Неподконтрольный балагур

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

12 июня я дозвонился до своего друга, который знал Игоря Дудинского куда лучше, чем я, и, что важно, очень много общался с ним в последние годы. На мой вопрос: «Кем для тебя был Дудинский?», мой товарищ после долгой паузы ответил: «Да как тебе сказать, да можно ли... Да всем. Человек-оркестр».

Пожалуй, это сказано очень точно. Действительно, Игорь Ильич был всем — человеком с гигантским диапазоном знаний, чувств, опыта. Настолько большим, что в нашей однообразной буржуазной жизни второго десятилетия ХХI века казался почти юродивым. Энергия и харизма всегда делали Дуду если не главным, то самым заметным человеком за любым столом в любой тусовке. Он буквально фонтанировал, если можно применить такой глагол к человеку уже немолодому. Остроумие, интонация, какая-то очень несовременная, пожалуй даже несвоевременная, почти архаичная, откуда-то из 1960-х, манера говорить и жестикулировать, обращение «старик» — все это захватывало слушателя. Переносило в какую-то другую реальность. Витальностью Дудинский был наделен необычайной.

Конечно, формальный повод опубликовать некролог Дудинскому на сайте, посвященном книгам и чтению, имеется — он автор пяти книг, но совершенно невозможно писать о нем только как о литераторе. Круг его интересов был безграничным: журналистика, литература, изобразительное искусство, продюсерство — да мало найдется сфер, которые не интересовали Дудинского. Опыт критика, а когда-то, кажется, фарцовщика (хотя, может, и валютчика), бродяги, тусовщика, самостоятельного философа делал его образ более чем привлекательным. Он был частью богемы, причем тогда, когда богема уже исчезла. Занесенный к нам каким-то канзасским торнадо, летящим непонятно откуда и куда — как в пространстве, так и во времени. Он умел быть небанально парадоксальным. Несколько лет назад Игорь Ильич рассказывал мне о таланте той самой Евгении Васильевой, уже осужденной, у которой некогда служил консультантом. Не то чтобы за полчаса уговоров он меня убедил изменить свое мнение о ней, да он и не убеждал, а именно что объяснял и рассказывал. Он сам верил в то, о чем говорил, был искренним, когда рассказывал об особенностях, которые увидел в ней и полюбил.

Дудинский вообще умел и любил любить, влюблялся в искусство, в художников, в идеи, в женщин. Чего стоят только его 13 законных браков. Игорь Ильич очень любил разговаривать и рассказывать, с ним никогда не было ясно, чем закончится очередная беседа — загадочные серпантины, траектории мысли были совершенно немыслимыми, как поездки на американских горках (хотя американские горки — это как раз банальность, а банальным он никогда не был). У него всегда было наготове множество историй, анекдотов, притч, неожиданных и точных наблюдений.

Несмотря на то что Дудинский много рассказывал, с охотой давал интервью, жизнь его была настолько широкой и многогранной, что ее нельзя зафиксировать, нельзя измерить никаким аршином — ни русским, ни заграничным. Игорь Ильич не может быть изучен, препарирован, он, как сказочная ящерица, выворачивается из-под любого исследовательского прибора. Как мифотворец, он лепил из своей жизни все что угодно. Наверное, и врал, да скорей всего, так и было, но реальная его биография и вправду была причудливей и фантастичней любого вымысла. Грешно и нам лепить из его земного пути какую-то «генеральную линию», не выйдет. Дуда был всегда одинаковым и разным. За его видимой легкостью и даже беспечностью скрывалось глубокое понимание как людей, так и процессов. Окружив себя множеством мифов, Дудинский защитился от любой попытки интерпретации. С ним можно было только дружить и слушать его, хотя как раз слушать, отделяя зерна от плевел, было непросто. Фонтанирующая модель разговора не давала собеседнику возможности вставить вопрос. Собственно, его разговор и был самостоятельным произведением искусства.

Игорь Ильич Дудинский был представителем богемы 1960–1970-х годов, хранившим память о тех московских салонах и о той жизни. Он четко понимал и концептуализировал саму ее ткань — когда общение было разнообразным и вместе с тем намного более простым и открытым, чем сегодня. Понять, как была устроена странная, неподконтрольная (а порой очень даже контролируемая) жизнь интеллектуального и художественного подполья, сейчас сложно. Дудинский был проводником, тем, кто связывал нас с тем временем. Замечательно, что для установки этой связи вовсе не всегда требовались разъяснения — часто Дуда передавал какие-то идеи просто своей манерой говорить, вести себя, выпивая и балагуря. Каждая встреча с ним была перформансом, иногда казалось даже, что заранее просчитанным и продуманным. Но нет, это всегда был экспромт, полная неожиданность. Опыт того времени, устройства той жизни, к сожалению, сегодня становится все более и более актуальным: как оставаться независимым в тоталитарном государстве, как работать и жить полной жизнью вне/под надзором.

Говоря о Дуде, нельзя избежать упоминания и о Южинском кружке, неформальном объединении конца 1960-х, названном в честь двух комнат в бараке, где жил Юрий Мамлеев. Сейчас историю этого кружка нередко наделяют особым значением и раскрашивают разными мистическими, колдовскими цветами. Дудинский был последним из живых его участников. Некоторые другие «участники» Южинского кружка, которым на момент сноса барака было 6 лет, а на момент отъезда Мамлеева за границу — 12, более всего возвышают и мистифицируют его значение. Но не Игорь Ильич!

Дудинский оставался в тени других южинцев, чей образ сегодня канонизируется и чуть ли не обожествляется (или демонизируется?). Мамлеев, мол, «величайший» русский писатель. Попробуйте прочесть его «Шатунов» — важная книга, но далеко не такая глубокая и великая, как требует признать ее слава. Головин — «великий мыслитель, переводчик и поэт». Да, «Вот перед нами лежит золотой Эльдорадо» — его стихи. Джемаль — «великий мыслитель», хотя самая известная его книга, «Ориентация — Север», записана именно Дудинским.

Возможно, Южинский кружок (если посмотреть на него без посмертного идолостроительства) и был группой оригиналов и фантазеров, балагуров и перформеров, чудаков и весельчаков — таких, как Игорь Ильич. Возможно, именно это жизнелюбие и рождало мистический ореол? Может, изучать историю культуры России надо по ее живым участникам, а не по мертвым мифам? С уходом Дудинского мы упустили шанс восстановить большой срез российской культурной жизни. Хотя остались необыкновенные ощущения и воспоминания, которые дорогого стоят.

31 марта, менее трех месяцев назад, я хотел позвонить Игорю Ильичу и поздравить его с 75-летием. Но выбрал для этого самое неудобное место. Те, кто часто бывает в Переделкине, знают, что возле дачи патриарха на Буденовском шоссе очень плохая связь. Я звонил из машины, забыв, что набрал юбиляру именно в этом месте. «Алло, алло, не слышно... Кто это?.. Алло... Хреновая связь! Не слышно! Кто это?» — орал мне в трубку Дуда, сопровождая свои слова изысканной, заковыристой матерной бранью. «Поздравляю вас с юбилеем», — орал в трубку я, как будто не понимал, что при плохой связи громкость вопля не помогает.