1. Скончался Юрий Владимирович Манн, крупнейший исследователь творчества Гоголя, специалист по русскому романтизму. Его работы доступны в библиотеке ImWerden; 8-й том полного собрания сочинений Гоголя, которое готовил Юрий Владимирович, в прошлом году вышел в «Науке». Несколько лет назад «Горький» брал у Манна большое интервью — ученый рассказывал здесь о своих детских годах, учебе в МГУ, гоголеведении: «Недавно меня позвали прочитать лекцию в кружке, который существует при „НЛО”. <…> Были вопросы. А потом одна девочка подошла и сказала: „Я пришла не задавать вопросы, а сказать вам спасибо. Вы решили мою судьбу”. Я: „Как, какую судьбу?” — „Я хотела поступать на другой факультет, а потом прочла вашу «Поэтику Гоголя» и пошла на филологический”. Ну, когда слышишь такие вещи, конечно, становится тепло на душе. Так что, когда из двадцати, из тридцати человек хотя бы пять показывают тебе, что ты не зря живешь, — это уже хорошо».
2. «Дискурс» публикует интервью Владимира Коркунова с координаторами «Метажурнала» Алексеем Масаловым и Максимом Дремовым. «Метажурнал» — созданный Евгением Никитиным телеграм-канал современной поэзии — в последние месяцы начал разрастаться в инфраструктуру: появился, в частности, видеопроект «Поэтическая функция», в котором координаторы разговаривают с авторами. Масалов и Дремов рассказывают, какова роль комментария к текстам, ругают авторское право и довольно ядовито высказываются о нескольких конкурирующих критических проектах (особенно достается «Полету разборов» Бориса Кутенкова; пассаж уже вызвал ощутимое раздражение в соцсетях).
Кроме того — герои интервью делятся соображениями о метареализме и поэтическом консерватизме сегодня и объясняют, чем должен быть «Метажурнал»: «„Метажурнал” совмещает в себе и функции обзора происходящего в литературе по типу дайджеста, и бесконечно пополняющейся разноавторной критической колонки, и поэтического журнала, и площадки для презентаций, стримов и прочих культурных мероприятий. В общем, такая мультиформатная институция, которая, как мне кажется, в таком виде пока еще не существовала».
3. На «Кольте» — отрывок из новой книги Ильи Виницкого о литературном переводе. Виницкий рассказывает здесь о первом стихотворном переводе на английский пушкинской «Гавриилиады», выполненном человеком с богатой биографией: Максом Истменом, «американским поэтом, романистом, публицистом, социалистом, другом Джона Рида, феминистом, редактором левых модернистских журналов “The Masses” и “Liberator”, а также биографом, переводчиком и неофициальным литературным агентом Л.Д. Троцкого, познакомившим в 1925 году западных читателей с так называемым „Завещанием Ленина”». Кроме того, Истмен был «выдающимся (даже для поколения 1910–1920-х годов) ловеласом и пропагандистом гедонизма, нудизма и свободной любви» — что, вероятно, и обусловило выбор эротической и антиклерикальной поэмы Пушкина. Истмен, в частности, разработал «флирто-лингвистическую» систему изучения русского языка «посредством максимального физического сближения с его носительницами». Эту систему Истмен с успехом применял — и в расследовании Виницкого она играет важную роль: филолог показывает, к каким возлюбленным обращались мысли переводчика во время работы над «Гавриилиадой» и как это повлияло на английский текст. Скорее всего, в работе ему помогала Елена Крыленко, сестра командарма Крыленко и будущая жена Истмена.
Для Истмена было явно важно, что в поэме упоминается некая Елена, в которую влюблен повествователь, — и переводчик работал именно с оглядкой на собственные любовные отношения. Кроме того, «Гавриилиада» наверняка напомнила атеисту Истмену скандал, спровоцированный его собственным журналом The Masses, где было напечатано стихотворение «о естественном, а не „непорочном”, зачатии девы Марии». Восприятие Истменом Пушкина противоречит всей советской «бронзовой» традиции 1930-х; в статье еще много интереснейших деталей истменовской биографии, почитайте.
4. О книге Виницкого пишет в обзоре филологических новинок и Михаил Визель: «Книга, порожденная любовью к слову и воспевающая любовь к словам». Другие книги, о которых пишет Визель, — «Есенин vs Маяковский: Поэтическая дуэль» Марии Степановой, «Как сделан „Нос”» Ксаны Бланк, переиздание «Простонародных песен нынешних греков» (собрания переводов Николая Гнедича) и переписка принца Шарля-Жозефа де Линя с русскими корреспондентами.
5. На «Ноже» — статья Максимилиана Неаполитанского о том, как Жиль Делёз анализировал прозу Пруста и Кафки. К семи томам «В поисках утраченного времени» Делёз подходит как семиотик, он исследует поток знаков, из которых состоит прустовский текст: знаков светских («из огромной материальной ткани прустовской эпопеи он выводит весьма универсальные ходы и тактики, которые удачно накладываются на жизненный опыт»), любовных, чувственных, связанных с искусством. Эта система накладывается на другую — темпоральную, развивающую центральный для Пруста концепт времени. Темпоральным и акторным свойствам искусства посвящено и написанное совместно с Феликсом Гваттари исследование Кафки: «…искусство спешит и ускоряется, и за счет этого открывает новые линии ускользания. <…> Поэты и писатели всегда работают с определенным набором скоростей. Сами же линии ускользания представляют собой „пути сокрытия”, траектории побега, благодаря которым можно уйти от репрессивной машины государства или от машины „большой литературы”. Этим Кафка и занимается, в этом и состоит его искусство ускользания: он создает малую литературу внутри большой».
6. Bookmate Journal публикует популярную историю готической литературы, написанную Сергеем Зобовым. Все начинается, понятно, с Уолпола и Радклиф, а заканчивается, неожиданно, Виктором Пелевиным — со ссылкой на Дину Хапаеву: «Среди современных авторов наиболее готичными Хапаева считает Виктора Пелевина и Мишеля Уэльбека. В книгах русского постмодерниста она видит последовательный и упорный уход от гуманизма». Хапаева, как мы знаем, видит уход от гуманизма примерно во всем, и добавление в готический компендиум «Жизни насекомых» кажется сомнительным — хотя «Empire V», конечно, здесь на месте.
7. На английском выходят «Книги Якова» Ольги Токарчук — в связи с этим появилось несколько материалов, посвященных польской писательнице. В The Yale Review — интервью с ней и эссе Марека Маковского о «радикальной нежности» ее прозы — основной упор здесь делается на «Бегунов» и нобелевскую лекцию. Технику Токарчук Маковский считает адекватной сегодняшней реальности: «Нарратив от первого лица стал доминирующим в современной литературе, но он, по мнению писательницы, лишь ширит раскол между людьми»: появляется «хор, составленный из одних солистов, из голосов, соревнующихся за внимание и идущих одной и той же дорогой, заглушающих друг друга». Этому Токарчук противопоставляет «не реалистический идеал объективного рассказчика, а… „загадочного, нежного рассказчика… умеющего показать взгляд на мир каждого из персонажей”. Именно эта нежность должна помочь нам вновь увидеть мир как целое — в том числе «животных, экосистемы, людей, которых мы продолжаем игнорировать и уничтожать». Такой рассказчик «экс-центричен, то есть находится вдали от центра».
На Lithub о своей работе над «Книгами Якова» пишет переводчица Дженнифер Крофт. Она разбирает один пассаж из второй части романа, с его довольно скандальной (в первую очередь для польского уха) идеей миротворения как следствия Божьей усталости. Текст Крофт — увлекательнейший экскурс в польскую фразеологию, «внутреннюю форму слова», даже морфемику. Кроме того, Крофт здесь размышляет о «неотделимости языка» от тех, кто на нем говорит и пишет, и, конечно, о невозможности перевода, которую всякий раз приходится преодолевать и опровергать.
8. На этой неделе отмечалось 140-летие Джеймса Джойса и 100-летие первого отдельного издания «Улисса». «Коммерсантъ» по этому поводу выпустил подборку ругательных и хвалебных отзывов современников на роман, а «РБК» — статью Игоря Кириенкова о том, почему не надо бояться читать «Улисса»: Кириенков рассказывает, как преодолеть скверную магию своеобразного литературного гейткипинга, сложившуюся вокруг романа, и что можно почитать, чтобы «Улисс» стал яснее.
Среди англоязычных публикаций — репортаж RTÉ о том, как столетие «Улисса» отмечают во всем мире, и текст Филипа Кила Геебера об истории написания и публикации романа — и о стереотипах, которые его окружают: скандальная книга (два суда по обвинению в непристойности), герои соответствуют гомеровским и так далее. Геебер предлагает отрешиться от распространенных интерпретаций и задать другие вопросы: «Какова природа завершенного произведения искусства? Когда автор знает, что его книга завершена?» Далее Геебер рассказывает, как Джойс торопился закончить «Улисса», чтобы получить печатный экземпляр книги к своему сорокалетию. Гомеровские аллюзии, с учетом этой спешки, кажутся добавленными постфактум: «Джойс не знал, что за книгу он пишет, и понял это гораздо позже, чем можно предположить. Это значит, что к работе над романом он подходил как к открытию, а не как к заранее расчисленному предприятию». Даже когда начались журнальные публикации, готового плана в голове у писателя не было, и потребовались годы труда, чтобы «Улисс» превратился в ту книгу, которую мы знаем.
9. В The New Yorker — статья Анны Рассел о том, как Бернардин Эваристо покорила британскую литературу. Только что Эваристо стала председательницей Королевского литературного общества — вторая женщина и первая person of color на этом посту (до недавнего времени его занимали в основном не чуждые литературе английские аристократы). Букеровская победа в 2019 году принесла Эваристо многие почести — и писательница довольно ехидно все это комментирует. Только что вышла ее книга воспоминаний «Манифест: как никогда не сдаваться» — из нее следует, что респектабельность не мешает Эваристо сохранять бунтарский дух своей юности (когда-то ее любимым развлечением было срывать спектакли, в которых можно было углядеть нечто сексистское или расистское), пусть теперь она и «долго думает перед тем, как что-то написать»). «Манифест» — история непростой жизни в искусстве: здесь и попытки утвердиться в театре, где на Эваристо смотрели косо и буквально «в зубы, как лошади, корове или даже рабыне», и абьюзивные отношения, и — главное — литературные эксперименты: поэзия, романы, где раса оказывается ведущей темой («Крошка императора» — о чернокожей жене богатого римлянина; «Светлые корни» — альтернативная история, в которой африканцы порабощают европейцев), отказ от конвенциональной пунктуации и изобретение неологизмов (в частности, расистских ругательств, которыми черные господа награждали бы белых рабов). Многих критиков все это отпугивало, и от книг Эваристо они отбивались ярлыком «сатира». Настоящим прорывом стала получившая «Букера» (на пару с «Заветами» Маргарет Этвуд) книга Эваристо «Девушка, женщина, иная» — после которой и критика, и публика наконец Эваристо по-настоящему полюбили. Сегодня писательница пользуется своей популярностью, чтобы давать площадку другим авторам — в первую очередь несправедливо забытым чернокожим британским писателям.
10. Один из школьных округов штата Теннесси запретил ученикам читать «Мауса» Арта Шпигельмана. Произошло это накануне Дня памяти жертв Холокоста. Цензорам не понравилось, что в знаменитом комиксе есть восемь ругательств и изображение обнаженной натуры. В итоге в штате Теннесси и за его пределами спрос на «Мауса» взлетел: книжные магазины и библиотеки не успевают обрабатывать заказы, а коллеги Шпигельмана выступают в его поддержку.
11. Если вы читаете этот обзор со смартфона, прекратите и лучше распечатайте его (впрочем, уже поздно, вы дочитали до конца). Журнал Nature опубликовал исследование, объясняющее, почему чтение со смартфона вредно: оказывается, читая с маленького экрана, мы непроизвольно задерживаем дыхание. А значит, мозг получает меньше кислорода — и, помимо прочего, нам сложнее концентрироваться на тексте.