Рассказывают, что когда Владимиру Набокову предложили работу в Гарварде на филологическом факультете, Роман Якобсон выступил резко против этого назначения. Когда ему напомнили, что Набоков вообще-то крупнейший современный писатель, Якобсон возразил: «Слон — крупнейшее млекопитающее, но из этого не следует, что его нужно принять профессором на кафедру зоологии». А вы кем себя ощущаете: зоологом или слоном?
Я англичанин, что в словаре определяется как «пьющее чай животное, примечательное эмоционально сдержанной вежливостью, а также причудами в духе мистера Бина». Не уверен, что такие нужны в зоопарке. Захотят ли люди платить, чтобы увидеть в клетке меня? С другой стороны, и смотрителем зоопарка я бы себя не назвал.
Набоков любил бабочек — я не настолько занимательное животное. Хотя Набоков — один из моих богов писательского мастерства: я прочитал все написанное им, и многое по нескольку раз. Этот человек воистину умел складывать слова.
Как в британских филологических кругах относятся к такому легкомысленному, «тривиальному» жанру, как научная фантастика? Не доводилось вам сталкиваться со скепсисом коллег, не мешал выбор сферы интересов академической карьере?
Я преподаю литературное мастерство в Лондонском университете вместе с двумя коллегами, которые специализируются, как и я, на художественной литературе — оба пишут «реалистическую» или «мейнстримную» литературу. Они очень приличные писатели, славные ребята и мои друзья, но и один, и второй считают, что я пишу «ненастоящие» романы. Я, конечно, так же отношусь к ним обоим, так что мы прекрасно ладим.
Если серьезно, сейчас фантастика пользуется в академических кругах гораздо большим уважением, чем раньше. Я впервые получил должность в университете в 1990-х, защитив диссертацию по поэзии XIX века, и стал преподавать литературу эпохи романтизма и викторианства. Не думаю, что в прошлом веке меня бы взяли на работу, если бы я подавал заявление как «специалист по фантастике». Когда я начал читать лекции, закрыв все потребности факультетов в часах по общей литературе и по XIX веку, руководство охотно согласилось, чтобы я вел и курс по фантастике. Сейчас академический климат переменился: я был научным руководителем примерно пяти исследователей, пишущих диссертации по фантастике, и некоторые из моих бывших аспирантов занимают должности преподавателей именно как специалисты по фантастике — сегодня она стала стандартной частью многих университетских программ.
Сохранилось ли вообще у англо-американских читателей представление об иерархичности искусства, о «высоком» и «низком» вкусе: вот этот жанр для интеллектуальной элиты, а этот — для простодушной публики, лишенной эстетического чутья?
Думаю, так было раньше, и, естественно, многие по-прежнему так считают. Но суть в том, что граница между фантастикой и «высокой» литературой прозрачна. Писатели, причисляемые к «высокой традиции» (Филип Рот, Маргарет Этвуд, Кадзуо Исигуро), так же часто обращаются к фантастике, как и писатели-фантасты — к нестандартной экспрессивной или экспериментальной эстетике «большой литературы».
Парадоксальная ситуация: с одной стороны, российские филологи без проблем защищают диссертации по теории и истории фантастики, пишут монографии и научные статьи. В то же время у нас выходит очень мало популярного нон-фикшна о жанровой литературе, не существует ни одного специализированного периодического издания по этой теме, ничего похожего на «Foundation» или «Science Fiction Studies». Даже с биографиями крупных фантастов, если это не Толкиен или Лавкрафт, проблемы. А что в англоязычном мире? Безумно интересно, как печатаются такие книги и журналы в Британии и США, за счет чего финансируется их издание, кто их читает?
Мне кажется, широкое развитие фанткритика на Западе получила сравнительно недавно. Как серьезную научную дисциплину ее стали воспринимать только с конца девяностых годов. Пожалуй, она стала менее библиографически и биографически ориентированной и больше внимания уделяет критическому анализу и теории. Помимо этого, существенно увеличилось количество глубоких критических статей в интернете: в блогах, в tumblr и так далее. Видимо, нечто похожее происходит и в России.
Был ли какой-то момент, какое-то событие, после которого отношение к фантастике в Британии начало меняться?
Серьезным поворотным пунктом стали «Звездные войны» и глобальный успех этого фильма. Я родился в 1965 году, и уже в начале-середине семидесятых читал Азимова и Ле Гуин, но пребывал в одиночестве: в школе больше никто не увлекался фантастикой, а связаться с фэнами в других городах и странах в доинтернетную эпоху было довольно трудно. Потом случились «Звездные войны», и любителями НФ внезапно стали все. То же самое происходит сегодня. Когда люди узнают, кто я по профессии, меня спрашивают: «Что вы пишете?», и я отвечаю: «Фантастику». И тогда они либо говорят: «А, фантастику я не люблю», либо заявляют: «В детстве я такие книжки почитывал, но потом вырос». Но абсолютно все смотрят «Доктора Кто» и ходят в кино на «Звездные войны». Из двадцатки самых кассовых фильмов всех времен семнадцать — НФ или фэнтези. Если бы ничтожная часть тех, кто сходили на «Аватар» или «Мстители: Война бесконечности», купила мои книги, я стал бы несметно богат и смог реализовать мечту всей своей жизни. А именно — жить в доме из чистого золота. Не такие уж большие запросы, по-моему. Но факт остается фактом: люди любят визуальную НФ — компьютерные игры и комиксы, фильмы и ТВ, — а вербальная НФ, рассказы и романы, интересует их гораздо меньше.
Вопрос как к автору нескольких книг по истории НФ. Фантастика — это тысячи имен, сотни литературных групп, направлений, журналов, книжных серий. Не могу представить, как втиснуть все это разнообразие на страницы одной книги, пусть даже очень толстой. Каждое десятилетие, мне кажется, дает материал для десятков монографий. Даже канонический «Триллион лет веселья» Брайна Олдисса, при всех несомненных достоинствах этой работы, удручает вынужденной поверхностностью и неполнотой. Как вам удалось преодолеть сопротивление материала, отобрать главное, отсеять лишнее?
Боюсь, что коротко на этот вопрос ответить надо так: я боролся плохо и убрал слишком мало. В моей «Истории» намешано много разного, и именно по тем причинам, которые вы назвали. Фантастики очень много, особенно для тех, кто, как я, убежден, что этот жанр уходит своими корнями намного глубже Жюля Верна и «Франкенштейна» — вплоть до протестантской Реформации и начала XVII века. Чем больше я искал, тем больше находил. Мимо внимания предыдущих исследователей прошла вся фантастическая традиция, особенно сильная в новолатинской литературе Европы. Моя книга все больше и больше разрасталась. Сейчас мы с одним моим другом работаем над «Историей фэнтези», и в этом случае решили использовать противоположный подход. Можно было бы пойти по тому же пути, попытаться вместить в эту книгу все возможное, но мы решили сделать упор на достаточно узкую сквозную тему. Можно было рассмотреть творчество Фрица Лейбера, американскую фэнтези, «романы меча и магии», проанализировать менее важную, но отнюдь не малозначительную традицию романов о Конане Роберта Говарда и его мускулистых имитаторах. Но вместо этого мы рассмотрим Толкина и посттолкиновскую традицию фэнтези, которая опирается — что мы собираемся доказать — на модные в XIX веке средневековые сюжеты и истории о короле Артуре, а также на повальное увлечение Вагнером в Европе начала XX века, которые, в свою очередь, питают всю «коммерческую» фэнтези с 1970-х до сегодняшнего дня. Отчасти эта традиция провоцировала авторов писать прямые подражания Толкину, отчасти вдохновляла на антитолкиновскую фэнтези, где особое внимание уделяется насилию и жестокости, которые у Толкина остаются на втором плане, так называемое темное фэнтези. Опасность такого подхода в том, что нас могут обвинить в избирательном отборе фактов, в том, что мы оставляем за бортом ключевые моменты, искажаем подлинную сложность общей картины. Но тут уж либо одно, либо другое, как мне кажется, и в обоих подходах есть свои сложности.
Можно ли назвать несколько ключевых, переломных моментов в истории «жанра», важных не только для фантастики, но и литературы в целом?
Множество. Сильное влияние на жанр романа в целом оказали «Путешествия Гулливера» Свифта, но они имели большое значение и для фантастики. Все очевиднее, что главные достижения американского романа XX века принадлежат таким писателям, как Филип К. Дик и Урсула Ле Гуин. Я уверен, что единственным событием этого темного века, которое будут помнить через тысячу лет, останется высадка на Луну в 1969 году.
Многие западные писатели-фантасты — выходцы из фэндома, организованного сообщества любителей «жанра». Кто-то в юности выпускал фэнзины, ходил на регулярные встречи с единомышленниками, почти все ездят на конвенты, принимают жанровые премии. Как фэндом влияет на англо-американскую фантастику с художественной, сугубо литературной точки зрения?
На этот вопрос трудно ответить, как вы говорите, «с литературной точки зрения». Глупо писателю пытаться создать то, чего, по его мнению, хотят от него поклонники, — нужно оставаться верным своему воображению и надеяться, что читатели разделят ваши взгляды. Но вы совершенно правы, сейчас фэндом стал важнейшей частью «жанра», чему способствует интернет и бум конвентов и конференций. Вообще, говорить о «фэндоме» как таковом неверно — существует около семнадцати различных фэндомов, которые взаимодействуют и сложным образом пересекаются: поклонники НФ левых и правых взглядов, фанаты, которые предпочитают военную фантастику или альтернативную историю, подростковую фантастику, новеллизации или что-то другое. На мой взгляд, суть в том, что хотя не каждый, кто читает фантастику, создает ее, но каждый автор фантастики начинает как читатель — и таковым остается. Я, например. Я такой же фэн, как и все остальные.
В одном из интервью вы говорили, что фантастика сейчас один из самых новаторских видов литературы. К сожалению, в России не все так просто: книг выходит множество, но диапазон литературных приемов, тем, сюжетов довольно ограничен, разнообразие сведено к минимуму. Авторы, которые предлагают радикально новые ходы, не привлекают ни издателей, ни читателей — у нас фантастика довольно консервативная и закрытая ниша. Какие условия необходимы, чтобы произошел очередной рывок, чтобы разнообразие расцвело пышным цветом?
Мне жаль это слышать — правда, жаль. Некоторые из моих любимых писателей-фантастов работали во времена СССР и советской восточной Европы — при всей противоречивости этой эпохи она дала нам, по крайней мере, братьев Стругацких, Ивана Ефремова и Станислава Лема. У нас на Западе иногда складывается впечатление о России XXI века как о более открытом, но и более коммерциализированном обществе. Вполне возможно, что повсеместная коммерциализация жанра ведет к его размыванию и деградации. Разумеется, на Западе свои давние проблемы коммерческой составляющей. Мне кажется, литературная фантастика может сохранить большее разнообразие и эстетическую ценность, чем кино и телевидение, поскольку производить ее намного дешевле: чтобы выпустить фантастический роман, не нужны миллионы долларов. Но суть в том, что книгоиздатели не знают заранее, какие романы станут бестселлерами (а если бы знали, то публиковали бы только такие книги), поэтому им приходится печатать сразу множество текстов в надежде, что какие-то из них продадутся в достаточном количестве, чтобы окупить расходы на издание всего списка. Это дает пространство для появления интересных экспериментальных работ.
И в заключение сугубо практический вопрос: на какие биографии и книги по истории жанра, кроме ваших собственных, вы посоветовали бы обратить внимание в первую очередь?
Одним из важнейших источников остается «Энциклопедия НФ» Клута, Николлса и Лэнгфорда. Несколько великолепных книг написал британский критик Роджер Лакхерст — в частности, «Научная фантастика» (Polity Press, 2005) и «Зомби: культурная история» (Reaktion Books, 2015). И как я уже говорил — наверное, самый интересный критический литературный процесс проходит сейчас онлайн: посмотрите обзоры Лиз Бурк или Эрин Хораковой, и если вы не знакомы с ее эссе «Кирк Дрифт», то обязательно прочитайте.