Начнем с немного более ранних событий: обратимся к крайне любопытному документу, «Постановлению Управления культуры г. Москвы от 28 сентября 1984 года», запрещающему проигрывать музыку некоторых групп — как зарубежных, так и отечественных. В части постановления, касающейся отечественных музыкантов, говорится:
«Учитывая тот факт, что в последнее время значительно обострился интерес зарубежных туристов к творчеству некоторых самодеятельных ВИА и рок-групп, а также факты радиотрансляции их произведений в зарубежных странах, считаем необходимым запретить проигрывание в г. Москве магнитофонных записей самодеятельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искаженное отражение советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и настроения».
В список запрещенных групп вошли «Браво», «Аквариум», «Пикник», «Кино», «ДДТ» и многие другие исполнители, имевшие на тот момент уже по несколько записанных альбомов. Однако досталось и малоизвестным на тот момент рокерам.
ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА
История группы «Гражданская оборона» началась с гонений:
«В 1984 году после смены состава переименовали группу в ГО. Играли либо дома, либо в подвалах Омска. Было очень тяжело, гоняли нас страшно. Началось с того, что мать нашего Бабенко, будучи какой-то партийной, услышала наши записи и пошла в КГБ, сказала: товарищи, мой сын втянут в антисоветскую организацию. В то время вокруг ГО образовалась такая тусовка, где ходили перепечатанные Аксенов, Стругацкие и т.д. И с марта 1985 года началось дело в КГБ. К ноябрю оно созрело. Они ходили, собирали информацию. Камикадзе трясли и всех остальных. Причем человеку угрожали тем, чего он больше всего боится. Один мой дискотечник знакомый привез как-то мне домой аппаратуру, записываться. Его потом встретили на остановке и сказали, что с твоей новорожденной дочкой могут быть неприятности. Он побелел лицом, пришел ко мне, забрал все и уехал. Так и на Камикадзе давили и на остальных. А я об этом только догадывался. На заводе, где я работал художником, мной начал интересоваться первый отдел. И в ноябре всех нас повязали. И стали шить глобальное дело по поводу антисоветской организации, террористического акта и т.д. Нам хотели вменить в вину подготовку к взрыву нефтекомбината. Начались угрозы. Раскрутка была вплоть до Москвы. Костю в течение одного дня забрали в армию, хотя у него сердечная недостаточность. Причем отправили на Байконур, где закрытая зона. А мне угрожали тем, что, если я не расскажу, откуда самиздат и т.д., мне начнут вкалывать так называемые правдогонные средства, т.е. наркотики, чтобы я в состоянии невменяемости что-то сказал. После этого дело повернут так, что я стуканул. Именно стуканул, а не под давлением. Это продолжалось месяц. А я до этого ничего подобного не испытывал, наркотики не пробовал, ничего. И я тогда подумал, а есть ли смысл чем-то заниматься. Я просто решил с собой покончить. Написал бумажку. Кончаю с собой под давлением майора Мешкова Владимира Васильевича и т.д. Им каким-то образом стало известно об этом. Я до сих пор не знаю как. Меня забрали в психушку, и дело приостановили. Со всех моих знакомых и друзей взяли подписку, что они не будут иметь со мной никаких дел. Было официальное предупреждение из прокуратуры. И когда через три месяца меня выпустили, мне не с кем было играть.»
(1990 год, журнал «Периферийная нервная система» № 2, город Барнаул)
«В отношении моего опыта в психушке я бы использовал афоризм Ницше: „То, что меня не убивает, делает меня сильнее”. Если это меня не убило, оно сделало меня сильнее. На невиданное количество каких-то единиц измерения „силы души”.
После этого я понял, что я солдат. Причем солдат хороший. Понял я также, что отныне я себе больше не принадлежу. И впредь я должен действовать не так, как я хочу, а так, как кто-то трансцендентный, хочет. Этот кто-то может быть „народ”, „силы”, „веселая наука дорогого бытия”. „Кузьмы” не было, я был тогда один. И один записал все альбомы, „Некрофилия” и „Тоталитаризм” и другие. Все отказывались со мной играть. Со всех музыкантов взяли в КГБ подписки, где они подтверждали, что дела со мной иметь не будут. Я понял, что раз никого нет, надо делать все одному.»
(«Егор Летов: именно так все и было. Творческо-политическая автобиография». 11.1993, Лимонка № 2 и № 3)
На 1987 год пришлись самые бунтарские альбомы Летова, однако было бы неправильно связывать это с эпохой гласности: таков был единственно возможный ответ на обрушившиеся репрессии.
«Летом 1987 года виртуальной фирмой ГрОб Records были одновременно выпущены в подпольное распространение пять магнитоальбомов: „Красный альбом” (в выходных данных намеренно неверно датируемый 1986 годом), „Мышеловка” (тоже якобы 1986-й), „Хорошо!!”, „Тоталитаризм” и „Некрофилия” (все три — 1987-й). Все эти опусы были записаны единолично мной у себя дома (ГрОб-студия) в первых числах июня 1987 года путем последовательных наложений инструментальных партий одна на другую».
В 1987 году Летовым также были написаны песни, вошедшие в альбом «Все идет по плану». Альбом был записан в январе 1988 года «после более чем полугодового бегства от психушки, КГБ и т.д. и т.п. Когда все лето и осень буйного 1987 года я вместе с Янкой ездил по стране, преимущественно автостопом, знакомился, ругался, мечтал, психовал и сочинял эти песни». Тогда же была сочинена песня, давшая название этому альбому. Позже Летов так писал о ней: «Это поется от имени вот такого спившегося усталого человека, совершенно опустившегося, который пришел домой, от него жена ушла, что-то еще... Он включил телевизор, пьет, и все, что он видит по телевизору, и вообще все, что у него в голове взбредает, и вот идет такой поток сознания». Первоначальный текст песни отличался от общеизвестного (в таком виде она представлена на одном из бутлегов):
А при коммунизме все будет … <очень хорошо>
Он наступит скоро, надо только ждать
Там все будет бесплатно, там все будет в кайф
Там не надо будет каждый день воевать
И предавать отца и сына, чтобы выжить самому
Там, наверное, вообще не будет КГБ
Я проснулся среди ночи и понял, что
Все идет по плану
В 1994 году в интервью газете «Завтра» Летов высказался по поводу гласности следующим образом: «Слово только тогда стоит чего-то, когда за него можно поплатиться, когда за него можно получить пулю».
АЛИСА
В 1987 году на радиостанции «Юность» Александр Градский вел свой «Хит-парад» в рамках программы «Мир увлечений». Тогда впервые в официальном радиоэфире прозвучали песни групп «Кино», «Алиса», «ДДТ», «Зоопарк» и многих других. Лидеры хит-парада определялись по письмам радиослушателей, которые Александр Градский просматривал лично. Летом 1987 года лидером хит-парада стала песня группы «Алиса» «Идет волна» с альбома 1985 года «Энергия». Согласно истории группы, представленной на сайте alisa.net, в 1987 году фирма «Мелодия» выпускает альбом «Энергия» на виниле тиражом более 1000000 экземпляров. В этом же году на экраны выходит фильм «Взломщик», одну из главных ролей в котором сыграл Константин Кинчев. Его портрет — на обложке апрельского номера журнала «Советский экран».
Тем не менее осенью того же года с группой «Алиса» произошел неприятный инцидент. 22 ноября 1987 года в газете «Смена» вышла статья «Алиса с косой челкой». В статье помимо прочего дается описание якобы имевших место беспорядков перед дворцом спорта «Юбилейный», в котором проходил концерт, а также рассказывается об избиении Кинчевым двух милиционеров. Но главное, в чем обвинял автор статьи лидера группы, — в пропаганде неонацизма: со ссылкой на рапорты членов ОКОД (оперативный комсомольский отряд дружинников) в статье утверждалось, что Кинчев кричал со сцены: «Хайль Гитлер на том берегу». Недвусмыслен и вывод в конце статьи:
«В нашей стране есть непоколебимые святыни, надругаться над которыми не дозволено никому. Одна из них — память о войне. И этим все сказано, Кинчев. Остается задать вопрос руководителям Ленконцерта: кто утверждал программу выступления «Алисы»? И еще, как случилось, что хулиганствующая группа получила в свое распоряжение одну из лучших концертных площадок Ленинграда?»
Публикация дала повод для возбуждения в отношении Константина Кинчева уголовного дела по второй части 206-й статьи УК РСФСР («Злостное хулиганство»). Тем не менее судебные эксперты не услышали на аудиозаписи выступления вменяемой Кинчеву фразы. Вероятно «хайль гитлер» дружинникам послышалось в песне «Эй ты, там, на том берегу». Уголовное дело было прекращено, редакция «Смены» принесла извинения Константину Кинчеву и читателям газеты.
В 1987 году вышел альбом «Алисы» «БлокАда», записанный за два дня под Ленинградом в передвижной студии «Тонваген». Запись происходила на фестивале «Рок-нива», организованном Андреем Тропилло. Константин Кинчев так вспоминал об этом фестивале:
«...мы были сильно пьяные, очень зажигательно выступили, уважаемая публика сломала все, и все кресла, как это водилось в то время, ну вот. А потом мы все время пили там, три дня или сколько этот фестиваль проходил... Выступления коллег я тогда не наблюдал. Так сказать, не интересовало. Интересовало общение. Я еще раз повторюсь, я был занят абсолютно собой в плане музыки (…) не то чтобы неинтересно было, а просто общаться-то оно интересней с людьми...
Когда фестиваль этот был, мы сидели в беседке с ребятами и Рикошетом из «Объекта насмешек», подошел Шевчук, сказал, что у него день рождения, проставился, у нас с собой тоже с Рикошетом было. И мы замечательно выпили, потом даже, по-моему, Рикошет уронил кактус, еще что-то мы подожгли, в общем, что-то нахулиганили. Шевчук тогда написал песню «Революция», кстати, мне она очень нравится до сих пор, а я тогда написал «Тоталитарный рэп»».
(Из книги Антона Чернина «Другая история»)
Весь альбом «БлокАда» пронизан идеей необходимости перемен: об этом говорят уже названия песен «Время менять имена» и «Ветер перемен». Схожий посыл у песни «Солнце встает»:
Мы вскормлены пеплом великих побед,
Нас крестили звездой, нас растили в режиме нуля.
Красные кони серпами подков топтали рассвет,
Когда всходило солнце, солнцу говорили: «Нельзя, нельзя».
Но солнце всходило, чтобы согреть наши души.
Солнце всходило, чтобы согреть нашу кровь.
Сторожа продолжают спать, но сон их явно нарушен.
Сторожам еще невдомек...
То же можно сказать и о песне «Движение вспять»:
Липкие пальцы сквозь телеэкран
Тычут нам наши места,
Рыжие звезды газетной пятой
Топчут память креста.
Смыв имена одряхлевших богов,
Конь-ливень, в седле апрель.
Сочными травами застелем святую постель.
Мы начинаем движение вспять.
Мы устали молчать.
Мы идем. Эй, тверже шаг.
Отныне мы станем петь так, и только так.
Песня «Красное на черном» с альбома «БлокАда» стала визитной карточкой «Алисы»: она по сей день звучит практически на каждом концерте группы.
ДДТ
23 января 1987 в Ленинградском рок-клубе на мемориале группы «Россияне», первопроходцев питерского рока, дебютировал классический состав группы «ДДТ»: Юрий Шевчук, Андрей Васильев, Вадим Курылев, Игорь Доценко. Шевчук перебрался в Ленинград еще в 1985 году. Из родной Уфы он вынужден был уехать из-за преследований со стороны местной администрации, прессы и КГБ за остросоциальный альбом «Периферия». Тогда уголовного дела Шевчуку удалось избежать только благодаря широкой поддержке местной интеллигенции и студентов, писавших письма в его поддержку. Многие из них впоследствии были уволены с работы, исключены из вузов.
21 марта 1985 года в уфимской газете «Ленинец» вышла статья «Менестрель с чужим „голосом”», где творчество Шевчука было резко раскритиковано. Вот несколько цитат из этой статьи:
«...каким образом советские учреждения предоставляют свою сцену для пропаганды вульгарщины и пошлости, которые воспевает Шевчук с ансамблем ДДТ?»
«„Перлы“ Шевчука зачастую граничат с проповедью чуждой идеологии, льют воду на мельницу наших идейных противников. Например, в одной из песен он опускается до откровенной религиозной пропаганды:
Наш бог всегда всех нас поймет,
Грехи отпустит, боль возьмет.
Вперед, Христос, мы за тобой
О том, как западные радиостанции используют такого рода песни в качестве приманки для любителей современной эстрадной музыки, обстоятельно рассказывала полгода назад газета „Комсомольская правда“. Ватиканский теолог, отец Франциско Перигрино, ответственный за отбор музыки на „Радио Ватикана“, решительно заявил журналистам, что „песни молодых служат мостом к духовному началу, и, несмотря на содержащиеся в них радикальные протесты и отдельные эротические темы, я без колебания буду пропагандировать их“».
«...в том, что Юрий Шевчук стал одним из „потребителей“ западной пропаганды, ее „продуктом“, сомневаться не приходится. Об этом красноречиво говорят его песни, рожденные на гребнях грязных „волн“, песни, которые он под влиянием буржуазной идеологии исполняет с чужого „голоса“».
В Ленинграде вплоть до конца 1986-го Шевчук искал музыкантов, «буквально клеил в рок-клубе объявления «малоизвестной группе «ДДТ» требуется гитарист»» (цит. по фильму «Время ДДТ»). А уже весной 1987 года «ДДТ» стали главным открытием 5-го фестиваля Ленинградского рок-клуба. В том же году записывается альбом «Я получил эту роль». Эта пластинка так же, как и алисовская «БлокАда», имела большой успех. Шевчук рассказывал о ней так: «Наша первая пластмассовая пластинка. Песни, вошедшие в нее — из разных „андеграундных” альбомов „Свинья на радуге” 1982 г., „Компромисс” 1983 г., „Периферия” 1984 г., „Время” 1985 г. Короче, этот диск — сборник песен разных времен и народов, наиболее ключевых, дорогих, что ли, песен. Замечательная девушка Татьяна Маркелова, работавшая тогда на „Мелодии”, спродюсировала, то есть „пробила” его. Директор тогдашнего ленинградского филиала „Мелодии” товарищ Голубовский милостиво согласился, но с одним условием: мы полностью отказываемся от авторского гонорара… Эта первая наша „ласточка” разошлась тиражом более миллиона экземпляров. Поэтому мы прозвали ее „Золотой”».
О том, в каких обстоятельствах была написана «Революция», одна из новых песен, вошедших в альбом, упоминалось выше. Песня звучит как марш (весьма символична звучащая в конце трека мелодия «Марсельезы»), это своего рода гимн переменам, происходящим в стране:
Два пальца вверх — это победа,
И это два пальца в глаза.
Мы бьемся насмерть во вторник за среду,
Но не понимаем уже четверга.
В этом мире того, что хотелось бы нам, — нет,
Мы верим, что в силах его изменить, — да! Но...
Революция, ты научила нас
Верить в несправедливость добра.
Сколько миров мы сжигаем в час
Во имя твоего святого костра.
Отметим также, что на обложке этой пластинки впервые появился классический логотип «ДДТ» работы художника Владимира Дворника. Само название группы с самого начала имело остросоциальный подтекст:
«...название обозначало страшный ядовитый порошок, тот самый „ДДТ“. Прочие приписываемые нам названия — „дом детского творчества“ или „добрый день, товарищи“ — выдумки. Творчество группы носило в то время ярко выраженный социальный характер, потому что нас колотило от всего того, что творилось в стране многие годы. Потому что вокруг было много слов, а не было слова — правдивого, искреннего, мужского слова обо всем том, что было и есть».
КИНО
«Хочу перемен!» Трудно представить другую песню, которая столь же прочно ассоциировалась бы с социально-политической обстановкой в Советском Союзе второй половины восьмидесятых. Участники современных политических протестов до сих пор используют ее на своих акциях, из-за чего даже была запрещена трансляция песни на белорусском радио.
Однако Виктор Цой дистанцировался от такой интерпретации:
«Так получилось: как только началась гласность — все как с цепи сорвались говорить правду. Это было очень популярно. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но люди по привычке пытаются и здесь найти что-то эдакое. И в результате «Перемены» стали восприниматься как газетная статья о перестройке. Хотя я ее написал давно, когда еще и речи не было ни о какой перестройке, и совершенно не имел в виду никаких перестроек. Конечно, это не очень хорошо, но я думаю и надеюсь, что в конце концов все встанет на свои места».
(Из интервью «РИО» № 19, 1988 год)
Остальные участники группы «Кино» подтверждают сказанное Цоем:
«По поводу песни „Перемен!“. В ней нет никакой политики. Совершенно. Абсолютно философский трактат, там нет ни слова о политике, чисто внутренний мир. Но после смерти Виктора, буквально через год-два, эта песня стала как знамя... Каждый понимает как хочет, по-своему, но нужно знать и понимать немножко, о чем идет речь...»
(Георгий Гурьянов, барабанщик группы «Кино». Из книги Виталия Калгина «Цой. Последний герой современного мира»)
«Песня „Перемен!“ — это романтический взгляд Цоя на мир... Не более того. Никаких политических призывов в ней нет»
(Юрий Каспарян, гитарист группы «Кино». Из книги Виталия Калгина «Цой. Последний герой современного мира»)
Песня стала широко известной благодаря фильму режиссера Сергея Соловьева «Асса», премьера которого состоялась в 1988 году. В финальной сцене фильма Виктор Цой на сцене Зеленого театра Парка Горького исполняет «Перемен!», а в зрительном зале публика массово зажигает огоньки. Воспоминания актера Юрия Шумило о подготовке к съемкам этой сцены свидетельствуют о тогдашней популярности Цоя:
«...решающими были звонки Вити Цоя по трем телефонным номерам, после которых волшебным образом собрался полный Зеленый театр... Когда стали думать, откуда брать массовку, Цой сказал: „Да не волнуйтесь вы, два телефонных звонка — и все придут“. Понятно, что для любого киношника, тем более тогдашнего, вообразить себе это невозможно. Поиск массовки, работа с ней — это самое тяжелое, что можно себе представить. И когда Соловьев все это увидел, он, естественно, был в глубоком обмороке. Поверить в это было трудно...
У меня было сто человек дружинников, те же любера в клетчатых штанах, только с повязками, и тридцать человек ментов. Я исходил из того, что у нас 990 посадочных мест и тридцати ментов из местного отделения вполне достаточно...
В итоге пришли тысяч 12-13 зрителей — неуправляемая толпа. Я носился с микрофоном, пытался навести какой-то порядок, но от меня ничего не зависело. Более того, любой мог дернуть меня за ногу, и меня затоптали бы и не нашли. Началось буйство. Жгли дымовухи, у одной женщины загорелись волосы. Я сначала потушил ее, а потом потом просто взял за кадык и вырубил того, кто ее поджег. Когда был снят номер Цоя для фильма, я понял, что мы уже окончательно вывалились из светового режима, подошел к Вите и говорю: „Все сняли, хорошо, уезжаем“. Он: „Нет, я обещал допеть“. Я говорю: „Вить, сейчас люди погибнут, ты видишь, что происходит?“ — „Я им обещал, я буду петь“. Я говорю: „А если я тебе … <нанесу сильный удар> сейчас?“ — „Ну … <нанеси сильный удар — прим. ред.>“. Я понял, что он готов драться. Скорее всего, весь разговор был слышен в микрофон, потому что, когда я обернулся назад, я понял, что все эти тысячи человек меня ненавидят. И это было так страшно: вот эта чаша с неконтролируемой толпой, с этими огнями, с этими горящими глазами. В меня полетели коробки спичек, кто-то кинул туфли... Потом за кулисами появился какой-то главный московский пожарник. Оказывается, люди, уходя, перевернули пожарную машину, просто уронили ее на бок...»
(Из книги Б. Барабанова «Асса. Книга перемен»)
Несмотря на объявленную гласность, некоторые концерты группы «Кино» в 1987 году прошли не без проблем. В марте концерт в Челябинске находился на грани запрета. Власти пошли на уступки только после того, как пришедшие на концерт люди начали громить концертный зал. После сольного выступления Цоя в Алма-Ате организатора концерта вызывали в местный партком для дачи объяснений.
АКВАРИУМ
Подобно цоевским «Переменам» «Поезд в огне» «Аквариума» также стал гимном эпохи, причем опять же против воли автора:
«...песня не была написана применительно к условиям. Она была естественно-вероятной реакцией на эти условия. Но когда я ее писал… — я отлично помню, как писал эту песню. Два куплета были написаны в Махачкале в доме у артистов театра местных, а третий куплет был написан, уже когда мы ехали в Баку и проезжали мимо горящих вышек — зрелище, конечно, страшное. И она как-то написалась сама собою: уверяю, что я не думал о соответствии какой-то политической ситуации. Неожиданно получилось, что они подходят друг другу.
— Но она воспринимается именно так.
— Все правильно. Мне кажется, что художник, который открыт на самом деле тому, что происходит… Художник не может быть не открыт, он не имеет права быть не открытым к тому, что происходит. Он естественным образом выражает то, что происходит внутри, скажем, нашего глубинного общественного подсознания. Даже об этом не думая. Я не думал написать общественную песню. Я писал то, что мне было интересно, так, как мне было интересно. Потом поглядел — и сам развел руками, увидев, что получилось. И со всеми хорошими песнями происходит именно так».
(Из интервью для сайта «Аудио-Библиотека Лотоса», 28.10.2001)
На несколько лет Борис Гребенщиков*Признан властями РФ иноагентом. даже отказался от исполнения этой песни:
«...того же „Васина“ имело смысл петь тогда, когда за него могли быть неприятности, а когда он стал комсомольским гимном, напечатанным в газете „Комсомольская правда“, — петь его уже абсурд. Пусть Малинин поет».
(Из интервью БГ газете «Выбор». г. Вятка, 11.10.1991)
Вопрос о социальной направленности песни «Поезд в огне» Гребенщикову задавали с завидной регулярностью. В одном из интервью БГ предельно четко дает понять свое отношение к такой трактовке его песни:
— …Ваш «Поезд в огне» в 1988 году пытались сделать чуть ли не гимном перестройки...
— Догорел поезд, догорел... Говорили, его «Комсомольская правда» напечатала тогда на первой странице. Я, к счастью, был в это время в Америке, поэтому сопротивляться не мог и просто как анекдот это воспринял. И до сих пор воспринимаю...
— Хотите сказать, что вы делали далеко не созвучную времени песню?
— Упаси Господь! Туда, к сожалению, проникло больше социальности, чем мне хотелось. Потому что тогда социальность настолько перла на меня изо всех щелей, что я просто не мог не реагировать на нее. Слишком много было дряни в тот момент, и меня это все по-человечески достало. Популярность же песни стала для меня большим сюрпризом.
— Вы против социальности в искусстве?
— Не-е-ет. Просто я отказываюсь и судить, и занимать царские места, и все остальные места тоже... Не мое это дело. Мое дело — заниматься той магией, которой я занимаюсь».
(Из интервью газете «Бульвар», № 17 (157), 29.04.2008)
Также как и песня «Перемен!», «Поезд в огне» по сей день используется различными политическими силами в качестве инструмента пропаганды. В 2014 году телеканал «Россия 24» в сюжете об украинских событиях использовал фрагмент песни со словами «пора вернуть эту землю себе». На такое использование вырванной из контекста фразы БГ ответил в соцсетях:
«Дорогая редакция телеканала Россия 24.
Я тронут, что вы решили использовать фрагмент моей песни „Поезд в огне“ в своей передаче, но, раз уж вы это делаете, имейте смелость не выдирать строчку из песни, а поставить песню целиком, включая слова:
„Я видел генералов, они пьют и едят нашу смерть“.
Напомню вам слова Антония Сурожского: „Те, кто ненавидит одних ради других, играют на руку дьяволу“.
Вы осознаете, что делаете именно это?»
Вместо заключения
Ни для кого не секрет, что гласность, по сути, вывела рок из подполья, предопределив его движение в сторону коммерциализации. Критики и меломаны так и не пришли к консенсусу в споре о том, возможен ли вообще андеграунд в эпоху всеобщей гласности. Даже те, кого многие современные слушатели готовы признать андеграундом, иногда говорят о фактической смерти этого явления именно в 1987 году:
«Первый звоночек прозвенел на Подольском рок-фестивале, если взять социальную составляющую. Тогда рок-музыка перестала быть запретным плодом, и нельзя было уже быть клевым просто из-за того, что тебя ругают. Это был позор: мы шли вместе со зрителями на электричку — и нас охраняла от гопников милиция. Я посмотрел на тех, от кого нас защищают, и понял, что это теперь уже они являются настоящей альтернативой, а не мы. Рок стремительно становился официозом, время неформалов закончилось».
(Ник Рок-н-ролл, из книги Феликса Сандалова «Формейшен: история одной сцены»)