В 2020 году случилось маленькое, но важное для издательства событие: у нас, после большого перерыва, вышел роман современного автора. Речь идет о «Crudo» Оливии Лэнг. Предыдущими опубликованными романами современников были «Благоволительницы» Джонатана Литтелла, «Мертвые» Кристиана Крахта и «Когда я был настоящим» Тома Маккарти, тексты экспериментальные, равноудаленные как от модернистского канона, так и от новой нарративной культуры.
«Crudo» залетел в наш портфель по авторской траектории. Уловив восхождение новой звезды еще на эссе «Одинокий город», мы последовательно издаем все книги Оливии, от дебютной «К реке» к только что вышедшей «Непредсказуемой погоде».
Чем интересен литературный проект Лэнг? Своей зыбкостью. Граница между литературой и дневником, объективным рассказом и лирической эмоцией, текстом и простой фиксацией фактов все время теряется, чтобы быть заново проложенной. Местами кажется, что ты читаешь блог, местами синтаксис поднимает рассказчика и читателя на эпические высоты. О чем бы ни писала Лэнг — о писателях-алкоголиках, художниках-самоучках, нью-йоркской мифологии или английской топографии, о классиках или современниках, — она всегда пишет собственную историю и преподносит внешние факты через призму личного взгляда. Нету отдельно Вирджинии Вулф — есть то, что думает о ней рассказчица. С другой стороны, нету и рассказчицы, это немного Вирджиния Вулф, немного Кэти Акер, постоянно меняющая личность в поисках самоидентификации, примеряющая на себя чужие образы. Неслучайно каждая книга Лэнг начинается с личной катастрофы, после которой надо собирать себя заново. Текст становится своего рода терапией.
Пионер и пропагандист жанра автофикшн, литературы с автором в роли главного героя, Лэнг сделала логичный шаг и назвала свой очередной текст романом. Тем самым подтолкнув и нас, ее издательство, к тому, чтобы перестать прятаться за терминами в духе «документальная проза» или «биографическое эссе» и признать: мы опять издаем художественную литературу. Просто она теперь выглядит иначе. Свитый из твитов и чужих слов, «Crudo» открывает возможность для преодоления условности литературных конвенций, отказа от придуманных историй в пользу придуманной конструкции. Содержание романа — это парад персонажей в поисках автора, где Оливия Лэнг всего лишь одна из масок: смешивая собственную речь с цитатами из интернета и Акер, Лэнг осуществляет изящную реконструкцию в духе героя романа Тома Маккарти, ее интересует, как отреагировала бы на события конца 2010-х бунтарка 1980-х, перенесенная из исторического времени в текущее непрерывное интернет-время.
No fiction — невымысел, кардинально отличается от non ficition, нехудожественной литературы. Литература была последним из свободных искусств, не пережившим своеобразную «реформацию» в духе постдраматического театра или современного постдюшановского искусства. Возможно, сейчас, в эпоху эпидемии цифровизации, предоставившей человечеству тысячи новых инструментов фиксации собственного опыта и партиципаторного соучастия в текстовой игре, такая реформация позволит преодолеть на новом уровне смерть автора и откроет новые жанровые пути для романа. Поворот в сторону освобождающего автофикшн был в свое время предсказан французскими постструктуралистами. «Ролан Барт о Ролане Барте» — одновременно и теоретический трактат, и манифест новой литературы невымысла. Интересно сконструированы эксперименты самонаблюдения, предпринятые в книгах Дерека Джармена «Хрома» и «Современная природа». Как и в случае Лэнг, размышления о цвете и цветовом восприятии или наблюдения за садом становятся спусковым крючком в процессе поиска собственной идентичности, где драматизм запускается за счет дискурсивной бесконечности подобного поиска. Природа как Другой, в котором рассказчики/цы узнают себя и обретают успокаивающую внутренние психотравмы ситуацию, становится предметом (сюжета в старом понимании в новой литературе нет) дневника наблюдений «Птицы. Искусство. Жизнь» канадской эссеистки Кио Маклир и шотландской журналистки Эми Липтрот «Выгон».
Эта «природная» линия автофикшн в нашем портфеле продолжится двумя книгами, которые пока только переводятся, — «Жизнь в шести стенах» Нины Бертон (Nina Burton. Livets tunna väggar, пер. Нины Федоровой ) и Литт Вун Лонг «Путь через лес. О грибах и скорби» (Litt Woon Long. Stien tilbake til livet. Om sopp og sorg, пер. Анастасии Любаевой).
Нина Бертон, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшую нонфикшн книгу (в 2011 году эту премию получила другой наш шведский автор — Элисабет Осбринк*Ее перу принадлежит документальный роман «1947», который в середине повествования превращается в художественное исследование семейной истории, а затем и в дневник отца Элисабет. Двухтомник Флориан Иллиес «1913» — еще один пример того, как можно создать литературное произведение из внелитературных источников. Его «биография года» не претендует на объективность и была задумана, да и читается, как современная литература.), описывает опыт столкновения с природой и стихией ремонта городской жительницы, получившей по наследству дом в сельской местности.
Литт Вун Лонг, малазийка с норвежским паспортом, не планировала разворачивать свое повествование в личный дневник: «В черновом варианте книга называлась „Груздь и радость” и должна была рассказывать историю о путешествии одного антрополога (меня) по царству грибов и об удивительных встречах с его обитателями — грибами и грибниками». Но внезапная смерть мужа, запустила механизм преодоление скорби и деформировала «объективный» научный нарратив в выдающийся образчик автофикшн.
Опыт чужого, пришельца, наблюдателя, иммигранта, проходящий лейтмотивом через тексты японки по матери Маклир и норвежской малазийки Вун Лонг, становится главным драйвером дрейф-романа американского эссеиста и фотографа нигерийского происхождения Теджу Коула «Открытый город» (Teju Cole. Open city), составленного из прогулок по Манхэттену и подслушанных разговоров. Коул, историк искусства по образованию и практикующий арт-критик, называет свой текст романом, чтобы ускользнуть от прямых ассоциаций (та самая смерть автора), создать дистанцию, позволяющую опереться на традиционный литературный инструментарий, например придумать имя и профессию рассказчику. Но количество невымышленных фактов, записанных разговоров, отсутствие действия как такового, приближает этот текст к постдраматической литературе. Современное фрагментарное сознание — главный герой «Открытого города». В следующих книгах Коулу уже не хватило слов и понадобились образы: он автор и соавтор целого ряда фотоизданий, посвященных смазанной повседневности городской жизни и проблемам иммиграции. Роман Коула в переводе Светланы Силаковой выйдет у нас в 2022 году.
Подслушанные разговоры становятся главным приемом еще одной звезды современной прозы — Рейчел Каск, чью трилогию «Outline» — «Transit» — «Kudos» (перевод Светланы Кузнецовой и Анастасии Басовой) мы издадим уже в этом году. Монолог вместо действия, слова вместо событий, череда ненадежных, но достоверных рассказчиков, лишенных прямой речи, центон из вербатимов — романы Каск торжество нового постдраматического нарратива. Наверное, современное интернетизированное сознание только так и можно описать, чтение прозы Каск напоминает скроллинг ленты в Фейсбуке, где каждый пост — микроистория, а их компановка совершена не бездушным алгоритмом, а демиургом-писателем. Может показаться, что в таком статусе писателя скрывается старомодное иерархичное и, по сути, модернистское понимание литературы, но Каск делает подобное писательское самоопределение содержанием собственных текстов. Один из уровней ее трилогии — это металитература: ведущей рассказчицей/слушательницей выступает писательница в поисках материала, которая пишет роман о том, как пишется роман.
Что значит быть писателем в мире, в котором бастионы вымысла пали и невымышленная реальность, зафиксированная в постах, имейлах, голосовых сообщения, тиктоках и клабхаусах, стала окружать нас? Литература, казалось бы, утратившая монополию на словесное описание современного опыта, в итоге стала повсеместной. Читатели стали писателями, из наблюдателей мы все превратились в наблюдаемых, и, возможно, главная функция литературы сегодня — помочь фрагментарному современному сознанию найти себя, обрести цельность и самоидентификацию, которая уже на следующей странице будет разбита вдребезги. 
Приблизительно так можно сформулировать круг вопросов, обсуждаемых в романе молодого немецкого писателя Лейфа Рандта «Аллегро Пастель» (перевод Виталия Серова, издадим в следующем году). Несмотря на острую современность деталей — соцсети, мессенджеры, психотерапия и дневные рейвы, — это наиболее консервативный текст в нашей новой fiction-линейке. Сложные отношения веб-дизайнера и писательницы выступают событийной канвой этой истории любви в XXI веке. Впрочем, события происходят где-то за гранью страниц, нам предоставлены имейлы, месседжи, дневниковые записи и разговоры героев с Siri, выполняющие роль внутреннего монолога. В этом странном мире, в котором сериалы, снятые в одной локации, лучше передают самоощущение человека, чем многобюджетные фильмы с выездными съемками, даже секс и наркотики становятся лишь поводом сходить к психотерапевту. Чужие слова и собственные дневники создают новое напряжение там, где уже не работают старые литературные технологии. «Однажды на белом свете жил-был я» — вот формула современного рассказа, и на русском она была выведена Эдуардом Лимоновым*«Проходя между часом дня и тремя по Мэдисон-авеню, там где ее пересекает 55-я улица, не поленитесь, задерите голову и взгляните вверх — на немытые окна черного здания отеля „Винслоу”. Там, на последнем, 16-м этаже, на среднем, одном из трех балконов гостиницы сижу полуголый я»., автором, открывшим всю палитру no fiction стратегий. Литература вымысла умерла, да здравствует новая литература!
Впрочем, незаслуженно забытой старой литературой, мы вас тоже порадуем.
Не забудьте продлить свои читательские билеты.