Может ли классический английский детектив интриговать, если нам заранее известно имя убийцы? И какие возможности для социального высказывания скрывает этот жанр? В новом выпуске совместной рубрики «Горького» и Фонда Генриха Белля Мария Елифёрова рассказывает о незаслуженно обойденном вниманием в России романе Рут Ренделл «Приговор, высеченный в камне».

Рут Ренделл (1930—2015) в России одновременно и известна, и безвестна. С одной стороны, у нас переведено достаточно много ее романов, поклонники британского детектива знают и ценят ее. С другой стороны, русские переводы Ренделл по большей части халтурны, они тонут в море жанровой коммерческой литературы, а ее творчество почти не обсуждается — несмотря на то, что она непосредственно наследует традиции «золотого века» детектива, давно канонизированной у нас в качестве классики. Между тем в англоязычном мире фигура Ренделл занимает то же место среди писателей второй половины XX века, которое в середине столетия принадлежало Агате Кристи. Она не только лауреатка многочисленных премий, но, как и создательница Эркюля Пуаро, за свои литературные заслуги получила звание командора Ордена Британской империи. Обе писательницы публиковали свои детективные романы под настоящими именами и пользовались псевдонимами, когда писали психологическую прозу: Агата Кристи становилась Мэри Вестмакотт, Рут Ренделл — Барбарой Вайн. Сравнительное жизнеописание Ренделл и Кристи еще ждет своего Плутарха — параллели и различия можно анализировать до бесконечности.

Ренделл не просто принимает эстафету от королевы британского детектива, но и выводит жанр на новый уровень. Британцы традиционно относятся к детективу серьезно и не считают, что жанровая принадлежность может служить индульгенцией на плохое письмо. Но Ренделл превзошла даже лучшие образцы «золотого века» — по богатству словарного запаса и отточенности стиля из старых классиков с ней может соперничать разве что Честертон. Увы, стилистическое мастерство ее прозы в русских переводах обычно теряется, хотя даже самые унылые переводы позволяют оценить наблюдательность ее описаний природы и достоверность характеров.

Примечательнее всего то, как Ренделл развивает потенциал социальной критики, изначально заложенный в классическом британском детективе. Заложила его сама логика литературной эволюции: детективный жанр непосредственно наследует готическому роману, и в первую очередь романам Анны Радклиф, где сюжетная интрига связана с постыдными тайнами аристократических семей. Уже в дебютном романе «С любовью насмерть, Дун» (From Doon with Death, 1964) Ренделл умело и решительно переприсваивает язык детективного жанра для обсуждения современной социальной проблематики: разгадать тайну убийства можно, лишь преодолев шаблон гетеронормативности. Позже Ренделл обращалась к феминистической повестке — в романе «Дремлющая жизнь» (A Sleeping Life, 1978) она размышляет о несерьезном отношении к женщинам-писательницам и о неявных формах дискриминации, которые трудно осознать даже столь просвещенному и либеральному мужчине, как ее герой — инспектор Вексфорд.

Особо значимая и сквозная для всего творчества Ренделл тема — социально-психологические корни преступления. Ряд ее романов написан в жанре не столько детектива, сколько триллера, где отсутствует каноническая фигура сыщика, ведущего расследование, — читателю предлагается самому взять на себя роль криминалиста и понять, как равнодушие семьи или общественных институтов, непрофессионализм или самоуверенное стремление хороших людей «причинять добро» порождают преступников. Немало романов этого типа представлено в русских переводах: «Демон в моих глазах» (A Demon in My View, 1976); «Озеро тьмы» (The Lake of Darkness, 1980); «Солнце для мертвых глаз» (A Sight for Sore Eyes, 1998), «Тринадцать шагов вниз» (Thirteen Steps Down, 2004) и другие. Но эталонный образец, который на родине Рут Ренделл нередко считают вершиной ее творчества, на русский язык до сих пор не переведен, и эта несправедливость кажется вопиющей.

Речь идет о романе A Judgement in Stone (1977), название которого в русскоязычной Википедии переводят как «Каменный приговор» (хотя точнее было бы «Приговор, высеченный в камне»). Это самый экспериментальный из романов Ренделл. Писательница буквально выворачивает детективный сюжет наизнанку. Роман открывается фразой:

«Евника Парчман убила семью Ковердейлов потому, что не умела читать и писать».

Как рассказывала сама Ренделл в радиопередаче на Би-би-си, ей просто захотелось узнать, как поведут себя читатели, если предъявить им спойлер в самом начале. Эксперимент удался — роман читали с увлечением, а на обложках его изданий до сих пор перепечатывают цитату из отзыва в Daily Express: «Будет невероятным достижением, если она когда-нибудь напишет книгу лучше этой».

Классический детективный вопрос «кто это сделал?» в романе получает переосмысление. Не «кто из персонажей совершил убийство», а «кто убийца как личность». Кто она, Евника Парчман? (Именно Евника, а не Юнис, в романе специально подчеркнут новозаветный и греческий характер ее имени). Дальше — больше загадок, чем ответов:

Рут Ренделл

«В итоге она не нажила ничего, кроме беды на свою голову, и притом в глубине своей странной души она понимала, что ничего не наживет. И все же, пусть ее подруга и подельница была психопаткой, Евника такой не была. Она обладала кошмарным практическим здравомыслием первобытной обезьяны в обличье женщины двадцатого века».

История Евники начинается в годы Второй мировой войны, когда, малышкой угодив в эвакуацию, она пропустила программу начальных классов и с тех пор не может ее наверстать. Государственные школы Великобритании 1950-х практикуют хрестоматийный подход «три пишем, два в уме», а частная школа семье Парчман не по средствам, да родителей особо и не волнует ее образование: от дочери они ожидают прежде всего помощи по хозяйству. В результате Евника сосредотачивает все силы на том, чтобы скрыть свою неграмотность. Эта коллизия дает богатую пищу для размышлений — например, о природе нормы и оборотной стороне прогресса: еще исторически недавно грамотность была элитарным навыком, а не требуемым по умолчанию, неграмотность же выступала скорее как социальная норма, чем как «инвалидность» (метафора, используемая Ренделл). Героиня — не умственно отсталая, она умеет и любит работать руками; всего лет двести назад она бы интегрировалась в общество без всяких проблем. Но в обществе XX века она оказывается выброшенной на обочину.

Более того, Евника не может самостоятельно исправить свой дефект, поскольку не информирована, как это сделать. Информированность — привилегия, и у героини этой привилегии нет: поскольку она не читала, ее кругозор крайне ограничен. Обратиться же к кому-то за помощью она стыдится: потребность скрывать свою проблему с годами становится все более навязчивой. С нравственным развитием дело обстоит не лучше: Евника — современная модель естественного человека, Маугли из каменных джунглей. Ей неоткуда взять представления о морали, кроме как из личного опыта, а люди вокруг нее чаще всего живут по принципу «умри ты сегодня, а я завтра». Даже собственные родители (хотя внешне семья вполне благополучна — ни пьянства, ни насилия) относятся к ней потребительски.

Когда Евника по фальшивой рекомендации устраивается экономкой в дом Ковердейлов, ее история переплетается с тремя другими женскими историями. Из шести основных персонажей романа четыре — женщины. Хозяйка, Жаклин Ковердейл, принадлежит к образованной верхушке среднего класса, но позирует в роли аристократки, увлеченно пытаясь воссоздать образ жизни дворянства «старой доброй Англии»: походы в оперу, собирание книг и антиквариата, охота, светские приемы. В сущности, она, как и ее супруг Джордж, — добрая душа и порядочный человек, но оба живут в собственной реальности и невероятно зашорены. Во время собеседования Жаклин не видит ничего странного или патологического во внешности и поведении Евники, потому что соискательница идеально соответствует ее представлениям о викторианской служанке — хотя, как отмечает автор, если бы Жаклин заметила те же особенности у женщины, равной ей по социальному статусу, они бы ее безусловно насторожили. Молодое прогрессивное поколение представляет Мелинда, падчерица Жаклин: она студентка и пожинает идейные плоды революций 1968 года. Левые убеждения в тренде, Мелинда непрерывно упрекает родителей за то, что они страшно далеки от народа, — и, как ни досадно, по сути она права. Однако, видя сучок в чужом глазу, Мелинда не видит бревна в своем: ее представления о «народе» (в лице Евники Парчман) не менее умозрительны. Она осуждает «эксплуатацию», не подозревая, что Евника счастлива получать деньги за работу по дому, которую ей много лет приходилось выполнять бесплатно. Ее настойчивые попытки подружиться с Евникой поначалу трагикомичны — Мелинда в упор не замечает, что экономке неприятна ее назойливость, — а потом приводят к настоящей трагедии.

Наконец, существенную роль в повествовании играет Джоан Смит, работница сельской почты и представительница классического англосаксонского типа религиозных психопатов. Она завязывает общение с Евникой, и та не отвергает ее; в их отношениях Джоан безусловно ведущая, а Евника ведомая, и личная ненависть Джоан к Ковердейлам становится в буквальном смысле слова спусковым крючком.

По мотивам романа снят фильм Клода Шаброля «Церемония» (1995), известный российской публике. Киноманы относятся к нему с пиететом, но от замысла Ренделл в нем не осталось, можно сказать, ничего, несмотря на то, что сценарий верен основной сюжетной канве и дословно сохраняет некоторые реплики. Действие перенесено во Францию 1990-х гг., героиню омолодили чуть ли не вдвое, да и вообще мискастинг в фильме поголовный, за исключением лишь Изабель Юппер в роли Катрин (Жаклин в романе). Наконец, исчезла ключевая деталь в развязке — разоблачение преступницы благодаря ее же неграмотности. По интернету гуляет утверждение, будто сама Ренделл одобрила эту экранизацию, но подтверждения из первых рук не находится. Скорее его можно косвенно опровергнуть: в беседе на Би-би-си, имевшей место в 2003 г., писательница категорично заявила, что действие ее романа происходит в 1975 г. и в более поздних реалиях непредставимо. Шаброль не без кокетства называл «Церемонию» «последним марксистским фильмом», но роман Ренделл не оставляет сомнений в том, что к марксизму — по крайней мере, в его университетском изводе второй половины XX столетия — она относилась скептически. Роман предсказуемо оказался значительнее и глубже экранизации, и хотелось бы надеяться, что ему воздадут должное и в нашей стране.