О настоящей русской поэзии
В какой-то элегии находятся следующие два стиха, с которыми поэт обращается к своей возлюбленной:
Все неприятности по службе
С тобой, мой друг, я забывал.
Пушкин, отыскавши эту элегию, говорил, что изо всей русской поэзии эти два стиха самые чисто-русские и самые глубоко и верно прочувствованные.
О Денисе Давыдове и пьянстве
Денис Давыдов спрашивал однажды князя К***, знатока и практика в этом деле, отчего вечером охотнее пьешь вино, нежели днем? «Вечером как-то грустнее», — отвечал князь с меланхолическим выражением в лице. Давыдов находил что-то особенно поэтическое в этом ответе.
<…> Денис Давыдов уверял, что когда Растопчин представлял Карамзина Платову, атаман, подливая в чашку свою значительную долю рома, сказал: «Очень рад познакомиться; я всегда любил сочинителей, потому что они все — пьяницы».
О Державине
К Державину навязался сочинитель, прочесть ему произведение свое. Старик, как и многие другие, часто засыпал при слушании чтения. Так было и в этот раз. Жена Державина, возле него сидевшая, поминутно толкала его. Наконец, сон так одолел Державина, что, забыв и чтение и автора, сказал он ей с досадою, когда она разбудила его: «Как тебе не стыдно: никогда не даешь мне порядочно выспаться».
О чтении книг
Сколько книг, которые прочитаешь один раз для очистки совести, чтобы при случае сказать: я читал эту книгу! Как делаешь иные годовые посещения, чтобы визитная твоя карточка была внесена в список при-воротника. Не все книги, не все знакомства по сердцу. Как в тех, так и в других имеем много шляпочных знакомств. Лишнее знакомство вредит истинным связям и похищает время у дружбы; лишнее чтение не обогащает ни памяти, ни рассудка, а только забирает место в той и другом, а иногда и выживает действительную пользу.
О книгоиздании
Мы видим много книг: нового издания, исправленного и дополненного. Увидим ли когда-нибудь издание исправленное и убавленное. Такое объявление книгопродавцев было бы вывескою успехов просвещения читателей. Галиани пишет: «чем более стареюсь, тем более нахожу, что убавить в книге, а не что прибавить. Книгопродавцам расчет этот не выгоден; они требуют изданий дополненных, и глупцы (потому что одни глупцы на перехват раскупают книги) того же требуют».
О писательстве
Не довольно иметь хорошее ружье, порох и свинец. Нужно еще искусство стрелять и метко попадать в цель. Не довольно автору иметь ум, мысли и сведения, нужно еще искусство писать. Писатель без слога — стрелок, не попадающий в цель. Сколько умных людей, у которых ум вместе с пером притупляется. Живой ум на бумаге становится иногда вялым; веселый — скучным; едкой — <беззубым> приторным.
О собратьях по перу
***
Ломоносов сказал: мокрый амур. Большая часть наших элегий и любовных песен вдохнуты были мокрым амуром. Мокрый амур, мокрая крыса, poule mouillee {мокрая курица (фр.)}.
***
Я представляю себе Хераскова за стихами в виде старой бабы за чулком: руки ее сами собою идут, а она дремлет, но чулок между тем вяжется. Как можно наяву написать:
Не робкими нам быть, но храбрыми полезно.
***
Шишков говорил однажды о своем любимом предмете, т. е. о чистоте русского языка, который позорят введениями иностранных слов. «Вот, например, что может быть лучше и ближе к значению своему, как слово дневальный? Нет, вздумали вместо его ввести и облагородить слово дежурный, и выходит частенько, что дежурный бьет по щекам дневального».
О людях
Я не люблю людей, которых душою бывает ум: я хочу, чтобы умом человека была душа. Первые способны только блистать в обществе и занимать ваши скучные досуги своим остроумным лепетанием: последний близок вам во всякое время и тогда, когда плодовитые речи первых возбуждают ваше внимание, и только пока ударяют в ваш слух, часто одно слово последнего врезывается навсегда в вашу память и в ваше сердце. Вовенарг сказал: les grandes idees viennent ducoeur {великие мысли исходят из сердца (фр.)}. Можно прибавить, что и принимаются в сердце.
О вкусах
Здесь большой наплыв англичан и англичанок. Несколько дюков и дюшесс. Я предпочел бы им натуральные дюшесы, то есть les poires duchesses.
О славе
«Знаете ли вы Вяземского?» — спросил кто-то у графа Головина. «Знаю! Он одевается странно». Поди после, гонись за славой! Будь питомцем Карамзина, другом Жуковского и других ему подобных, пиши стихи, из которых некоторые, по словам Жуковского, могут назваться образцовыми, а тебя будут знать в обществе по какому-нибудь пестрому жилету или широким панталонам!
О женщинах
В женщинах мы видим торжество силы слабостей. Женщины правят, господствуют нами, но чем? Слабостями своими, которые нас привлекают и очаровывают. Они напоминают ваяние, представляющее амура верхом на льве. Дитя обуздывает царя зверей.
О лжи
Иной и не прямо лжет и лжецом слыть не может, но мастерски умеет обходить правду. Некоторого рода обходы иногда нужны для вернейшего достижения цели; но опасно слишком вдаваться в эти обходы: кончишь тем. что запутаешься в проселках и на прямую дорогу никогда не выйдешь.
О жизни в России
***
Один умный человек говорил, что в России честному человеку жить не можно, пока не уничтожат следующих приговорок: без вины виноват, казенное на воде не тонет, а в огне не горит, все божие да государево.
***
Как странна наша участь. Русской силился сделать из нас немцев: Немка хотела переделать нас в русских.
О русско-турецком вопросе
Нет, я не туркофил и не стою за Порту,
Но чтоб решить вопрос восточный, вот мой план:
Всех турков, сколько их ни есть, отправить к чорту,
Но с тем, чтоб и от всех отделаться славян.
О словах
Слова — условленные знаки мыслей. Иные из них имеют в глазах наших существенную цену, приданную им временем и употреблением; другие вводятся насильственно и цена их условная. Государство не имеет довольно звонкой монеты; оно прибегает к ассигнациям. Язык не имеет довольно коренных слов; он прибегает к составным или мнимым словам. Возьмите слово добродетель; оно — мнимый знак той мысли, которую обязан выразить. Добродетель должно бы иметь равное значение со словом благодетель. Одно время определяет, почитать ли слово фальшивою ассигнациею или государственною.
О языке
У нас прежде говорилось: воевать неприятеля, воевать землю, воевать город; воевать кого, а не с кем. Принятое ныне выражение двоесмысленно. Воевать с пруссаками может значить вести войну против них и с ними заодно против другого народа. Желательно было бы, чтобы изгнанное выражение получило снова право гражданства на нашем языке. Сколько еще подобных выражений, слов значительных, живописных, оторванных от нашего языка неприхотливым, своенравным употреблением, но просто слепым невежеством. Мы не знаем своего языка, пишем наобум и не можем опереться ни на какие столбы. Наш язык не приведен в систему, руды его не открыты, дорога к ним не прочищена. Не всякой имеет средство рыться в летописях, единственном хранилище богатства нашего языка, не всякой и одарен потребным терпением и сметливостию, чтобы отыскать в них то, что могло бы точно дополнить и украсить наш язык. Богатство языка не состоит в одном богатстве слов: Шихматов, употребив несколько дюжин или вовсе новых, или не употребляемых слов в своей лирической поэме, не обогатил нимало казны нашего языка. Бедняк нуждается хлебом, а скупец отдает ему лед, оставшийся у него в погребе. Мне кажется, что Николай Михайлович, познакомивший нас со славою предков, должен был бы, оставя на время блестящее свое поприще для поприща тернистого и скучного, но не мене полезного согражданам, утвердить наш язык на незыблемых столбах не одним практическим упражнением, но теоретическим занятием. Критически исследовав деяния предков, исследовал бы он критически и язык их. Светильник истории осветил бы ему и мрак словесности и, озаряя нас двойным сиянием, рассеял бы он ночь невежества, в которой бродим мы по отечественной земле, нам незнакомой.
О сатириках
Мне всегда смешно слышать, как издатели или панегиристы сатириков очищают божбами совести их от подозрения злости: не все ли равно распинаться за хирургов в том, что они не кровожадные душегубцы. Клеветник — убийца; сатирик — оператор, ножом своим срезывающий наросты и впускающий щуп в заразительные раны.
О крепостном праве
По первому взгляду на рабство в России говорю: оно уродливо. Это нарост на теле государства. Теперь дело лекарей решить: как истребить его? Свести ли медленными, но беспрестанно действующими средствами? Срезать ли его разом? Созовите совет лекарей: пусть перетолкуют они о способах, взвесят последствия и тогда решитесь на что-нибудь. Теперь, что вы делаете? Вы сознаетесь, что это нарост, пальцем указываете на него и только что дразните больного тогда, когда должно и можно его лечить.
О революции
Нам следует опасаться не революции, но дезорганизации, разложения. Принцип, военный клич революции «Сойди с места, чтобы я мог его занять!» у нас совершенно неприменим. У нас не существует ни установившегося класса, ни подготовленного порядка вещей, чтобы опрокинуть и заменить то, что существует. Нам остались бы одни развалины. Такое здание рухнет. Само собой разумеется, что я говорю только о правительственном здании. Нация же обладает элементами жизнеспособности и самосохранения. Людовик XIV говорил: «Государство — это я!» Кто-то другой мог бы сказать еще более верно: анархия — это я!
О правительстве и нации
В отличие от других стран, у нас революционным является правительство, а консервативной — нация. Правительство способно к авантюрам, оно нетерпеливо, непостоянно, оно — новатор и разрушитель. Либо оно погружено в апатический сон и ничего не предпринимает, что бы отвечало потребностям и желаниям момента, либо оно пробуждается внезапно, как бы от мушиного укуса, разбирает по своему произволу один из жгучих вопросов, не учитывая его значение и того, что вся страна легко могла бы вспыхнуть с четырех углов, если бы не инстинкт и не здравый смысл нации, которые помогают парализовать этот порыв и считать его несостоявшимся.