привлекательнее. «Компьютерная поэзия переплетается здесь с абстрактными рисунками, которые превращаются в стихотворные политические памфлеты, которые соприкасаются с абсурдистскими комиксами, которые выпускают на лингвистические поля стихи, которые отвечают на просодические загадки: на этих страницах вас ждет много открытий». Выглядит это действительно красиво.