1. В возрасте 62 лет неожиданно, от сердечного приступа, скончался Михаил Угаров — драматург, режиссер, один из основателей «Театра.doc». Для «Горького» об Угарове написала Саша Денисова; с тех пор появились и другие воспоминания. «В эпоху, когда главными героями театра стали режиссеры, а пьеса перестала быть непременной составляющей спектакля, он отстаивал главенство автора и текста, — пишет театральный критик Антон Хитров на «Медузе». — <…> Вообще своим примером он показывал, что театром можно заниматься иначе, чем это повсеместно принято в России: без постоянной труппы, без государственных денег, без какой бы то ни было цензуры. Политические заявления театра — вроде беспощадного спектакля Угарова „Час восемнадцать” о смерти Сергея Магнитского — в итоге привели к атаке власти на площадку: за последние годы с „Театром.doc” дважды разрывали договор аренды и дважды вынуждали переезжать». Хитров добавляет, что Угаров «прежде всего учил критическому мышлению», «все подвергал сомнению и, как подлинный исследователь, на все смотрел со стороны».
На «Кольте» об Угарове говорят его коллеги: «Не обладая никакой пугающе значимой должностью, он стал безусловным авторитетом целого театрального поколения. Открывал, опровергал, нарушал, обнажал, фиксировал, бунтовал, отрицал, переворачивал, потрясал, воссоздавал, поддерживал, разрушал, прививал, отбирал, ниспровергал — не счесть глаголов, определявших его целеустремленное созидательное действие» (Михаил Рыжаков); «Все это поколение.doc — несомненная основа ответственного, яркого, открытого общества, которым станет когда-нибудь вся страна, где родился Михаил Угаров» (Евгения Шерменева).
2. На 90-м году жизни умерла детская писательница и поэтесса Ирина Токмакова. Соцсети заполнились ее стихами — «Плим», «В чудной стране», «К нам по утрам приходит гном…», «Прошу вас, не надо съезжать по перилам…», «Невпопад», пересказами английских и шотландских народных песенок. Многие писали, что помнят эти стихи наизусть с детства. В «Вечерней Москве» о Токмаковой вспоминает Екатерина Рощина, рассказывающая о ее книгах и о работе последних лет — пересказах Шекспира для детей; «Вести» называют и другие книги — две повести о школьнице Але и переводы Кеннета Грэма («Ветер в ивах»), Джеймса Барри («Питер Пэн и Венди»), Астрид Линдгрен («Мио, мой Мио»).
3. На этой неделе открылась «Полка» — сайт о главных русских книгах, отобранных профессиональными читателями: критиками, литературоведами, прозаиками, поэтами, преподавателями, издателями. Не стоит скрывать, что автор этих строк — сотрудник редакции «Полки». Во избежание непотизма я не буду подробно рассказывать о «Полке» в этой рубрике — но и, извините, не могу делать вид, что ничего не произошло. В общем, сворачивая неловкость, рекомендую несколько интервью руководителя проекта Юрия Сапрыкина: на «Медузе» с ним беседует Галина Юзефович, в «Афише» — Егор Михайлов, для «Кольты» интервью у Сапрыкина взяла Линор Горалик: «Сверхзадача „Полки” — попробовать посмотреть на эту восковую персону так, как будто мы ее видим в первый раз и она только что сделана. При таком подходе немедленно выясняется, что у этой персоны есть живые, страстные, скандальные обстоятельства возникновения». Пожелайте нам, что ли, удачи.
4. Вообще на «Кольте» на этой неделе много литературных материалов. Михаил Эпштейн пишет о «Минус-корабле» Алексея Парщикова, привлекая к своему анализу многомировую интерпретацию квантовой механики: «Мультиверсум может оказаться инструментом его создателя для извлечения максимальной ценности/смысла из событий в каждом из миров: то, что внутри данного мира оборачивается энтропией, увеличивает энергию в других мирах. Пока я сочинял эту статью, я много слов перебрал, отбросил, вычеркнул — а в другом мире может читаться именно вычеркнутое... Там, где ты, Алеша, плывешь на своем минус-корабле, — ты читаешь эти строки, ты понимаешь меня?»
Венгерский композитор-минималист Тибор Сэмзё рассказывает Шандору Козлову, зачем пишет музыку на тексты Витгенштейна, Кафки, филолога Шандора Кёреши Чомы: «Это они выбирают меня. Всех их объединяют любознательность и вечный поиск. Они, как ученые, замечают большие вещи в мелочах, а через их призму открывают для нас целые вселенные».
Швейцарская писательница Ильма Ракуза представляет свой дневник путешествия в Россию по следам Рильке. И с Россией, и с Рильке ее связывает множество совпадений, событий в жизни. «Россия — большая страна, сложная, бесконечно трудная для понимания, потому что вся пронизана противоречиями», — пишет Ракуза. Поначалу она видит в России лишь московские пробки, безвкусные уличные украшения, потерявший лицо Ярославский вокзал, но стоит доехать до Ростова Великого, все меняется: «Белые церкви и золотые купола, крепостные стены и колокольни, митрополичий дворец и тенистые дворы. Только мы пришли в святой квартал, как начинается волшебный колокольный перезвон. Рильке бы порадовался». Следующие остановки — поселок Борисоглебский, Ярославль (где Ракузе не удалось почувствовать близости к Богу), Петербург (здесь писательница встречается со специалистом по Рильке филологом Константином Азадовским), Великий Новгород и Завидово, где Ракуза посещает дом Спиридона Дрожжина.
Наконец, «Кольта» в преддверии выхода в «НЛО» большой книги Павла Улитина публикует его текст «Печать № 5», написанный в 1962 году. Об Улитине пишет Михаил Айзенберг: «Свою писательскую технику Улитин называл „стилистика скрытого сюжета”. Движение этого сюжета определяет смену картин и цитат, перекрестный гул звучащих в памяти голосов или иронический авторский комментарий. <…> Письмо Улитина ничем не гарантировано, это литература без гарантий. В ней осуществляется тот „способ свободы”, который людям сегодняшнего дня понятнее и почему-то ближе, чем сверстникам писателя».
5. На «Гефтере» — продолжение большого переводческого проекта Яна Пробштейна: стихи двух поэтов Нью-Йоркской школы — Теда Берригана и Элис Нотли — и биографическая справка о них. «Постоянной работы у Берригана не было. Как впоследствии вспоминала вторая жена Теда Берригана Элис Нотли, сама выдающаяся поэтесса… „он был убежден, что работа поэта требует 24 часа в день — во снах тоже… и у поэта не должно быть другой работы”». Берриган запустил серьезное заболевание и умер в 1983-м; Нотли посвятила его памяти большое стихотворение «Ночью Штаты»:
Ночью штаты
которые осмеливаются петь мне
кажутся кричащими
не думаю, что я
любила их, только
тебя я любила
штаты не так хорошо относились ко мне
как я к ним
хотя возможно и нет
когда думаю, как ты
красив
но из-за твоей ли красоты
или может быть их
мне так трудно
вспомнить
их имена
твоя красота ничему
не принадлежит
не думаю, что они должны
тебя восхвалять
но кажется я начинаю верить
что они должны
как-то тебя отпустить на волю
6. Ростислав Амелин опубликовал на сайте «Сноба» подборку стихов и прозы. Перед нами самое радикальное до сих пор его высказывание — можно сказать, что эти тексты переопределяют конфессиональность в русской традиции, вновь превращая ее в опасную игру; скажем так — текст о желании отдаться «очень стремному деду» здесь не самое шокирующее, шокирует скорее сам поток проговаривания табу, отнюдь не только сексуальных. На этом фоне еще одна подборка Амелина, появившаяся в «Лиterraтуре» и составленная в основном из текстов, которые входят в книгу «Ключ от башни. Русская готика», кажется почти конвенциональной (на самом деле нет).
7. В новом номере «Звезды», среди прочего, стихи знаменитого барда-шестидесятника Александра Городницкого и Дмитрия Кантова, перевод романа эстонского писателя Калле Каспера «Буриданы» и статья Романа Кожухарова о военных стихах Владимира Нарбута: «Понимание слова „война”... расширяется до обобщенно-всесветного символического смысла. В таком ключе воспринимается выстроенный автором ряд персоналий: „Не имена, а пламенные зерна: / Буденный, Мустафа Кемаль, Кучук!”... На первый взгляд соседство красного командарма Буденного с основателем современного Турецкого государства Ататюрком и персидским революционером, главой Гюлинской республики Мирзой Кучек-ханом может показаться странным. Однако на тот момент оба они являлись союзниками Советской России, олицетворявшими народно-освободительное движение на своих участках общемирового фронта борьбы с угнетателями».
Здесь же — новая виньетка Александра Жолковского, которая называется «О заражении». Знаменитый филолог размышляет о феномене заражения читателя чувством, которое, как говорится, «хотел передать автор»: очень часто оказывается, что заражающий эффект есть, а чувство воспринимается совсем другое. Дело усугубляют авторские интерпретации, зачастую лукавые — как в случае с Гёте и «Страданиями юного Вертера». Отправной точкой для Жолковского послужил рассказ Юрия Трифонова «Кошки или зайцы?».
8. Скандал в Шведской академии, которая присуждает Нобелевские премии по литературе. Трое ее членов, в том числе бывший секретарь Петер Энглунд (это он с 2009 по 2014 годы выходил к журналистам и объявлял нового лауреата) отказались от дальнейшего активного участия в жизни академии. Причина — что бы вы думали? — сексуальный скандал. Некоторые подробности есть у ТАСС: «В четверг членам Шведской академии представили результаты внутреннего расследования претензий со стороны 18 женщин, которые осенью прошлого года обвинили известного представителя культуры в домогательствах. Этот мужчина был связан со Шведской академией, он был также женат на одной из ее членов». Имя предполагаемого абьюзера не называется, академики дают максимально обтекаемые формулировки — явно сказывается традиция закрытой структуры. Но пресса заключает, что академия переживает не лучшие времена.
9. В начале года Дэйв Эггерс выпустил книгу «Монах из Мохи» — нон-фикшн о йеменском предпринимателе Мохтаре Алханшали. Он родился в Сан-Франциско, затем приехал на историческую родину, чтобы наладить экспорт кофе: кофейные зерна, которые выращивали его предки, были знамениты в Йемене. В 2015-м в стране разразилась война, и Алханшали сумел бежать — прихватив с собой образцы зерен. Он вернулся в США и добился успеха: кофе Port of Mokha за пару лет стал одним из самых ценимых и дорогих сортов в мире. Рыбацкая лодка, на которой уплывал Алханшали, теперь красуется на логотипе бренда. Эггерс выступает в почтенном жанре — рассказывает историю об успехе иммигранта, не забывая подчеркивать его смелость и находчивость; проблема с его книгой, считают американские критики, в том, что такой стереотипной истории, будь она хоть сто раз правдива, сегодня уже недостаточно. В январской статье в The Washington Post Майкл Линдгрен писал: «То, что Эггерс присваивает себе исключительное право рассказывать, то, что он решает сосредоточиться на прекрасном идеале, — это, как ни прискорбно, привет из 2010 года. В 2018-м наши мечты и наши кошмары куда масштабнее».
А на днях в The New Republic Сиддхартха Деб опубликовал еще более жесткий разбор «Монаха из Мохи». Он затрудняется определить жанр книги: «Что это — нонфикшн-повествование, журналистика погружения, пособие по бизнесу, книжная версия выступления на TED или просто необязательная книга, которая должна украшать интерьер какого-нибудь дорогого хипстерского заведения, хоть бы и кофейной лавки?» Эггерса, пишет Деб, не интересуют подробности конфликта в Йемене: почему Саудовская Аравия допустила войну? Как связаны йеменские события с современной западной геополитикой? «Когда Эггерс вслед за своим героем возвращается в Калифорнию, становится ясно, что эти тонкости его не занимают: его интерес к Йемену чисто декоративный — так Чинуа Ачебе в убийственном эссе о Джозефе Конраде писал о евроцентричной манере сводить африканцев к „бутафории” в драме западного сознания. Больше, чем ужасы войны и голод, Эггерса волнует „продажа кофе обжарщикам всего мира” и выгода, которую это сулит» (в финале книги Мохтар снимает квартиру в том самом роскошном доме, где когда-то работал консьержем).
Эггерс честно побывал в Йемене, Эфиопии и Джибути, но Деб находит его письмо «до странности стерильным, почти лишенным запаха, звука, вкуса — хотя в работе Мохтара столько зависит от вкуса, консистенции и температуры кофе». В речи Мохтара и прочих героев книги отсутствуют какие-либо эмоции. Деб подчеркивает, что Эггерс не всегда так писал: первые его книги были полны словесной игры, узнаваемых приемов. Перемена произошла в документальном романе «Зейтун» — о семье американского сирийца во время урагана «Катрина». Именно здесь Эггерс начал изъясняться короткими бесчувственными предложениями: «Зейтун выбрался из лодки и подошел к двери. Дом выглядел нормально. Но кошки не было». А больше всего Деба раздражают стереотипы о герое-мусульманине, которые Эггерс насаждает из лучших побуждений, — для критика это лишь наивная манифестация американской исключительности. Хиджаб? есть; отказ от алкоголя? есть; намаз? есть; Коран? есть; обращения к Аллаху? есть. Для кого это упражнение в мультикультурализме? — спрашивает Деб. «Мохтар… это не персонаж, не герой, не предмет книги Эггерса. Он — средство, помогающее успокоиться, убедиться, что американская мечта жива. Знакомая фигура: экзотический, сложный Другой превращается в пустое зеркало. В это зеркало глядится либеральная, белая, богатая Америка, чтобы удостовериться в собственном гуманизме, в своем неправдоподобном процветании, в своем праве на исключительность, во врожденном свойстве идти вперед, не сдаваясь перед препятствиями».
10. В журнале The New Criterion Уильям Причард пишет о новой книге Гарольда Блума «Лир: великий образ власти». Один из старейших и авторитетнейших критиков в мире написал о своей, кажется, любимой пьесе Шекспира — впрочем, Причарда 160-страничная книга не очень вдохновляет: «Многие из этих страниц заняты длинными цитатами из пьесы, за которыми следуют скупые комментарии критика. Те, кто читал предыдущие книги Блума, найдут здесь мало нового: разве что отметят его все более настойчивое желание выходить на передний план с заявлениями вроде „Прискорбно, что…”, „Кто не зарыдает…” или „Очень хочется…”». Как и раньше, Блум оперирует сильными, авторитарными утверждениями, «хотя эта позиция все больше отдаляет его от коллег». Авторитарность распространяется и на самого Шекспира: «иногда Блум хочет, чтобы события в пьесе развивались по-другому („Очень хочется, чтобы Альбани покорился не обманывающему его инстинкту и разорвал Гонерилью на клочки — прямо тогда и там”)». Причард сопоставляет подход Блума к Шекспиру с подходом другого патриарха, ныне покойного Франка Кермоуда, которого Блум очень ценит: «У любого критика, который будет читать эту и прочие шекспировские пьесы… в духе Кермоуда, есть достойный предмет для занятий: собственно говоря, поэзия Шекспира. Но Блум всегда был с поэтическим языком в странных отношениях: он его почти не замечал». Это несправедливое обвинение (достаточно вспомнить главы о Вордсворте и Дикинсон в «Западном каноне»), но в целом, несмотря на то что Причард еще много за что ругает Блума (в частности, его раздражает повторяющаяся из книги в книгу шутка о двойном свидании с Гонерильей и Реганой), он признает его уровень.
11. На сайте Bookforum Джой Уильямс (чей роман «Подменыш» сейчас очень хвалят) упоенно пишет о «Легких мирах» Татьяны Толстой. Ей нравится, например, что Толстая упоминает три важнейшие черты русской народности: Удаль, Долготерпение и Авось; она называет писательницу «божественно цитируемой», «неугомонной, не загоняемой ни в какие рамки», восхищается «весельем и размахом ее колдовства». Как показывает сервис BookMarks, «Легкие миры» собирают в Америке восторженные отзывы: The Wall Street Journal, Kirkus Review, The Paris Review и другие издания горячо рекомендуют книгу Толстой, переведенную Аней Мигдал.