Раньше ваши книги выходили у нас достаточно регулярно, но последнее время новые романы до России не доходят.
Ну я-то не прекращал писать. У меня по-прежнему выходят новые книги почти каждый год. Тут вопрос не ко мне, а к моему российскому издателю. Наверное, просто мои новые книги слишком безумные для них.
То есть вы хотите сказать, что до этого ваши книги были не безумные?
Ну, как вам сказать. В прошлом году у меня вышла книга Dyrene i Afrika («Животные Африки»), в которой я рассказываю о пятерых мужчинах, отправившихся в Африку заниматься сексом с животными. Они борются за экологию, за биологическое разнообразие. Они хотят защитить животных от других людей, а вместо этого спят с ними. Не спорю, мой юмор может показаться кому-то достаточно специфическим, но, конечно же, то, что я описываю, всего лишь метафора, пародия. Многие из тех, кто хочет спасать природу, говорят правильные вещи, но, когда они начинают действовать, природе становится только хуже. А в 2015 году у меня вышла книга Slutten på verden slik vi kjenner den («Конец света, каким мы его знаем»). Это третий роман о Допплере.
Допплер для вас очень важный персонаж. В первой книге о нем — собственно романе «Допплер» — вы описываете человека, который уходит из города жить в лес, убивает лосиху и бродит по Норвегии в компании лосенка. Я понимаю, что Допплер — персонаж положительный, он, в общем-то хороший человек. Но мне кажется, у него есть что-то общее со скандинавскими ультраправыми, с людьми вроде террориста Брейвика.
Допплер, конечно, совершенно другой человек. Но да, безусловно, определенная связь между ультраправыми и Допплером есть. Например, в их отношении к современной цивилизации. И Допплер, и ультраправые выступают против прогресса. Они борются против современности. Такие же взгляды были в свое время и у нашего великого писателя Кнута Гамсуна, который потом стал на сторону нацистов. Гамсун скептически относился к технике, индустриализации, воспевал тяжелый ручной труд. Не могу сказать, что я такой же, но допплеровский скепсис основан и на моем скепсисе, конечно.
Новая книга про Допплера на русский не переведена.
Я там описываю крах его жизни. Он вернулся из леса, но ничего хорошего с ним не происходит, годы отшельничества уничтожили его умение социализироваться. Он не может найти работу, но врет жене, что нашел. Его все-таки берут на работу, а потом выгоняют. Он движется по спирали вниз. Это бесконечный человеческий кризис. На одном из витков спирали он увлекается порнографией в интернете и становится порноактером в Копенгагене.
На студии у Ларса фон Триера?
Почти.
Можно ли трактовать историю Допплера как историю Норвегии, которая не хочет жить со всей остальной Европой, а хочет, как Допплер, бродить по лесам и жить своей странной жизнью? А потом, когда нефть закончится, ей придется вернуться. Просто в Норвегии я то тут, то там слышу, что нефть заканчивается.
Ну все не совсем так, но, конечно, я пародировал наш норвежский образ жизни, нашу веру в стабильность, наше отношение ко всему остальному миру. То, как мы гордо глядим по сторонам: смотрите, наша нефть чистая, а ваша нефть грязная. Мне кажется, что над таким подходом можно и нужно смеяться. И отдельно над тем, как мы относимся к природе. Мы ее насилуем. Но вернемся к нефти. Да, она рано или поздно закончится. Я надеюсь, что это не случится при моей жизни, но мы действительно должны искать какие-то новые способы жить. Сейчас появляются новые политики, новые партии, которые говорят, что нужно прекратить добывать нефть. Трудно представить, что это произойдет, потому что мы привыкли жить по-другому, привыкли бездумно эксплуатировать всё.
Ваши ранние книги — например, «Наивно. Супер» или «Самая лучшая в мире страна» —были наполнены оптимизмом и грустью. Сейчас вы скорее пессимист, но при этом улыбаетесь.
Да, я не грущу. Я просто в ярости. Мы движемся в сторону самоуничтожения. Сейчас моя задача — описать процесс так, чтобы люди это осознали, чтобы это было смешно, но и не было отталкивающе. Как я сделал в «Животных Африки». Это амбициозная задача для писателя, но ради нее стоит попотеть.
Последняя книга, переведенная на русский, — это роман «Переучет», о пожилой поэтессе, некогда знаменитой, а теперь позабытой. Она выпускает новый сборник стихов, надеется на славу, но вместо этого ее книги громят критики. Одна из самых смешных и стильных сцен романа — это как раз убийство литературного критика. Начну с нехитрого вопроса: почему вы выбрали в качестве главного героя именно женщину?
Тут как раз все просто. Если бы я не сменил пол, то это было бы просто не смешно. Там есть насилие. Когда мужчина насилует, это совсем не смешно. Ну и, конечно, мне нравится этот персонаж. Пожилой, позабытый автор (не важно, мужчина или женщина), тот, кого давно позабыли. А теперь она думает: наконец-то я снова буду популярна, я снова буду ходить на встречи с читателями, и меня будут приглашать на все эти фестивали. А потом происходит облом, и она начинает мстить, выходит на тропу насилия и реванша, как в дурных американских фильмах 70-х.
А вы сами тоже мечтаете убить какого-нибудь критика?
Не беспокойтесь. У меня хорошая история взаимоотношений с критиками. Не было такого, чтобы мою книгу полностью уничтожили. Мои дебютные романы в основном хвалили, а сейчас одни хвалят, другие ругают — это даже лучше, чем когда только хвалят. Но у тебя выходит новый роман — и в этот момент ты неизбежно становишься очень чувствительным к любой критике. Твоя кожа очень тонкая. Я всегда нервничаю и тяжело переношу этот момент. Я боюсь. Но потом быстро отхожу — впрочем, многие знакомые писатели успокаиваются еще быстрее. Но я хорошо представляю, что чувствовала Нина. И мне было очень приятно и легко описывать такую героиню.
Как вам кажется, в чем сейчас главная проблема норвежского общества?
Ого, какой вопрос. Знаете, мне кажется, что наша главная проблема в том, что еще недавно мы помнили, кто мы на самом деле есть. Еще недавно мы ощущали себя страной бедной и не очень-то удачливой. Мы скромные, мы маленькие, мы рады тому, что имеем, и ничего большего на нем нужно. Зато мы держимся друг за друга и мы помогаем друг другу. Так жило и так мыслило старое норвежское общество. Продолжалось это где-то годов до 1970-х, началось ломаться в 1980-х. А сейчас такой ход мыслей полностью позабыт. Мы больше не маленькая трудолюбивая страна. Мы теперь другие. Ушло ощущение единства, ушло ощущение общности. В моем детстве считалось неприличным показывать, что у тебя есть деньги, да их ни у кого и не было. Но в 90-е годы вдруг появилось много людей с большими деньгами.
Прямо как у нас.
Да, в этом, наверное, вы нас можете понять. Появилось богатство, и это было вульгарное богатство. Люди стали покупать себе огромные корабли, машины, коттеджи. Теперь мы медленно превращаемся в вульгарную нацию, которая не помнит своих корней, в людей, которые позабыли откуда собственно пришли. Вот, наверное, главная проблема Норвегии. Мы испорчены нашим богатством. Да, конечно, мы знаем, что бывает с нефтью в других странах: когда ее находят, то все доходы оказываются в кармане кучки избранных. У нас богатство удалось сохранить для всех, распределить поровну, мы построили общественные здания, школы, дороги, у нас повысились жизненные стандарты. Это хорошо, я ни в коей мере не хочу ругать норвежскую модель. Но мы забыли про наше скромное прошлое, про то, какими мы были еще совсем недавно. Мы потеряли солидарность, потеряли связь с остальным миром, потеряли умение чувствовать то, что чувствуют другие.
Литература должна бороться с подобной ситуацией?
Мне кажется, что роль литературы — это не служить инструментом борьбы, а быть канарейкой в шахте. Литература должна подсказывать, что тут что-то не так. Вот, например, «Американский психопат» [Брета Истона Эллиса]. Там описаны ужасные вещи, но она очень важна. Канарейка сигнализирует: вот, посмотрите вокруг себя. Такие монстры существуют. Они среди нас. Как мы дошли до жизни такой? Но если бы я был государством, то я бы, конечно, сказал: нет, ни в коем случае не публикуйте такую книгу, она опасна для нас.
Раз уж вы упомянули роман Брета Истона Эллиса, то расскажите, какие книги нужно читать, чтобы стать Эрлендом Лу. Какова ваша читательская биография?
Сперва, пока я был единственным ребенком в семье, то есть вплоть до 8 лет, мой отец читал мне. Это была мировая классика, скандинавская классика, или, скажем, книги про Тарзана, или «Последний из могикан» Джеймса Фенимора Купера. Еще у нас в библиотеке была книга французского писателя Гектора Мало «Без семьи». Также я читал диснеевские комиксы. Лет в 12-13 я подсел на остросюжетные триллеры — например, на романы английского писателя Алистера Маклина. Но они мне быстро наскучили. В 16 лет я начал читать Кафку и Гамсуна. Последнего мы проходили в школе. Обычно школьная литература, которую читать заставляют, на самом деле никому не нравится. Так у меня было с Ибсеном, но вот Гамсуна я полюбил. В 18-19 лет я читал с одной стороны Достоевского и Толстого, с другой — поэзию битников, Керуака и Гинзберга, а еще Роберта Бротигана. В 25 лет, когда я начал писать сам, моим любимым автором стал Жан-Филипп Туссен. Он мне очень пригодился, так как научил меня, что в маленьком мире можно найти великие события. Тогда же я полюбил австрийца Томаса Бернхарда, за его мрачность. В этом году я читаю книги нобелевской лауреатки Герты Мюллер. Вообще, у меня есть две основные темы: или я читаю книги о Второй мировой войне, или изящную прозу вроде Дугласа Адамса, Дона Делилло, Дэвида Фостера Уоллеса, Роберто Боланьо. Очень впечатлил его изданный посмертно роман «2666». Для меня чтение книги — это возможность забраться в голову к другому человеку и понять, как она работает. Это даже круче общения с живым человеком. Ты пытаешься понять, как устроено чужое мышление. Я читаю «Великого Гэтсби» (кажется, я пропустил его в университете) и поражаюсь, как можно так потрясающе писать. Я читаю «Будденброков» и думаю: в 22 года Томас Манн написал такой роман.