Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Фантаста и «детского» писателя Яна Леопольдовича Ларри (1900—1977) часто называют автором одной книги. Это обидно и неправильно. «Необыкновенные приключения Карика и Вали» — вещь, безусловно, замечательная, но есть у их создателя много чего еще, совсем даже не хуже. Правда, чтобы все это прочесть, придется выйти из комнаты и добраться до библиотеки. А драматургия Ларри и вовсе доступна только в архивах. Но когда нас это останавливало?
«Нам позарез нужны сейчас красные Пушкины»
В Центральном государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ) можно ознакомиться с автобиографией Яна Ларри из личного дела*Фонд Р-371. Опись 3-2. Дело 275.. Написана она живо и увлекательно. Вот, например, яркая сцена из юности, когда рано осиротевший Ларри скитался по городам и весям, пока наконец не осел в Харькове:
«В харьковской ночлежке, уже при советской власти, случайно познакомился с „другом М. Горького, Толстого и Достоевского”. Это был живописный оборванец с профилем римского патриция, с моноклем на подбитом глазу и пропойным басом.
Обшаривая меня ночью, в надежде поживиться „лишними деньгами”, он нашел у меня в карманах стихи, а прочитав их, сказал восторженно:
— Ты — гений, малый! Я сделаю тебя поэтом! А поскольку нам позарез нужны сейчас красные Пушкины, мы немедленно же пропьем твои сапоги, ибо тебя иные судьбы ждут и тебе не сапоги нужны, а лавры.
Обменяв мои сапоги на самогон, Велизар Фортунатов, „друг Толстого и Горького”, написал в издательство записку, в которой просил оказать „содействие молодому красному таланту”.
— Меня знает вся Россия! — сказал Велизар Фортунатов.
К сожалению, в издательстве это имя не было известно ни одному сотруднику, а поэтому, выслушав мою историю и мои стихи, мне предложили место курьера в газете „Молодой Ленинец”.
С этого года началась моя работа в газетах».
В советском интернациональном духе «латыш по национальности, но русский по подданству» (цитата из рассказа Ларри «Первый арест») в качестве мастера печатного слова Ян Леопольдович сформировался на территории Украины. Здесь в 1926 году вышли сразу две его книжки: сборник рассказов «Грустные и смешные истории о маленьких людях» и проникнутая революционной романтикой повесть «Украдена Країна» — история борьбы за свободу молдавских повстанцев.
Любопытная деталь о второй книге — судя по всему, она была написана на русском и переведена на украинский: в выходных данных первого украинского издания 1926 года указан переводчик Л. Копыленко. Без малого век спустя, когда повесть решили издать в России в составе трехтомного собрания сочинений Яна Ларри (М.: Престиж Бук, 2019), ее понадобилось перевести обратно — с украинского на русский. Вероятно, русскоязычный оригинал «Украденной страны» не сохранился.
Что касается «Грустных историй...», то уже в этой пробе пера проявился, как сказали бы сегодня, постиронический дар Ларри. Читая, казалось бы, правильные истории из жизни детей первых лет советской власти, мы сталкиваемся с такой концентрацией «правильности», что не скажешь наверняка: то ли Ян Леопольдович всерьез, то ли — все-таки прикалывается (зная, что и как он писал в дальнейшем, — скорее второе). Вот как маленький персонаж рассказа «Юрка» проводит свои «красные» летние каникулы:
«Ах, как скучно Юрке!.. Ах, как скучно...
А главное — и дома нечего делать.
Портреты царской семьи, что хранит у себя бабушка в сундуке, — давно уже замазаны мучным клейстером, косточки ерусалимских великомучеников заменены двумя костями неизвестного барана, и за старенькой ризой, — вместо иконы чудотворного Николы давным-давно красуется портрет славного казака — Кузьмы Крючкова.
Когда бабушка бьет земные поклоны перед „святителем” Крючковым, Юрка осторожно просовывает в дверную щель свой пионерский лоб и с любопытством следит за бабушкой и за Крючковым, и Юрке кажется, что Кузьма дергает разудало усом и подмигивает бабушке поочередно то одним, то другим казацким глазом».
Позднее Ларри будет нелестно отзываться о своих первых сочинениях:
«...мои рукописи так „редактировались”, что я и сам не узнавал собственных произведений, ибо, кроме редакторов книги, деятельное участие принимали в „исправлении опусов” все, у кого было свободное время, начиная от директора издательства и кончая работниками бухгалтерии».
Тем не менее сказать, что они всецело неудачны, не повернется язык. Не все истории о маленьких людях одинаково хороши, но «Юрка» и «Радио-инженер» замечательные. «Украдена Країна» — просто захватывающий революционный ретро-экшн.
Фрагмент автобиографии с автографом
«Без К. Ц. никогда ничего нельзя сделать хорошо»
Во второй половине 1920-х Ларри переезжает в Ленинград. В 1929 году в издательстве «Красной газеты» печатается его первая на территории РСФСР и, пожалуй, самая неудачная книжка под названием «Окно в будущее».
В ней Ларри планировал весело и увлекательно рассказать детям о том, что такое пятилетка. Не вышло: цензура посчитала, что пятилетка — хорошо, а вот «весело и увлекательно» — это маленьким большевикам совершенно без надобности. Годы спустя Ян Леопольдович расскажет об этом в эссе «Поиски прозрачного слова»*Редактор и книга: Сборник статей. Вып. 4. — М.: Искусство, 1963. — С. 288–292.:
«Помню, как в одном ленинградском издательстве „редактировала” мою книгу для детей о первой пятилетке такая ортодоксальная дама. Вычеркивая все, что она считала лишним, дама-ортодокс поучала меня жестяным голосом:
— Вы не знаете детей! Современный ребенок — практичный ребенок. Ему совсем не нужны ваши побасенки. Советскому ребенку нужны цифры, диаграммы, таблицы, а вы что предлагаете? Анекдоты, сказки, фокусы? Не та эпоха теперь! Не те требования к детской литературе!»
В соответствии с актуальными требованиями к детской литературе, «Окно в будущее» вышло с таким количеством диаграмм, таблиц и прочего экономического «сушняка», что одолеть книгу сумел бы не каждый взрослый. А уж дети такое «Окно...», вероятно, даже не открывали.
Самое интересное, что в итоге «Красная газета», видимо, признала, что дала маху, раз в том же году выпустила другую книжку Ларри на ту же тему (в соавторстве с неким А. Лифшицем). «Пять лет» — что-то вроде современных изданий из серии «учись, играя». Здесь Ларри умело балансирует между полезной информацией и занимательностью — навык, который потом пригодится ему при работе над «Кариком и Валей».
А еще, за 50 с лишним лет до фильма «Кин-дза-дза!» Георгия Данелии на страницах «Пяти лет» возникает таинственное буквосочетание — К. Ц. Его влияние на массы, если верить книге, так же велико, как и на планете Плюк. Но, в отличие от чатлан и пацаков, земляне знают, как оно расшифровывается — благодаря Яну Леопольдовичу:
«Без К. Ц. никогда и ничего нельзя сделать хорошо. Шофер позабыл о К. Ц., и огромный завод должен был остановить работу.
К. Ц. нужны всем, кто собирается сделать что-нибудь точно и в срок.
Без К. Ц. никто и шагу ступить не может, чтобы не наделать десятка ошибок.
Особенно нужны К. Ц. государству.
<...>
Что же означают эти всемогущественные буквы К. Ц.?
К. Ц. — это контрольные цифры плана хозяйственного строительства».
К. Ц. Рисунок из книги «Пять лет»
«Земли, что ли, у нас мало? Вояки-сраки»
Следующее десятилетие началось для Ларри крайне удачно: выходит сразу несколько книжек. В 1930 году — «Как это было», повесть о том, как в глухой деревне взрослые с подачи сознательных детей переходят к коллективному хозяйству.
Сегодня «Как это было» способно оказать на читателя скорее не идеологический, а терапевтический эффект. Люди все вместе делают что-то важное, а если возникают трудности — преодолевают. Еще трудности? Еще преодолевают. И так пока все у них не становится хо-ро-шо. Благо история написана Ларри живым языком, в ней много затей и юмора, в конце искренне радуешься победе сил, которые автор и читатель по молчаливому жанровому соглашению условились считать добрыми.
Остается место и для сатиры. Один из главных взрослых героев явно предпочитает яркие речи реальным делам:
«Федоров посмотрел на Мишку и спросил:
— Вам в школе объясняли про социализм?
— Не... Не проходили еще!
— Дура! Не проходили! Социализм не проходят, а делают. Социализм — это когда дураков нет... Видал землю-то? То-то и есть! А ты через десять лет погляди, что будет. Деревню всю фьють! К чорту! Домишки эти — под откос. А на месте деревни дворец выбухаем. Окна будут что твой дом. По крыше тучи станут царапаться. По всему дворцу иликтричество. Всюду пальмы в бочках. Чистота. Ванная. Души... Сохи — в печи. А вместо сох — каменные сараи для тракторов. Работать станем всем миром. Гром пойдет в полях от машин. А вообще-то наши мужики адьеты. И батька твой адьет. А башка у твоего батьки хуже ослиной. Думает все, а чего тут думать?
Федоров задумался. Он стоял посреди двора, загаженного навозом, обнесенного развалившимся плетнем, и, широко открыв глаза, смотрел в поля».
В 1931 году печатаются «Записки красноармейца». Главный герой — подросток, «ровесник века» и полный тезка автора, Ян Ларри, из-за чего книгу иногда называют автобиографической. Насколько это действительно так, узнать наверняка, видимо, уже не получится. Примечательно, что в анкетах и автобиографиях, доступных в ЦГАЛИ, Ян Леопольдович нигде не упоминает о красноармейском прошлом, скрывать которое гражданину СССР вроде как было бы странно.
Впрочем, биография Ларри вообще содержит множество загадок. К примеру, во всех источниках, в том числе им самим, указывается год рождения — 1900-й. В то же время на могиле Яна Ларри в Санкт-Петербургском крематории стоят даты жизни: 1901—1977.
Сразу вспоминается, как в «Записках красноармейца» несовершеннолетний Ян, чтобы попасть на фронт, приписывает себе год. Неужели так и было и только после смерти писателя родственники решили восстановить хронологическую справедливость?
Так или иначе, персонажи книжки далеки от условности, в их существование хочется верить. С первых страниц «Записки...» берут читателя в плен сочными диалогами и остроумными сценками из жизни России начала XX века. Тем временем сгущаются исторические тучи: 1914 год, Первая мировая война. Мальчик Ян, наслушавшись официальных лозунгов, находится в приподнятом настроении и готовится бить «плохих немцев»:
«Я видел в войне что-то большое, необыкновенное, что должно было встряхнуть постылую жизнь, сделать ее осмысленной, радостной. Что именно должна была принести с собой война, я не знал, но уже сегодняшний крутой поворот жизни, казалось, обещал многое».
Побывав на милитаристской демонстрации, мальчишка возвращается в свой родной двор, где — вот так дела — никто не готов разделить его воинствующего оптимизма:
«— Ну? — засмеялся Евдоха. — Чему обрадовался сдуру?
— А плакать мне, что ли?
— Да радоваться нечему! — заметил жестянщик.
Не обращая больше на меня вниманья, он повернулся спиной, продолжая беседу:
— Орут: немца бить. А немца-то не бить надо, а поучиться у него уму-разуму следует. Учиться у немца надо, а не бить его.
Я с удивлением посмотрел на Евдоху. Что он? С ума спятил?
— А если лезет? — спросил я.
— Немец, он зря не полезет! — захихикал жестянщик.
— Сами мы лезем! — сказал Евдоха. — А чего лезем, так и не заем... Земли, что ли, у нас мало? Вояки-сраки. На своей земле порядок навести не могут, а туда же на чужую зарятся.
— Так тоже нельзя рассуждать! — качает головой дворничиха. — Если не будем воевать, немец наше государство заберет.
— А пускай забирает! Может, при немце-то хоть жизнь увидим! Да рази это государство? Позор один, а не государство! Китайцы только и живут хуже нас во всем мире.
— А ты видал? — сердится дворничиха.
— Видать не видал, однако думаю: похабнее нашей жизни во всем свете не сыщешь!..
— Ну, тоже... такие разговоры!
Кое-кто торопливо отходит.
— Ну вас к богу, нашли тоже тему!..
— Народу теперь поломают — страшно подумать! — не унимается Евдоха. — А только холку нам надерут, безусловно. Не нужна эта война народу. Ни с какой стороны не нужна».
Позднее, оказавшись на фронтах уже Гражданской войны, Ян узнает, что такое боевые действия: «смешались в кучу кони, люди...» и далее по тесту, только без залихватской романтической возвышенности и прочих ура-патриотических украшений.
«Я закрываю голову руками, жмусь к земле, царапаю ее ногтями. Мне кажется, что я открыт со всех сторон. Хочется зарыться в землю, уйти глубже, забраться в нору. В рот лезут травы; на зубах скрипит песчаник. Лязг и грохот обваливающегося железа усиливается. Горячее дыхание опахивает шею и руки.
Я теряю всякое представление о времени. Голова отяжелела. Глубокое безразличие охватывает меня. Опустошенный, я лежу, прислушиваясь к звону в ушах.
— И-и-и-и! — звенит на одной высокой ноте.
Я сжимаю зубы. Звон прекращается. Открываю рот и в уши снова вползает:
— И-и-и-и!
Я пробую еще раз. Потом начинаю тихонько визжать, стараясь попасть в ноту звона. Но горло совсем пустое. Я чувствую, что тело мое пропало. Сколько времени продолжается обстрел, я не знаю. Я даже перестаю слышать грохот. Я растворяюсь в нем».
«Сталин? Придется пострадать и ему!»
В том же 1931 году у Ларри выходит роман «Страна счастливых» о прекрасной жизни в Советском Союзе будущего. Во вступительной статье и рекламной печати книгу пытались позиционировать как новую утопию, но, если прочитать ее хотя бы чуть-чуть внимательнее, замечаешь, что автор не столько хвалит государство, сколько троллит. Страна, в которой по сюжету вот-вот грянет энергетический кризис, строит уличные туалеты из золота. Почему? По идеологическим соображениям:
«В разных концах города сверкнули крупные золотые пятна. Их сверканье кинулось в глаза всем. Пассажиры переглянулись. Кто-то многозначительно крякнул, кое-кто снисходительно передернул плечами, но никто не сказал ни слова.
Золотые пятна были не что иное, как уличные уборные. Они появились отнюдь не с санитарной целью, а как вызов старому миру, как издевательский символ, как блистательный плевок в лицо капитализма, как пренебрежительный жест по отношению к ценностям буржуазного общества».
Главного отрицательного персонажа книги зовут Молибден. Это авторитарный политик, который носит, правда, бороду, а не усы, но все равно, как говорят в школе учителя: скажите спасибо, что пальцем не показываю. Говорят, сталь становится гораздо прочнее при наличии в ней молибдена.
Но в какой-то момент Ларри разошелся и показал пальцем. Один из второстепенных героев романа мечтает устроить в книгохранилищах «резню», ведь с каждым годом литературы все больше и, чтобы прочесть хотя бы самое главное, всей жизни не хватит. Отсюда вывод: надо литераторов «покромсать». И Сталина, конечно, тоже:
«Я считаю необходимым устроить в библиотеках кровавую революцию. Старым книгам следует дать бой. Да, да! Без крови здесь не обойдется. Придется резать и Аристотеля, и Гегеля, Павлова и Менделеева, Хвольсона и Тимирязева. Увы, без кровопролития не обойтись. Моя кровожадность не остановится даже перед Лениным и Марксом. Сталин? Придется пострадать и ему! Всех, всех! Феликса, Иванова, Отто, Катишь, Энгеля, Панферова, Бариллия Фроман, Лию Коган, всех новых и старых под нож!»
Когда читаешь это сегодня, удивляешься, что книжку вообще напечатали. Правда, как только она вышла, спохватились и быстро запретили. Ларри пришлось уйти из литературы на несколько лет.
Вернулся в 1937 году — при поддержке Самуила Маршака, который как раз искал того, кто смог бы захватывающе раскрыть детям мир энтомологии. Биолог по образованию, Ян Леопольдович, хотя и специализировался на рыбах, в насекомых, как оказалось, тоже смыслил — и справился с задачей блестяще. Но радоваться успеху «Карика и Вали», опубликованных сначала в журнале «Костер», а затем отдельной книжкой в «Детиздате» ему, увы, пришлось недолго.
Из переписки с «Детгизом»
«Ванька Каин ест живого человека»
В петербургском ЦГАЛИ можно прочесть пухлое, состоящее из 110 страниц «дело 67», под названием «Ларри Ян Леопольдович»*Фонд Р-64. Опись 3. Дело 67.. Значительную часть папки занимает конфликтная переписка с «Детиздатом» второй половины 1930-х годов. Если попытаться пересказать ее коротко, то получится так: Ларри отстаивает право писать что хочет и как захочет. А издательство не только отказывает ему в творческой свободе, но и — это возмущало писателя сильнее всего — не желает в этом сознаваться.
В одном из писем, адресованных главному редактору Дмитрию Чевычелову, которого сотрудники за глаза именовали «Какбычегоневычелов», Ларри укоряет начальство, пытаясь добиться, чтобы с ним, по крайней мере, вели «игру» открыто:
«Стыдитесь! <...> Зачем Вы меня обманываете? Не проще ли было сказать мне честно, что в целях перестраховки Вы не хотите, чтобы я работал в Лендетиздате?»
В 1937 году Ларри пишет для «Детиздата» повесть «Васькина тайна». В назначенный договором срок он отправляет в издательство рукопись вместе с письмом, в котором называет свой текст «неважно сшитым фраком» и просит пару месяцев на доработку. В ответном письме «Детиздат» сообщает, что ждать не собирается, тем более что «повесть построена неправильно политически», и требует вернуть аванс.
Ян Леопольдович пытается добиться правды, в том числе через суд, и ожидаемо не преуспевает. Отношения с издательством на долгое время оказываются испорчены, а повесть исчезает — увы, нет никаких указаний на то, что хоть какие-нибудь черновики «Васькиной тайны» могли сохраниться. Правда, в одном из писем Ларри сообщает, что переделал повесть в пьесу и ее даже напечатали в издательстве «Искусство», но подтверждений этому найти не удалось.
На сегодняшний день о том, что такое «Васькина тайна», можно судить только по отзыву редактора Н. Теребинской от 8 января 1938 года. В частности, она пишет:
«Дети-герои не особенно верят в бога и, не задумываясь, доказывают, что бога нет. Эта сцена, где девочка Настя предлагает богу сломать сначала палец, потом руки, чтобы увериться, что бога нет, не может ни показать советскому ребенку вред веры в бога, ни укрепить его атеистического понимания. <...> В рукописи автор излишне часто заставляет героев драться, креститься и чесаться, полагая очевидно, что это создает колорит захолустности городка. Неприятна своей натуралистичностью сцена в цирке с Ванькой Каином, когда он пытается съесть живого человека».
В общем, похоже, что книжка была любопытная, просто ей не повезло возникнуть не в том месте и не в то время.
Немногим счастливее сложилась судьба романа «Золотой век», синопсис которого вместе с первой главой хранится в упомянутом «Деле 67». Ларри отправил конспект книги в «Детгиз» в 1940 году и получил ответ, что «заявка отклоняется безоговорочно», поскольку создает «представление о типично-бульварной, антихудожественной направленности этой вашей работы». И подпись: «С приветом, Чевычелов».
Судя по всему, в будущем повода завершить роман у Ларри не возникло. Тем не менее даже то, что есть, оставляет вполне цельное художественное впечатление. История о тайном мировом правительстве буржуинов, которые вздумали изменить на Земле климат и уничтожить большую часть человечества, а остальных превратить в рабов, как и «Страна счастливых», пытается казаться «правильной». Но чувствуется, что обличать капитализм Яну Леопольдовичу не слишком интересно, — то ли дело, захватывающие приключения или причудливые трюки с переодеваниями.
Главная героиня романа — французская журналистка Жанна — в определенный момент сюжета вынуждена одеться в мужской костюм: платья под рукой не оказалось. Вместе с компаньоном они ловят попутную машину и едут по загородному шоссе. По пути встречают изуродованного человека, который почти сразу умирает. И здесь шофер прерывает молчание: «Едем. Мы ничего не видели, ничего не слышали. В полицию я не пойду. Скажут еще, что вы убили, тем более что женщина одета мужчиной».
Проглотив эту сексистскую выходку, Жанна не спешит переодеваться. Наоборот — теперь ей нужно попасть на корабль с белогвардейцами, и для этого журналистка притворяется неким Валентином Разумовским, который «давно забыл русский язык». Позднее, добравшись до «наших» — бравого капитана Бровкина и других большевиков, — Жанна, кажется, может перестать изображать из себя мужчину. Но почему-то продолжает это делать — видимо, понравилось.
Вместе с большевиками переодетая Жанна сражается с одним из злодеев по фамилии Звериго. Тем временем бедный Бровкин переживает когнитивный диссонанс:
«Двойственное чувство испытывает капитан к новому товарищу. <...> Это, пожалуй, храбрый парень, но... уж очень много у него разных странностей. Он краснеет при грубых шутках и вообще как-то странно держит себя. Жанна влюбляется в сурового капитана и от этого чувства нередко делает глупости. Она относится к капитану как женщина. <...> С каждым днем их отношения осложняются».
Похоже, Бровкин был задуман Ларри как типичный герой в духе «сила есть, ума не надо». Да, он хорош в бою, зато с соображалкой у капитана, как у индейца из анекдота, который на третий день заключения обнаружил, что в темнице не хватает одной стены, и смог-таки выбраться на волю:
«Матрос боится пауков, лягушек, а однажды, увидев змею, бросился с визгом в объятия капитана. Неясная догадка мелькает в голове капитана, и он начинает присматриваться».
Неизвестно, как долго бы еще присматривался Бровкин, но в кульминационный момент организм Жанны берет дело в свои руки:
«Они приперты к пропасти. Дальше отступать некуда. Остается только помереть достойно. Все прощаются. Жанна крепко целует растерявшегося капитана, и тут он по-настоящему чувствует, что его целует... женщина».
Здесь становится понятно, для чего был нужен весь этот маскарад: получив до такой степени нежданный поцелуй от того, кого он считал мужчиной, капитан воспрял духом и объявил: «Ну чорт возьми, теперь-то уж дудки. Теперь я покажу им, как разбивать семейное счастье».
Далее перевозбужденный Бровкин принимается раскидывать врагов направо и налево, и вскоре от отряда Звериго не остается и следа. Видимо, Ян Ларри хотел сказать, что одной идеологии для борьбы человеку недостаточно. А вот если есть любовь — тогда совершенно другое дело.
Одно из писем Ларри в «Детгиз» по поводу «Васькиной тайны»
«Иосиф Виссарионович! Буду писать только для Вас»
Похоже, Ларри был прав, и в «Детгизе» пытались «слить» слишком своенравного автора. Без каких-либо внятных причин сначала долго откладывается, а затем и вовсе отменяется публикация книги «Спутник юного рыболова», которую планировалось построить на одноименном цикле очерков, выходивших в «Костре» в течение 1938 года. И это несмотря на положительный отзыв видного ученого-ихтиолога Ивана Арнольда, который он написал по просьбе издательства:
«Программа составлена, безусловно, интересно, и книга, задуманная Я. Л. Ларри, обещает быть очень занимательной. Я знаком с некоторыми статьями Я. Л. Ларри, напечатанными в журнале „Костер” и др. Пишет он очень ярко и красочно: эта особенность его пера нашла свое отражение в программе проектируемой книги».
Ответ «Детгиза», полученный Ларри после долгих месяцев и просьб хоть как-то отреагировать, выглядит как попытка найти причину для отказа — ведь кто ищет, как известно, всегда найдет:
«...автор рассчитывает на ограниченный круг читателей — детей-рыболовов, интересы которых уже получили определенное направление. Такая постановка вопроса представляется нам узкой, ибо она сужает круг читателей, и потому нецелесообразной»
В конце 1930-х, рискуя остаться без средств к существованию, Ларри не без труда «пробивает» переиздание, исправленное и дополненное, успешных «Необыкновенных приключений...». Со скрипом «Детгиз» включает книгу в план на 1940 год.
Здесь важно отметить, что существуют как минимум четыре редакции «Карика и Вали». Первая — публиковавшаяся в номерах «Костра» за 1937 год. Вторая — первое книжное издание в «Детгизе». Третья — переиздание 1940 года. И четвертая — печатавшаяся в СССР в 1950–1980-х годах. Над своей самой известной книгой Ларри без преувеличения работал всю жизнь.
В «Детгизе» попытки Яна Леопольдовича улучшить книгу не поощрили — если не сказать наоборот. Получив летом 1939 года гранки, Ларри обнаружил, что его исправления оставлены без внимания, а кроме того, появилась масса сокращений и ошибок. В ответном письме писатель негодовал, перечисляя недочеты, случайно (или намеренно?) оставленные в подготовленном к печати тексте:
«На стр. 24 оставлено беспомощное „вот, вот он ребятки” Кто же так говорит и кто так пишет? Тут же ребята ухитрились „уцепится (!) в (??) в стрекозу”.
На стр. 19 Валя превращена в двуликого Януса; она одновременно и спокойна и „перепугана”.
На стр. 34 „профессор принялся обеими руками”. Я этого не писал. У меня было: „профессор принялся убирать траву обеими руками”, а тот профессор, который „принимается обеими руками” — творчество Изд-ва. <...>
Что касается произведенных сокращений уже после того, как изд-во затратило средства на типогр. набор — то об этом могу сказать одно: сокращения произведено в ущерб тональности повести и в ущерб здравому смыслу. Неужели нельзя это было согласовать со мной?
Словом, я решительно возражаю против навязываемого мне текста, тем более что этот текст изобилует безграмотными оборотами речи, разорван, скомкан, сплющен.
Я понимаю, конечно, что Изд-во может не считаться с моими возражениями и выпустить повесть дабы продемонстрировать „неграмотность автора”, но в таком случае еще задолго до появления книги на книж. рынке читатель будет предупрежден об отношении автора к „своему” тексту».
Вероятно, к началу 40-х годов Ларри окончательно разуверился в том, что сможет писать и публиковать то, что интересно ему, а не издательству. Последний документ из «Дела 67» — письмо Чевычелова в Публичную библиотеку им. Салтыкова-Щедрина (ныне — Российская национальная библиотека) от 7 марта 1941 года. В нем — просьба предоставить писателю, который трудится над «книгой о стратегическом плане товарища И. В. Сталина, выполненном при участии конкорпуса Буденного на плацдарме Воронеж — Касторная — Ростов», необходимую литературу.
Действительно ли Ларри собирался делать книжку о Сталине или взялся за нее для отвода глаз? В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) хранится неопубликованная пьеса Ларри «Касторная», в которой вождь народов выступает в качестве одного из действующих лиц. Возможно, упомянутый исторический эпизод Яна Леопольдовича действительно чем-то интересовал.
Так или иначе, наверняка известно, что весной 1941 года основные творческие силы Ларри были брошены на «самиздат». Фантастический «роман в письмах» под названием «Небесный гость» — история о марсианине, который прилетел в сталинский СССР и обнаружил, что люди там живут, мягко говоря, не очень, предназначался для одного читателя, Иосифа Сталина, которому с конца 1940 года, будто по подписке, стали анонимно поступать главы с сатирическими приключениями.
Немногочисленные исследователи жизни и творчества Ларри практически единодушны в том, что писатель, решив «раскрыть глаза» лидеру на происходящее в стране, проявил себя как наивный идеалист. Однако, если рассматривать «Небесного гостя» не в отрыве от всех сочинений писателя, а как их закономерное продолжение, становится ясно, что в очередной раз имел место троллинг — причем такого уровня, которого советские художники в открытую не позволяли себе ни до, ни после.
На этом фоне меркнут даже «Мастер и Маргарита», по утверждению некоторых, написанные Булгаковым в качестве послания вождю. Михаил Афанасьевич старался быть вежливым — Ларри же с первых строк взялся стебать друга физкультурников. Кажется, этот род комедии принято называть «юмор висельника» — трагифарс из-под пера человека, доведенного до крайности.
Отправив в Кремль первую главу романа, Ян Леопольдович приложил к ней записку:
«Дорогой Иосиф Виссарионович! Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого — веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой — необыкновенных Буцефалов, третий — замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками: людьми, животными, вещами. Ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель... Я беру перо в руки, чтобы восполнить этот пробел. Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы. <...>»
Пародийная стилизация под раболепное, практически любовное письмо, при этом намек на то, что Сталин не способен войти в историю при помощи «великих дел, Буцефалов и любовниц», а стало быть, вся надежда на «придворного» писателя — этого уже было достаточно, чтобы «Кулиджары» (именно так Ларри подписывал свои послания; выбранная им анонимность лишний раз подтверждает, что он понимал, на что идет) принялись разыскивать соответствующие органы. А ведь был еще и сам роман, в котором, например, имеются такие строчки:
«Прикрывая рот ладонью, марсианин сказал, зевая:
— А скучноватая у вас жизнь на Земле. Читал, читал, но так ничего и не мог понять. Чем вы живете? Какие проблемы волнуют вас? Судя по вашим газетам, вы только и занимаетесь тем, что выступаете с яркими, содержательными речами на собраниях да отмечаете разные исторические даты и справляете юбилеи. А разве ваше настоящее так уж отвратительно, что вы ничего не пишете о нем? И почему никто из вас не смотрит в будущее? Неужели оно такое мрачное, что вы боитесь заглянуть в него?
— Не принято у нас смотреть в будущее.
— А может быть, у вас ни будущего, ни настоящего?
— Что вы? Вы только посмотрите — я завтра сведу вас в кино на фильм „День нового мира”, — как интересна и содержательна наша жизнь. Это не жизнь, а поэма.
— Не понимаю в таком случае, почему же все это не находит своего отражения в газетах.
— Вы не одиноки, — сказал я, — мы тоже ничего не понимаем».
Ларри успел написать и отправить четыре «марсианские» главы — в апреле 1941 года за ним пришли из НКВД. За свои труды личный литератор Сталина был «премирован» пятнадцатью годами лагерей.
Фото из личного дела, 1941
«Грешники морщатся, однако сковородку лижут»
В конце 1950-х Ларри, как и многие другие репрессированные, выходит на свободу. Надо сказать, освобождение это мало напоминало праздник. В письме, написанном 9 марта 1957 года на имя «председателя правления ЛИТФОНДа товарища Вл. Лидина»*Хранится в РГАЛИ. Фонд 3102. Опись 1. Дело 666., звучат трагические ноты:
«Некоторые наши писатели полагают, что все реабилитированные выезжают после реабилитации из тюрьмы на грузовиках, восседая на диванах, бережно прижимая к себе цветочные горшки с кактусами и фикусами, а сзади бегут надзиратели и вопят истошно: „Стойте, куда же вы, возьмите столовый сервиз и гобелены!”
Ну, я‑то вышел из тюрьмы пешком, и, хотя это произошло вечером, все же меня три раза задерживали милиционеры на улице, и только по своей неизреченной доброте не арестовали в тот вечер за появление в общественных местах в полураздетом виде. Правда, один из блюстителей порядка посоветовал мне „сначала подумать об ответственности, а потом уж демонстрировать на улицах свою обнаженную задницу”.
Но, в общем, все обошлось благополучно. Я отлично переночевал на скамье городского парка и с рассветом мог уже приступить к размышлениям о том, как мне подняться на ноги, как снова начать работать, как мне и моей маленькой семье соединиться под одной крышей. Но лишь только я вышел из сада, как меня задержал постовой милиционер и попросил пройти с ним „для выяснения личности”. <...>
Принимая во внимание мое чистосердечное раскаяние и учитывая при этом, что свой зад я демонстрировал без заранее обдуманных намерений, а также соглашаясь с моими ссылками на объективные обстоятельства, работники милиции, после небольшого совещания, предложили мне старые, но еще крепкие штаны и собрали тут же по подписке 78 рублей, которые вручили мне с некоторым смущением. Дежурный лейтенант милиции сказал при этом:
— Больше у нас, к сожалению, нет, но вам и не надо много. Учтите, что вы сразу же получите средний заработок за два месяца, и тогда вам уже легче будет встать на ноги.
Прошло несколько месяцев, но я до сего времени не имею возможности вернуть полученные мною взаимообразно в милиции 78 рублей.
И вот почему:
За это время я отыскал свою жену и сына. После продолжительной ссылки жена вернулась с тяжелой формой гипертонии, и поэтому мне сейчас приходится не только заботиться о себе, но и принять на себя заботы о больной жене. Без собственной жилплощади, без копейки денег, ночуя то у одних, то у других знакомых, я и моя семья попали в такое положение, что и сын мой, который несколько помогал мне подниматься на ноги, выбыл из строя и в настоящее время взят на учет психиатрической больницей, куда будет положен, лишь только освободится место в больнице.
Таким образом, я, 57-летний старик с полумертвой, парализованной ногой, вынужден обстоятельствами обратиться за помощью, потому что самому мне крайне тяжело выйти из такого поистине трагического положения.
До ареста я был членом Литфонда в Ленинграде, но, к сожалению, в архивах Ленинградского Литфонда не оказалось никаких „документальных следов”, которые подтверждали бы это.
Многие ленинградские писатели, зная меня, предложили подать заявление о восстановлении меня членом Литфонда, сказав при этом, что они письменно подтвердят то, что невозможно сейчас установить с помощью архива.
Такие справки мне дали Л. Успенский, Мих. Левитин, Елена Катерли, Петр Капица, И. Меттер и др. писатели. Мое заявление и эти справки были направлены в Москву, в правление Литфонда.
Недавно, за Вашей подписью, я получил отказ в восстановлении меня в правах члена Литфонда, а стало быть, и в праве получить средний 2-месячный заработок.
Вы, вероятно, считаете отказ в выплате мне 2‑месячного заработка явлением вполне нормальным, а вот мне лично этот отказ просто непонятен. <...>
Мне 57 лет. В эти годы трудно, а пожалуй, даже просто невозможно начинать перестраивать жизнь заново, приобретать новую профессию. Мне трудно с парализованной ногой пойти работать и чернорабочим. Не имею я сейчас возможности и работать дома, так как еще до сего времени не получил взамен отобранной у меня после ареста квартиры даже крошечной комнаты (я проживаю временно то тут, то там). Воровать не могу. Побираться? Не приспособлен.
Ну, так что же мне делать, скажите?
Как, посоветуйте, могу я подняться?
Правда, я мог бы обратиться в иностранные издательства с просьбой помочь мне. <...>
И я думаю, что, хотя мы и не имеем литературной конвенции с зарубежными издательствами, все же, если не все, то хоть два-три издателя, вероятно, могли бы переслать мне небольшую сумму, которая помогла бы мне встать на ноги.
Это, конечно, не лучший выход из положения, но, к сожалению, единственный.
И мне, вероятно, придется просить ЦК партии разрешения обратиться за помощью в издательства капиталистических стран, так как в нашей стране нет особых, филантропических обществ, которые могли бы оказать помощь в таком, совершенно исключительном и не совсем необыкновенном для нашего общества случае.
А может быть, Вы посоветуете что-нибудь другое?»
Очевидно, письмо, произвело необходимое впечатление. В скором времени Ларри вернулся к работе, а в начале 1960-х его приняли в Союз писателей СССР. В ЦГАЛИ хранятся рекомендации членов Союза, в частности от Юрия Павловича Германа:
«Я, Герман Юрий Павлович, горячо рекомендую принять хорошего, честного и много тяжкого пережившего писателя Яна Ларри в члены Союза советских писателей».
Рекомендация Юрия Германа, данная Ларри для вступления в Союз писателей СССР
В 1957 году Ларри приступает к работе над первым после освобождения крупным текстом — в соавторстве с ленинградским режиссером Иосифом Шапиро создается сценарий «Дорога отцов». Это уже вторая попытка Яна Леопольдовича работать в кино — первая состоялась в начале 1930-х, когда вместе с другом Павлом Стельмахом (в честь него был назван протагонист романа «Страна счастливых») для режиссера Иосифа Берхина была написана история о простодушном парне, который попал под влияние баптистов.
Фильм «Человек за бортом», он же «Люди второго крещения», согласно данным из периодической печати тех лет, вышел в прокат в 1931 году, но на сегодняшний день, по всей видимости, утрачен. Надежд на то, что где-то сохранилась пленка, не оставляет даже сайт «Госфильмофонда». Зато в ЦГАЛИ доступна обширная документация по картине*Фонд Р-257. Опись 16. Дело 197., включающая три версии сценария Стельмаха и Ларри. Некоторые сцены заставляют всерьез пожалеть, что фильм мог не дожить до наших дней, например, вот эта — возможно, единственный случай, когда в советском кино 30-х годов показали ад и рай:
«Крутится земля, мерцают звезды, светит луна. Пролетает ангел, трубит в дудку. Летящие следом за ним ангелы закрывают холстом луну и звезды, становится темно жутко. Меч ударяет по земле. Взлетает столб пыли: „И каждому по заслугам будет тогда воздано Господом”.
Баптисты. Отдельные планы баптистов, сидящих под кущами рая, ангелы держат в руках опахала, баптисты бланжествуют.
Грешники с дощечками на груди. На дощечках надписи: „Коммунист”, „Комсомолец”, „Ударник”, „Колхозник”. Подходят дьяволы, подносят грешникам раскаленные сковороды. Грешники морщатся, однако сковороду лижут».
Фрагмент сценария «Человека за бортом» («Люди второго крещения»)
Что касается «Дороги отцов», ее судьба сложилась еще незавиднее. Получив от авторов готовый текст, на «Ленфильме» посчитали, что сценарий «не получился». Однако, учитывая, что работа была выполнена «добросовестно», сценаристам разрешили оставить себе аванс.
Бесконечно жаль, что все вышло именно так. Под видом идеологически верного боевика «к сорокалетию Ленинского Комсомола» два уже немолодых человека создали удивительно свежий, необычный текст, напоминающий одновременно французское кино новой волны, «оттепельные» фильмы 60-х и картины Алексея Германа-старшего. Множество персонажей, странных, абсурдных ситуаций, броских и забавных диалогов, необычных художественных приемов — как хорошо, что, по крайней мере, машинопись неродившегося великого фильма сохранилась в ЦГАЛИ. Отдельное удовольствие чтению добавляет тот факт, что вообще-то «Дороги отцов» две: синопсис*Фонд Р-257. Опись 17. Дело 2002. и собственно сам сценарий*Фонд Р-257. Опись 17. Дело 1714.. Разница между ними значительна: можно сказать, что это две «параллельные вселенные», совпадающие в отдельных событиях и героях. Тому смельчаку, который однажды отважится экранизировать «Дорогу...», предстоит непростая, но увлекательная творческая работа. А мы, наконец, увидим, как первые комсомольцы в свободное от борьбы время развлекались, изображая котов:
«В комнату врывается Костик с лошадиной ногою в руке.
КОСТИК: Достал!.. Вы знаете, какой полезный — лошадиный бульон? Ого! Надо только подкову оторвать! (к Горюнову) Займись! (к Глебову) А меня записали? (Глебов пожимает плечами.) Ясно! Как чего достать — так Костик, а когда на дело посылать — Костик мал, Костик глуп, Костик вообще даже не Костик, а бездомный кот — мяу-мяу!
КАТЯ (в восторге): Мяу-мяу!
Она бросается к Костику, изображая рассерженную кошку, которая решила поцарапать Костика.
КОСТИК: Ой, боюсь, боюсь!
Он бегает по комнате, прячется под стол».
Фрагмент сценария «Дороги отцов»
«Мы — в земле! Лежим и потихоньку растворяемся»
В 1961 году у Ларри выходит последняя большая книга — подростковая повесть «Записки школьницы». По всей видимости, в ней писатель использовал некоторые элементы из канувшей в небытие «Васькиной тайны».
Одноклассница главной героини — верующая девочка Марго. Чтобы склонить ее к атеизму, дети действуют в том же духе, что и рассердившая редакторов «Детгиза» в 1930-е Настя, которая пыталась спровоцировать всевышнего, предлагая переломать ей кости. Но заходят еще дальше, и результат получается иным — в духе Стивена Кинга.
Начинается с того, что Марго рассказывает, как иногда обращается к чертям, чтобы ее не спросили невыученный урок: «Найдите на парте сучок, прижмите его пальцем и трижды скажите: «Черт, черт, помоги. Черт, черт, отврати!». И помогает.
Кому-то приходит в голову, что, если в контакт с нечистой силой войдет одновременно весь класс, схема даст сбой — ведь не могут совсем никого не спросить. Эксперимент решают устроить на уроке английского, который никто не любит, потому что преподает его строгая и «нервная» учительница.
«Когда Ольга Федоровна вошла, все прижали пальцы к сучкам на парте. Я тоже. Все зашевелили губами. Я тоже стала шептать позывные чертям. Не потому, что верю в чертей, а просто ради опыта. Интересно все-таки посмотреть, что же получится. Но, честно говоря, мне безумно захотелось, чтобы Ольга Федоровна вызвала именно Марго и чтобы вкатила ей жирную-прежирную единицу. Пусть не суется со своими чертями в английские уроки.
Ольга Федоровна села.
— Ну, уроки приготовили?
— Приготовили! — хором ответили мы громко и пошевелили губами. Наверное, все про себя добавили: „Никто не приготовил”.
Ольга Федоровна раскрыла журнал и вдруг побледнела.
Мы испуганно переглянулись.
Ольга Федоровна приложила руки к сердцу, качнулась, тяжело рухнула головою на стол.
Марго торопливо перекрестилась.
— Свят, свят, свят, — забормотала она. — Да воскреснет бог, да расточатся врази его! <...>
Ольга Федоровна лежала, положив голову на раскрытый журнал, опустив руки вдоль тела. На одной руке у нее чуть-чуть шевелились пальцы. Мы так испугались, что никто из нас не решался подойти к ней. Да и что могли бы мы сделать?»
Чуть позже мистический кошмар получает материалистическое толкование: как оказалось, у учительницы было больное сердце, во время урока с ней случился второй инфаркт. Вот только почему «мотор» подвел женщину именно в тот момент, когда школьники «наслали» на нее чертей, — на этот вопрос вразумительного ответа так и не появляется. Вскоре учительница исчезает из школы, и больше о ней не вспоминают.
«Кук и Кукки» (фрагмент)
Кажется, Ян Ларри, мог бы иметь успех в качестве автора «страшной» прозы — пугал он читателей хоть и редко, зато метко. В вышедшей в 1960 году маленькой книжечке «Удивительные приключения Кука и Кукки» — похождения двух кукол, сбежавших из игрушечного магазина — сюжет временами тяготеет к сюрреалистическому хоррору. Как, например, в этой сценке, где куколки во второй раз повстречали говорящее, мыслящее себя во множественном числе удобрение. Оно приветствует их прямо из-под земли — практически вариация на тему рассказа «Бобок» Достоевского:
«— Эй, — крикнул Кук, — кто приветствует нас? Где вы прячетесь?
И светлые голоса ответили радостно:
— Мы здесь! Мы — в земле! Мы не прячемся, мы лежим и потихоньку растворяемся.
— Ничего не понимаю, — рассердился Кук. — Кто вы? Почему лежите в земле, для чего растворяетесь, объясните толком. Я ничего не понимаю.
— Ах, — зашумели голоса вокруг. — Да мы же — Удобрение. Неужели вы забыли нас? <...>
— Но что вы тут делаете?
— Как что? Наше дело лежать в земле и растворяться.
— И это вам нравится?
— Очень, очень нравится! Когда растворимся, мы войдем в пшеницу, в рожь, ячмень, в кукурузу и заставим их дать хороший, отличный урожай.
— Хорошо! — сказал Кук. — Лежите и растворяйтесь. Не возражаю».
В 1970 году журнал «Мурзилка» опубликовал последнюю прижизненную новинку от Яна Ларри — «Храбрый Тилли: Записки щенка, написанные хвостом». До смерти оставалось семь лет, писатель явно не планировал давать команду «стоп». В ЦГАЛИ хранят первую главу повести «Добрая Эльга и кляча Мотылек»*Фонд Р-388. Опись 2. Дело 8. и рецензию Майи Ивановны Борисовой на текст «7-а выходит на орбиту»*Фонд Р-607. Опись 1. Дело 134.. Причины, по которым первый текст не был дописан, а второй доступен лишь в пересказе Борисовой, на текущий момент неизвестны.
«Добрая Эльга и кляча Мотылек». Первая страница
Что касается «Храброго Тилли», то это история о мыслящем щенке, которого обидела хозяйка Лена, и поэтому он сбежал от нее в лес. Сказка могла бы показаться простой милой «безделицей», если бы не финал. Попробовав жить в диком мире и не сумев наладить дружбу с его обитателями (лиса — слишком хитрая и «кидалово», медведь — не чувствует своей силы и может ненароком зашибить и т. д.), Тилли решает, что пора домой. Казалось бы, по всем канонам должны наступить возвращение блудного Тилли и хэппи-энд. Однако вместо этого аист уносит Лене письмо, которое песик написал хвостом, а Тилли остается в лесу ждать ответа.
Получит ли Лена записку, а если получит, сумет ли разыскать Тилли — нам неизвестно. Указанный им обратный адрес «Зеленый лес, большая вода, где я живу под кустом» напоминает печальное «На деревню дедушке Константину Макарычу» из рассказа «Ванька» Чехова. Очень вероятно, что, повздорив по глупости, девочка и ее маленький друг никогда больше не встретятся — и от этого по коже бегут печальные мурашки. Тут вспоминается еще один небольшой фрагмент из «Кука и Кукки»:
«Взгляни на этих двух собачек.
Они летят на Луну и ужасно волнуются.
Почему волнуются, ты хочешь знать?
Ну, как тебе сказать?» <...>
В 1957 году, в уже упомянутом обращении к Лидину, Ларри признавался:
«Если говорить откровенно, я только перед арестом понял по-настоящему, что такое литература и как нужно писать».
По счастью, провидение оставило Ларри время и силы, чтобы после пятнадцати лет заключения создать несколько произведений, в которых жизнь напоминает конфетку-обманку из магазина приколов. Под ярким аппетитным фантиком — горечь, боль, комсомольцы с оторванными конскими ногами наперевес, школьники, насылающие на учительницу чертей, и навсегда потерянный щенок.
Не будем говорить о том, лучше или хуже это написанного им в 1920-е и 1930-е. Скажем вместо этого, что литературное наследие Яна Ларри — настоящая пещера Али-Бабы, полная сокровищ и диковинок, а главное, практически не исследованная. Хочется верить, что толстый том неизданных (или изданных скудно) текстов Яна Леопольдовича однажды появится на полках книжных магазинов. А сам автор займет давно заслуженное положение в литературе — более высокое, чем положение «автора одной книги», пусть и такой прекрасной, как повесть про Карика и Валю.