Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
В принципе, нет ничего удивительного в том, что с начала 1990-х годов и в течение последующих двадцати лет на российском рынке систематически появлялись книги, где герои по разным причинам попадали в правительственные подземелья, расположенные и в столице, и далеко за пределами МКАД. Как-никак была свобода слова, и даже те газеты, которые сейчас сложно заподозрить в недостатке сервильности, спешили предать огласке все, смахивавшее на гостайну. И хотя ряд уголовных дел, заведенных на журналистов на рубеже веков, как бы намекал, что неуемный интерес к секретам родины следует поумерить, эхо вседозволенности еще долго таяло в СМИ, и это, безусловно, находило отражение в тогдашней литературе.
С другой стороны, само по себе «метро-2» — далеко не единственное, что объединяет тексты Владимира Гоника («Преисподняя», 1992), Евгения Чижова («Темное прошлое человека будущего», 2000) и Александра Иличевского («Матисс», 2007). Например, в них почти идентичны время и место действия: Москва вскоре после развала Союза. В каждом на видном месте — Белый дом в октябре 1993-го. Не только он, конечно, тем более что первая публикация «Преисподней» на год опередила ельцинский Указ 1400. Гоник, однако, те события предугадал, о чем впоследствии не преминул написать во вступлении к новому изданию своего романа. Уже издателем подмечено: спецкор «Интерфакса» Андрей Першин, который той осенью вел репортажи из здания Верховного совета, и командир поискового отряда в книге Гоника — полные тезки.
В «Темном прошлом» герой на второй подземке доезжает до проспекта Мира, где вливается в толпу, идущую к «Останкино». Внизу остаются военные и люди в штатском, лозунги «Пьянству — бой!» и «Крепи дисциплину труда», большая красная звезда в конце эскалатора... Примерно так же будет описывать секретное метро и Иличевский, а у Гоника в «Преисподней» под столицей и вовсе обитают альбиносы-сталинисты, так и не сумевшие принять кончину диктатора. Самое интересное, что у литературы в данном случае, похоже, много общего с действительностью: достаточно сходить на экскурсию в бункер ГО-42 на Таганке или ЧЗ-703 на Павелецкой, чтобы в этом убедиться. Подземные убежища отождествляются с коммунистическим прошлым. Если принять во внимание, что столкновение Кремля — воплощения реформ — с Белым домом — рудиментом «советскости» в новой России — тоже носит на себе отпечаток конфликта формаций, искушение истолковать мотив секретного метро как оппозицию прогресса (наверху) и реакции (внизу) не заставит себя ждать.
Но есть одно маленькое «но»: у наших писателей тайная подземка вводит также тему мрачного будущего. Разоблаченные фанатики-вождисты из «Преисподней» подрывают свой головной объект и вместе с детьми уходят дальше в недра, чтобы и в новом поколении жила память о «великом Сталине». Андрей Некрич у Чижова слышит исходящий из-под земли гул «приближающихся событий», гул «грядущего». Сперва ему кажется, что «где-то долбят асфальт», но потом выясняется, что настоящим источником шума и вибраций было секретное метро. И первоначальное заключение приходится уточнить: выводы всех трех авторов о судьбах родины, по правде говоря, неутешительны (пусть даже Гоник по традиции все спихивает на «бояр», а слово «Президент» пишет исключительно с большой буквы). Ведь генералы тайными путями уже следуют за мятежниками к телецентру, кумачовые стяги остаются висеть на своих местах, а «метро-2» как изнанка города и государства продолжает действовать бесперебойно. По сути никакой оппозиции-то и нет (во всех смыслах). Иличевский прямо это фиксирует: «Волна шла за волной, к мнимому прогрессу: „челноки“ сменялись „лоточниками“, бандюганы — ментами, бизнесмены — гебухой». Круг замыкается, потому что страна в своих глубинных основаниях остается прежней.
В «Темном прошлом» и «Матиссе» «метро-2» обладает удивительным свойством начинаться прямо на поверхности или, по крайней мере, иногда залегает очень неглубоко. Иначе как бы Некрич услышал его шум? В полуподвальных ресторанах у «Кропоткинской», конечно, тоже слышны поезда, но эта старая станция едва ли тянет на роль хорошо защищенного спецобъекта, каким должна быть тайная подземка. Однако литература — дело тонкое, и в романе можно поступиться достоверностью ради передачи ощущения: граница между наземным и подземным миром в России истончается, и персонажи, не подозревая об этом, постоянно ходят прямо над секретной бездной. Примерно как у Лермонтова:
Так путник в темноте ночной,
Когда узрит огонь блудящий,
Бежит за ним... схватил рукой...
И — пропасть под ногой скользящей!..
Немец Ульрих из книжки Чижова, пораженный вайбом лужковской Москвы, говорит: «Особый стиль. Больше не будет никогда! Как Атлантида». В «Матиссе» временами кажется, что главный герой, а заодно с ним и сам автор, вообще не могут с точностью сказать, где, собственно, начинаются подземелья. Отсюда необычное звучание некоторых фраз романа: «Королев готовился спуститься в пустыню улицы, как в ад», «за спиной вся наша прекрасная страна — вот в нее мы и отступим, не пропадем. Отсюда вывод: идти нужно в землю, собой удобрить ее, по крайней мере». Вся Россия предстает огромным хитросплетением штреков и забоев, тем более что по ходу повествования герой постоянно натыкается то на раскопки в центре Москвы, то на следы подземного завода, то на катакомбы Казанского вокзала, исподволь готовясь к погружению в метро. У Гоника, наоборот, миры разграничены предельно ясно. Мрачным сценам под землей и в Афганистане («Неотвязно повторялся один сон: черноусые улыбчивые афганцы в длинных белых рубахах, жилетах и шароварах приближались беглым шагом, он же не мог двинуться с места. Они быстро шли тесной толпой — ближе, ближе, он отчетливо видел их смуглые белозубые улыбающиеся лица. Пора было открывать огонь или бежать, но автомат почему-то заклинило») противопоставлены лирические описания среднерусской природы, столь неожиданные для жанра боевика: «От запахов кружилась голова, и казалось, сарай, наполненный травяным духом, как горячим воздухом воздушный шар, тихо отрывается от земли и, покачиваясь, бесшумно плывет над оврагами, ручьями, покатыми косогорами, над вершинами холмов и церковными куполами» (это когда дело происходит под Звенигородом). Зато нравы сталинистов в спецобъектах и представителей застойного общества наверху различаются лишь степенью оголтелости. «Да, мы — альбиносы человечества», — думает о соотечественниках командир отряда Першин.
Как вы уже, несомненно, догадались, наши авторы не чураются политики. Ну, Гоник и Иличевский уж точно. Взгляды чижовских героев скорее индифферентны, но попробуйте-ка написать по-настоящему аполитичный текст про девяностые! И все трое говорят примерно одно и то же: «метро-2» строилось чиновничеством на случай часа «Ч», чтобы избегнуть страшной участи своих сограждан. В авторском предисловии к «Преисподней» читаем: «В строительстве комфортабельных бункеров и подземных транспортных коммуникаций для номенклатуры я усматриваю символ безнравственности режима. Номенклатура, как известно, никогда не разделяла судьбу народа». «Матисс» здесь полностью созвучен своему предшественнику: «Вообще-то вся система подземных туннелей была большей частью системой бегства. Гражданской обороной здесь не пахло: это были крысиные ходы скорейшего предательства». В «Темном прошлом», чье утонченное звучание не допускает подобной прямоты, эта же мысль выражается самим движением сюжета: люди идут к «Останкино», многие оттуда не вернутся, а военные следуют за ними по спецветке, и из доклада генералу мы узнаем, что «положение под контролем». Кстати, очень похожая идея есть и в «Метро 2033»: помните там легендарных спасшихся правителей РФ — Невидимых Наблюдателей?
Образ тайной подземки — это не только про общественное, но и про личное. Во всех трех романах в секретное метро попадают люди бесприютные и одинокие. Бункер «вождя народов» в «Преисподней» «обслуживает персонал из выпускников детских домов», Королев из «Матисса» — сирота, «в течение жизни остро ощущавший бездомность» (потом он еще осознанно становится бомжом), у Игоря Чеснокова из «Темного прошлого» «нет сейчас никакой девушки», в квартире ему неуютно и вечерами он бесцельно кружит по Кольцевой. Андрей Некрич из той же книжки (этого персонажа, кстати, бросила жена) признается: «На старых станциях вообще чувствуешь себя как дома... Нигде в этом городе я не ощущаю себя настолько в безопасности, как в метро». Все прячутся под землей от чего-то своего: альбиносы — от перемен, Королев — от работодателя-абьюзера, Чесноков и Некрич — от бандитов. К слову, в переходе между «Киевскими», по Чижову, есть пересадка на правительственную линию. Юркнув в неприметную дверь подсобки, спустившись на лифте и пробежав по тоннелю, герои романа оказываются на незнакомой станции, маленькой и старой, — именно такой, где можно чувствовать себя спокойно.
Уйти в землю как уйти в себя. О том, что недра почвы и человеческого тела символически равны друг другу, писал еще философ Михаил Бахтин, разъясняя, почему «Гаргантюа и Пантагрюэль» — это все-таки смешно. В общем, со времен Рабле в мире архетипов ничего особо не поменялось: поход в секретное метро и для авторов, и для их героев тоже воспринимается как экстремальная возможность предельно сконцентрироваться на себе. Гоник в предисловии к роману делится собственными ощущениями от длительного пребывания под землей неточной цитатой из «Гамлета»: «Он повернул глаза зрачками в душу мне» (у Шекспира в переводе Бориса Пастернака: «Гамлет, перестань! / Ты повернул глаза зрачками в душу, / А там повсюду черные следы...»). Мотивы своего героя Иличевский объясняет так: «Не в тайных построениях для него заключалось дело, а в том, что так он пытался заглянуть в суть, в глаза потемок...»; «Внутренне он словно бы становился ближе к самому себе... В тишине существование становилось осмысленным... Под землей он становился слышим самому себе, более себе доступен». У Чижова спуск в «метро-2» обозначает максимальный уход в себя — погружение в сон, и сон этот бывает вещим. Под огнем у «Останкино» Некрич «прижимался ухом к асфальту, точно пытался расслышать в тишине свое секретное метро». Персонаж Чижова верит в тайные пророчества, и это постоянно спасает ему жизнь.
Ну и, естественно, «круг мотивов и образов обратного лица и замещения верха низом теснейшим образом связан со смертью и преисподней». Это Бахтин продолжает рассуждение о недрах человеческого тела и земли, и наши писатели с ним полностью согласны: чего стоит одно название гониковского текста! Спускаясь в шахты тайного метро, герои каждого из романов незаметно для себя минуют точку невозврата и переживают смерть. Смерть как минимум социальную. А вот для Королева из «Матисса» — жизнь под столицей оказывается одним из этапов на пути к реальной гибели в конце романа.
Напоследок важное предупреждение: остерегайтесь походов в секретную подземку даже на короткое время! Во-первых, потому что это опасно, а за самовольное проникновение туда предусмотрено уголовное наказание. Во-вторых (и это главное), именно там просто сталинисты превратились в сталинистов-альбиносов, Королев потерял связь с миром и успел умереть еще до конца романа, а у Чеснокова вскоре после поездки с генералами началась «болезнь Некрича». Кстати, если вас все-таки угораздило туда забраться или вы просто замечаете у себя один из нижеследующих симптомов:
⦁ у вас сохнут губы;
⦁ вы боитесь ездить в трамвае спиной вперед, потому что вам кажется, что за вами пропасть;
⦁ вы не знаете, чем занять бесконечные перегоны в метро;
⦁ вы не понимаете, о чем можно долго говорить в кафе, когда «все так бесповоротно и страшно ясно»,
значит, вы тоже ее подцепили. Но не отчаивайтесь! Надежда есть! Евгений Чижов настаивает: в Германии обычно наступает улучшение. Попробуйте съездить. Если лечебную визу выдадут, конечно.