«Не так важно, что именно читает настоящий маг»

Интервью с Екатериной Дайс, переводчицей Кроули и орфических гимнов

Где-то в тринадцать лет я начала собирать свою библиотеку. Это была первая половина 1990-х, тогда стали появляться издания, ходившие раньше только в самиздате. Поколение на десять лет старше меня читало все самое интересное в таком виде, а я уже покупала в своем родном книжном на Остоженке. Меня очень интересовало то, что потом назвали «малой традицией», то есть гностическая, эзотерическая линия европейской культуры. Например, тогда я прочла «Золотого осла» Апулея: с одной стороны, это фривольный роман, с другой — в конце его молодой развратник становится жрецом Исиды. Тогда же я прочитала «Это я — Эдичка» Лимонова, эта книга мне очень понравилась, и примерно в то же время я познакомилась с «Лолитой» Набокова.

Я училась в престижной английской школе и много читала на английском. Мы делали доклады о Доджсоне, то есть Льюисе Кэрролле, читали Моэма в оригинале. Потом я поступила в лицей и последние два класса изучала еще французский и латынь. Это был лицей «Воробьевы горы № 1525», известный в Москве как достаточно либеральное учебное заведение, из которого вышли потом многие деятели культуры. У нас были преподаватели из МГУ и МГИМО, которые, конечно, влияли на формирование круга чтения. Лицей был организован по принципу вуза, то есть там были факультеты — например, я училась на лингвистическом. Классы были небольшие — от 11 до 18 человек, поэтому все друг друга знали. Потом оказалось, что группа родителей учеников нашего и более старшего класса организовала Театр.doс. В лицее считалось неприличным не только не читать готовые переводы Катулла, но и не переводить самому, поэтому я начала самостоятельно заниматься этим уже в пятнадцать-шестнадцать лет.

Основной мой язык английский, но первые переводы стихов я делала с латыни. Я не только переводила, но и писала на французском и английском. Это было абсолютно нормально для подростков моего круга. Переводить я начала с Катулла и других латинских авторов. Конечно, меня хвалили. Мне преподавала латынь Валентина Петровна Завьялова, которая обучала всех московских латинистов. У нее же лет за двадцать до того училась моя преподавательница литературы Елена Викторовна Грекова, а у нее, в свою очередь, училась преподавательница истории искусств Анна Баскакова. Таким образом, у нас преподавало три поколения учителей, учившихся друг у друга. Баскакова потом стала известна как один из организаторов тушения московских пожаров — под Москвой все время горят торфяники, а Баскакова стала во главе пожарных бригад и из искусствоведа буквально превратилась в пожарного.

В шестнадцать лет я поступила в РГГУ на культуролога, но при этом могла поступить на кого угодно, потому что мое сочинение о Пастернаке признали лучшим в том году. Такой чести удостаивались немногие, а до этого премия не присуждалась несколько лет. У нас была совершенно невероятная учительница литературы, которая привила мне любовь к поэзии и дополнительно занималась со мной — учила писать стихи.

На протяжении нескольких лет учебы в РГГУ я продолжала изучать латынь, еще появился древнегреческий. Моим профессором по древнегреческому была совершенно замечательная преподавательница Ирина Протопопова, которая организовала Платоновское философское общество, существующее уже лет пять. Это такая организация, в которую может вступить любой желающий и изучать труды Платона и других античных мыслителей. Так получилось, что Ирину Протопопову пригласили консультировать один из спектаклей Театра.doс, который ставили по «Пиру» Платона. Под ее руководством я продолжала заниматься переводами с латинского и немного с древнегреческого. Еще я очень любила американского поэта Эдварда Эстлина Каммингса, который в России не слишком известен, но в США это необыкновенно популярный автор: его можно сравнить по значимости с Пушкиным для русскоязычного человека, хотя это поэт-авангардист. Он очень большое внимание уделял визуальной составляющей стихотворения, то есть у него были стихотворения не только в виде вазы или цветка, но и в виде бегущей девушки. Я уже тогда начала заниматься изучением творчества Каммингса, собирала его книги, что-то переводила. Он заинтересовал меня тем, что совершил настоящий переворот в англоязычной поэтике: перешел с прописных букв на строчные — и не только когда писал свое имя и фамилию, но и местоимение «я», что было совершенно невозможным тогда. Его отказывались публиковать и подвергали жесткой цензуре, хотя сейчас те поэты, которые пишут со строчных букв, даже не думают о том, что этой возможностью они обязаны Каммингсу.

Игоря Яковенко и Вадима Руднева, это две знаковые фигуры для нашего университета. Руднева заочно обожали все студентки, его книга «Словарь культуры XX века» некоторое время была культовой. Вадим Петрович был на пике своей популярности в конце 1990-х годов, он семиотик, продолжатель идей тартуской школы. Руднев начал использовать идеи из психиатрии применительно к литературному тексту, пытаясь показать, какие психотипы существуют среди разных литературных героев. Мне посчастливилось лично познакомиться с Вадимом Петровичем, и мы с ним продолжили дружеское общение на правах учителя и ученика.

Яковенко тоже был одним из самых замечательных преподавателей у нас. Он философ и культуролог, как и я, но нас разделяет несколько поколений. У него я училась пониманию русской культуры. Она, по его мнению, носит гностический характер, а я всегда была озабочена поисками собственной религиозной концепции и идеологии. На первом курсе в РГГУ у нас было занятие, посвященное гностикам, и один профессор ругал их с идеологической точки зрения. Он рассказывал о космогонической концепции гностицизма, при этом осуждал ее, но я тогда подумала, что это именно то, что мне нужно, — а Яковенко сам всегда был гностиком.

Большая традиция, то есть официальная, христианизированная, всегда пыталась показать, что малая традиция — только набор разрозненных феноменов. Но смысл не в том, что алхимия и астрология — вещи одного порядка, а в том, что разные части малой традиции объединены друг с другом через гностическое мировоззрение. Что же такое малая, или мистериальная, традиция? Это линия европейской культуры, идущая на протяжении последних двух тысяч лет параллельно христианской или официальной традицией и восходящая к древним мистериям. В нее входят различные языческие практики и тайные ордена, объединенные гностическим мироощущением, которое связано с представлением о том, что мир создан злым и неразумным Демиургом и является лишь отражением истинного мира, Плеромы. Для гностиков главное знание, а не вера. Другие признаки малой традиции — эзотеричность, синкретическая неразрывность базовых топосов (в текстах ее адептов Ковчег завета — чаша Грааля — Золотое руно — философский камень объединяются в некотором надрациональном тождестве). В целостности малой традиции сосуществуют Каббала, гностицизм, магия, оккультизм, эзотерические практики вроде алхимии, инициатические культы. Особое место занимают орденские структуры (тамплиеры, розенкрейцеры, масоны и др.) Я посвятила изучению этой традиции годы своей жизни. Подробнее о ней можно прочесть в моих книгах «Джон Фаулз и мистериальная традиция» и «Малая традиция: от Хоттабыча до Оксимирона», вышедших в издательстве «Касталия».

Да, она актуализируется. Это выражается в том, что многие практики, которыми до сих пор заниматься было не только запрещено, но даже опасно, выходят на поверхность, и люди могут признаться в том, что они что-то такое делают. Например, совсем недавно в историческом смысле этого слова ведьм сжигали, а сейчас они свободно заявляют о своем существовании. Быть еретиком в III веке нашей эры — не то, что сейчас. Тогда малейшие религиозные расхождения приводили к войнам и убийствам. То же касается неудачных экспериментов алхимиков: алхимик мог быть обласкан королевским двором, а потом его могли казнить за малейшую провинность. К примеру, Елизавета покровительствовала Джону Ди, но это не помешало разъяренной толпе уничтожить 500 самых ценных книг и определенное количество исторических артефактов из его выдающейся библиотеки, в которую входило множество книг по магии и герметизму. Признавать идеи малой традиции, говорить о том, что ты гностик, занимаешься какими-то практиками, совершаешь ритуалы и обряды, до середины XX века во многих странах было небезопасно. Сейчас это все можно делать, потому что мы живем в постхристианскую эпоху.

Мне кажется, люди определенного уровня всегда видят своих. Я приведу пример из более близкой мне литературной среды: у нас сто тысяч поэтов на сайте Стихи.ру, но при этом в культуре существуют пять-шесть серьезных поэтов. Как отличить одних от других? Ситуация абсолютно та же, что и в магии. Вы не доверяете сайту Стихи.ру, хотя там могут публиковаться хорошие поэты, вы доверяете экспертному мнению: если критик NN говорит, что поэт Дмитрий Воденников — гений, значит, скорее всего, он гений, даже если вам самому так не кажется. Во всех областях есть экспертное сообщество, которое определяет уровень человека, пытающегося выделиться из общей массы. Маги высшей октавы и поэты-гении видны сразу всем. За мага зачастую говорят его дела, то, чего он достиг в жизни, насколько он соответствует природным циклам, насколько он вдохновенно и экстатично почитает своих богов. Человек никогда не существует сам по себе, он всегда вписан в социум.

По разным причинам я не собиралась переводить Кроули — и во многом потому, что у него имидж этакого злобного мага. Но когда я за него взялась, оказалось, что он поэт-романтик, продолжатель традиции Бодлера, Верлена, Рембо, Уайльда, Суинберна, а также чрезвычайно образованный человек, он учился в Тринити Колледже (Оксфорд). Многим нашим практикам далеко до него в плане общей культуры. Но это человек, изломанный викторианской культурой, строгим семейным религиозным воспитанием, выбравший контрсценарий по отношению к образу жизни своей семьи, своего круга, да в общем-то и всего мира. Так рождаются гностики. Со временем я поняла, что образ злого мага, к которому он прибегал для защиты от этого мира, зачастую был позой, защитной маской, скорлупой, в которую он прятался. Я стала его воспринимать в большей степени как поэта, а не как практика (хотя он силен и как практик). Я перевела уже три его книжки и готовлю четвертую, все они — книги-инициации, в которых читатель является активным участником. Читатель должен пройти некий духовный путь, напоминающий путь дурака из колоды Таро, преодолеть испытания и в конце книги выйти из нее преображенным.

Я сомневаюсь, что есть такие люди. Если говорить о книгах-инициациях, то первый роман такого типа, с которым я столкнулась, — книга Джона Фаулза «Волхв», или «Маг». Мне проще называть ее «Маг», потому что это название в оригинале отсылает как к карте Таро, одному из старших арканов, так и к архетипу Юнга, а «Волхв» уводит нас куда-то в славянскую традицию, которая Фаулзу не была близка. Когда я впервые на четвертом курсе прочитала эту книгу, она на меня очень повлияла, и я осознала, что есть такие произведения, которые могут изменять читателя. Вот у Кроули то же самое, его поэтические книги, как и роман Фаулза, — книги-инициации.

Думаю, для каждого человека такая книга может быть своя. Для кого-то это «Улисс» Джойса, для кого-то — «Война и мир» Толстого. Все зависит от того, куда именно человек хочет и может инициироваться. Может быть, кто-то хочет стать чувствительной женщиной, и для нее сборники Ахматовой будут такими книгами. Все зависит от того, какая у вас дальнейшая цель. Например, Фаулз и Кроули — для тех, кто хочет стать гностиком или магом.

Я бы не назвала это занятием магией. Я участвую в некоторых ритуалах, возрождающих элевсинские мистерии, и они упорядочивают мои взаимоотношения с различными божествами. Тут мы подходим к теме существования богов в нашем мире. Я пообщалась со многими людьми, которые считают, что древних богов тоже нужно почитать, потому что от недостатка внимания они увядают. Но когда ты обращаешься к этим богам с молитвами и посвящаешь им какие-то ритуалы, то они становятся более живыми. Многие мои знакомые так делают с различными божествами, как со славянскими, так и с древнегреческими. Все это вписывается в природные циклы, связанные с Солнцем.

Иногда опасно, да. Моя подруга недавно проводила ритуал Гекаты. Одна из участниц, которая очень хорошо читает орфические гимны по-древнегречески, отдала бразды правления другой, которая прочла гимн по-древнегречески, но ошиблась в одном из эпитетов, связанном с ключами. Геката считается богиней, которая владеет ключами от мира. Так вот, она сказала не «Клейду́хос» (κλειδοῦχε (ος) «ключница», «хранительница ключа»), а «Клейхудас». В результате девушка, которая должна была читать изначально, приезжает домой после ритуала в час ночи, пытается открыть дверь в квартиру и понимает, что ключ намертво застрял в замочной скважине. Пришлось выпиливать замок.

Когда мне было двадцать лет, я путешествовала по Крыму, и мы попали в город Щелково на Азовском море, который построили для людей, обслуживающих атомную электростанцию. Ее закрыли в начале 1990-х, и этот городок остался стоять посреди степи — там была одна улица с двадцатиэтажными домами, которые виднелись издалека как остов древнего динозавра. Вот в этом городе, где было ровно сто домов, работал книжный эзотерический магазин, основанный женщиной из Москвы. У нее умер ребенок, и она с горя переехала в Крым, где открыла магазин, чтобы как-то справляться с переживаниями. Я жила в Щелково целый месяц, зашла туда от скуки и нашла гимн Орфея в переводе Н. Павлиновой, теософа начала XX века. В Москве я нигде не могла их найти, хотя очень хотела приобрести, потому что увлекалась поэзией Серебряного века, а у поэтов того времени в любых воспоминаниях фигурировали эти гимны — например, друзья Марины Цветаевой, Эллис и Нилендер, переводили их. Я не понимала, почему они оказали такое влияние на русский Серебряный век, искала книжку в Москве, а нашла в Крыму, открыла ее с дрожью и трепетом и поняла, что они мне не интересны. Я не могла понять, почему из-за них возникло столько шума. Затем я узнала, что их переводил много кто, в том числе Бальмонт, который, к сожалению, грешил вольным переводом. Например, он переводил гимн Селене, который у него не очень выходил, поэтому он просто пропустил несколько абзацев. Традиция переводов гимнов Орфея в русской культуре достаточно обширна, есть пять-шесть отличных переводов. Еще гимны переводила О. В. Смыка из моего родного РГГУ, они издавались под общей редакцией А. Тахо-Годи вместе с гимнами Гомера.

Когда мы стали заниматься ритуальной деятельностью, в рамках которой требовались орфические гимны, мои друзья стали говорить, что существующие переводы плохо работают. То есть их читают во время обряда, и что-то идет не так, поэтому меня попросили сделать новые. Дело в том, что язык меняется каждые сорок лет, и любое произведение классической литературы надо переводить снова, когда приходит время. Например, первые издания «Айвенго» назывались «Ивенхоу», примерно такая же разница и в смыслах. То же самое и с магическими текстами. У меня есть один знакомый представитель очень старой русской магической традиции, колдун, его семья занималась этим еще с XVI века, и он говорит, что через какое-то количество лет они переводят заново свои славянские заговоры. Я сделала то же самое. Перевод Смыки великолепный, дословный, но он уже немного устарел. То же самое и с Каммингсом (ой, простите, с каммингсом): его прекрасно перевел Владимир Британишский, но эти переводы больше подходят шестидесятникам, я же их обращала к другому читателю. В данном случае нет разницы между текстом поэтическим и магическим, потому что первые маги были поэтами, а поэты — магами. Я использовала более современный язык, стараясь передать ритмом и аллитерациями то присутствие божества, которое, несомненно, есть в каждом гимне.

Структуру гимнов Орфея можно рассматривать как молитвенник, настольную книгу мага, в которой присутствуют обращения к различным божествам, начиная с Гекаты, что очень важно, потому что это богиня-покровительница колдовства. Важно, что гимн, посвященный ей, идет первым. Порядок, в котором идут гимны, не случаен. Всего их восемьдесят восемь, они соответствуют тому количеству созвездий, которые астрологи сегодня выделяют в нашей галактике. Это число еще можно соотнести со средним идеальным количеством лет жизни человека. Сами гимны начинаются с рождения и заканчиваются смертью: второй гимн Профирее, повивальной бабке и одновременно богине, которая принимает души иницианта, готовя его к мистериям, а в конце сон и смерть, Гипнос и Танатос. Каждому году предполагаемой идеальной жизни человека соответствует один из гимнов, то есть по одному богу на каждый год. Они группируются в определенной логике. Наибольшее количество гимнов посвящено Дионису и мифам вокруг него, и даже по тому, на каком месте стоят эти гимны, мы можем видеть значение тех или иных божеств.

Думаю, как и в случае карт Таро, тут практически все верно, но порядок перепутан. Я не уверена, что все эти гимны стоят на своих местах и что все дошли до нас. То же самое и с картами Таро, в которых есть определенный порядок старших арканов: есть 22 старших аркана, начинающихся с Дурака, а заканчивающиеся Миром, но там могут быть разночтения — например, Кроули поменял порядок нескольких арканов. В старших арканах есть некоторое движение: от персонажей Дурак, Маг, Жрица, Императрица, Император и Иерофант — до абстрактных сущностей, связанных с космогоническим устройством (Луна, Солнце, Звезды, Вселенная). Карты Таро призваны рассказывать какой-то миф. У Кроули это умирание и воскрешение Осириса. Старшие арканы также называются книгой Тота. Там рассказывается определенная история. Я думаю, что это история не про Осириса, а об Инанне и Думузи, о возлюбленном богини, за которым она впервые в истории человечества спускается в царство мертвых, это история о любви, побеждающей смерть. И данную историю можно полностью рассказать с помощью карт, но порядок их не будет традиционным. С помощью гимнов Орфея тоже рассказывается история человеческой жизни, но я не уверена, что они все стоят на тех местах, которые должны быть. Эти гимны могут использоваться в разных ритуалах, которые совершаются либо в соответствии с природным солярным циклом, либо в соответствии с нуждами адепта. Если нужно обратиться к благосклонности Афродиты, то на ритуале надо читать гимн этой богине любви и красоты, а также, конечно, гимн Гестии, без которого наши древние предшественники не делали ни одного существенного ритуала: она обеспечивала его благополучное проведение. Однако гимны — это далеко не всё. Необходимы также соответствующие благовония, удачный выбор дня, слаженность участников и, конечно же, внутренняя сила. В общем-то, не так важно, что именно читает настоящий маг — он может читать инструкцию к каплям в нос или статью из энциклопедии Брокгауза и Ефрона, но если он будет делать это с внутренней убежденностью, то эти слова подействуют гораздо сильнее любого самого мощного заклинания, которое прочитает человек без силы.