«Мы ощутили себя швамбранами»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Лев Кассиль родился 10 июля 1905 года в городе Покровской Слободе (ныне Энгельс) Самарской губернии. Вскоре после Октябрьской революции Лев, еще школьником, стал редактором и художником рукописного журнала, выходившего в детской библиотеке-читальне. Но о труде литератора он тогда не думал — только лишь однажды, не удержавшись от тщеславного искушения, опубликовал под своим именем стихи, списанные из настенного календаря. Его влекли другие профессии. Кассиль последовательно мечтал стать извозчиком (время шоферов и летчиков пришло позже), кораблестроителем, натуралистом…

В 1923 году Лев переехал из провинциального Покровска, городка с населением 30 тысяч, в Москву. Он поступил на физмат МГУ. Столица ошеломила его. Впечатлениями захотелось поделиться с родными. Кассиль вспоминал об этом так:

«Уже к третьему курсу меня неотвратимо потянуло писать. Желанию этому противостоять я не мог. Писать я учился в письмах домой».

Эти огромные (до 30 страниц!) письма, а фактически очерки о столичной жизни, младший брат Льва Иосиф вместе с приятелями публиковал в газетах Покровска. «За это им в редакции что-то платят, они не отказываются, берут гонорар, ходят в кино и едят пирожные за мое здоровье. Тут я стал подумывать, что и сам бы мог позаботиться о своем здоровье, не препоручая это моим волжским друзьям», — с присущим ему юмором вспоминал потом Лев Абрамович. И в 1925 году он напечатал в газете «Новости радио» свой первый рассказ «Приемник мистера Кисмиквика». Рассказ, вероятно, получился не очень удачным — по крайней мере, его никогда больше не переиздавали.

Кассиль пробовал писать и дальше, но даже первый скромный успех не повторялся: одни редакции отклоняли его новые рассказы, другие вовсе не отвечали. Неизвестно, сколько бы времени так продолжалось, но как-то Кассиль взял с полки томик Чехова. «И внезапно такой жгучий стыд тысячами иголок пронзил мне изнутри загоревшиеся щеки!.. Бессовестный! На свете написано такое, а я еще норовил печататься…» — вспоминал он. И Кассиль засел за чтение: Толстой, Пушкин, Чехов, Лесков, Флобер…

Классика пошла на пользу, научила Кассиля владеть словом. В 1927 году он по заказу одного из провинциальных изданий написал удачный очерк и вскоре стал московским корреспондентом газет «Советская Сибирь» и «Правда Востока». Университет он к тому моменту оставил. Через несколько лет Кассиль был уже сотрудником «Известий», одной из главных газет страны.

Лев Кассиль больше всего известен как детский писатель, но не меньшее место в его жизни занимала журналистика. Он писал репортажи, очерки, фельетоны, полемические статьи, рецензии на книги, кинофильмы и театральные постановки. Кассиль гостил у Циолковского, встречался с Георгием Димитровым, Валерием Чкаловым и Отто Шмидтом. Рискуя жизнью, он участвовал в испытаниях самолетов и дирижаблей. Он спускался в шахты московского метро и осматривал только что открытый Беломорско-Балтийский канал. С советской футбольной сборной Кассиль ездил на матчи в Турцию, а на теплоходе «Комсомол» доставлял вооружение испанским республиканцам.

Кассиль был патриотом. Он искренне восторгался социалистическим строительством и впечатлялся переменами, происходившими в стране; приезжая в родные края, он радовался тому, как «вся заново перекроена, перелицована тихая провинциальная родина». «Я просто люблю наши машины, наших людей, наше небо и землю», — объяснял он. До конца жизни он сохранил это умение обрадоваться достижению советских конструкторов или рабочих, восхититься новой машиной или победой сборной СССР в международном матче. «А он летит! Что бы ни делал, где бы ни был сегодня, все время возвращаюсь в состояние мальчишеского восторга: летит, летит, летит!.. Ночь не спал, услышав сообщение ТАСС», — писал в дневнике уже немолодой Кассиль об одном из первых советских спутников.

Кассиль писал очерки и публицистику не только для взрослых, но и для детей. «Я описывал планетарий и фабрику-кухню, заседания, матчи, вокзалы и станции „Скорой помощи“, детские ясли и заводы, кооперативы и музеи, сессии академий и тиражи государственных займов, больницы и аэродромы, парады и водопроводы, корабли и детские сады — все великолепное разнообразие нашей новой, неисчерпаемо огромной, трудной и взволнованной действительности, о котором мне хотелось рассказать всем и прежде всего маленьким…» — объяснял он.

Работа корреспондента много дала Кассилю как писателю. «Я учился писательскому делу в газете», — говорил он. И пояснял:

«Газета приучала, берясь за работу, сердиться или радоваться вместе со всей страной. Она заставляла скупиться на слова, писать просто, ясно, коротко и дельно».

Интересно, зная об этой профессии Кассиля, обнаруживать, как в его художественных произведениях порой проскакивает стилистика репортажа. Так, одна из глав романа «Вратарь республики» закачивается предложением «Так ездят на глиссере» — чем не фраза из журнального очерка?

Писательская карьера Кассиля восходила параллельно с журналистской. Едва став репортером, он задумал большую книгу о своем дореволюционном гимназическом детстве. Придумал и название — «Кондуит», в честь штрафного журнала, куда заносились все прегрешения гимназистов. В конце 1927 года он пришел к Осипу Брику, который вместе с Маяковским издавал журнал «Новый ЛЕФ», и показал наброски. Брик остался очень доволен:

«Читал вашу статью всем нашим, Владимиру Владимировичу [Маяковскому], [Сергею] Третьякову, [Виктору] Шкловскому и др. Всем очень понравилось. Просили вам передать, что считают вас своим сотрудником. И помните, что я от вас жду рукописей, очерков, статей, чего хотите. Обязательно! У вас ведь нет денег на машинистку, приносите так — прочтем».

И в начале 1928 года в журнале был напечатан очерк «Изустный период в городе Покровске». Хотя ничего из него не вошло в будущую автобиографическую повесть «Кондуит и Швамбрания», в нем уже хорошо виден яркий стиль, которым писатель вскоре блеснет и в «Кондуите».

«Покровск — на Волге — столица. Главный город Республики немцев Поволжья. Это из географии. К сведению.

Вывески двойные — немецко-русские. Язык тройной. Вроде одеколона. Украинский, русский, немецкий».

«Кондуит и Швамбрания», которую Кассиль сочинял с 1928 по 1931 год, стала первой большой книгой Кассиля. Вернее, сначала это были две отдельные вещи — собственно, «Кондуит» и «Швамбрания». Уже позже их начали издавать под одной обложкой. Они переплетались: в «Кондуите» многое было про Швамбранию — вымышленную страну, в которую Лев в детстве играл с братом, а в «Швамбрании» немало страниц отводилось кондуиту, то есть рассказам о быте гимназии, по ходу действия превращавшейся в советскую единую трудовую школу.

Все дети играют. Многие в детстве придумывали себе вымышленные миры. Но мало у кого эти миры оказывались разработаны так детально, как у Льва и Иосифа (впрочем, тогда еще Лёли и Оськи) Кассилей. Страна с подробно описанной географией, политической системой и историей не стала сиюминутной забавой. Братья играли в швамбранов несколько лет. Швамбрания существовала не только в их воображении: составленные ребятами географические карты и военные планы, письма и корабельные журналы, придуманные ими флаги и гербы стали материальными свидетельствами ее существования (и позже здорово помогли Кассилю в работе над повестью).

Братья подошли к делу с большой изобретательностью. Чего только они не использовали в качестве источников для имен героев и географических названий своей Швамбрании и соседних стран: книги, рекламные буклеты, случайно услышанные фразы и даже самые обычные слова. Реклама знаменитого шустовского коньяка порождала дикое животное конь-як, новомодное лекарство от камней в почках становилось именем главного антагониста игры, графа-изменника Уродонала, а обыкновенный портсигар превращался в приморский город Порт-Сигар.

Первая повесть Кассиля напомнила мне о двух талантливых авторах следующих поколений. Думаю: не морское ли путешествие Лёли и Оськи (то есть, простите, адмирала Арделяра Кейса и вице-адмирала Сатанатама) вокруг Швамбрании подтолкнуло Юрия Коваля к созданию «Суер-Выера», и не Оська ли, «удивительный путаник», в голове которого слова «невероятно перекувыркивались», вдохновил Евгения Клюева на блестящую языковую игру в повести «Между двух стульев»?

Ни того ни другого уже не спросишь.

Швамбрания стала для братьев Кассилей воплощением детской мечты об абсолютной справедливости: они даже составили небольшой (из трех пунктов) реестр несправедливостей, с которыми успели столкнуться в реальном мире за свою недолгую жизнь. А о реальном мире рассказывала часть повести, относящаяся к кондуиту. Кассиль нарисовал прекрасные меткие портреты гимназических учителей, по большей части — самодуров и, как бы сейчас сказали, абьюзеров.

«У него была страсть к маленьким тетрадочкам, куда мы записывали латинские слова. Вызывая на уроке ученика, он непременно каждый раз требовал, чтобы у нас на руках была эта тетрадка.

— Тэк-с, — говорил он, — урок, я вижу, ты усвоил. Ну-с! Дай-ка тетрадочку. Посмотрим, что у тебя там делается. Что?! Забыл дома?! И смел выйти отвечать мне урок без нее! Садись. Единица».

Повесть подробно описывала принятые в гимназии порядки:

«В кондуите по милости директора были такие записи:

„Глухин Андрей был встречен г. директором в шинели, надетой внакидку. Оставить на четыре часа после уроков“. „Гавря Степан… был замечен г. директором на улице в рубашке с вышитым воротником. Шесть часов после уроков“».

Только не подумайте, что речь идет о каком-то исключительном учебном заведении, славившемся на всю Россию своими свирепыми порядками. Ровно наоборот: Кассиль прямым текстом писал, что «Покровская мужская гимназия была похожа на все другие мужские гимназии».

Отмечу не только занимательный сюжет, но и прекрасный стиль повести. Иногда Кассиль писал пространно:

«В открытые окна рвалась визгливая булга торговок. Пряная ветошь базара громоздилась на площади. Хрумкая жвачка сотрясала торбы распряженных лошаденок… Возы молитвенно простирали к небу оглобли. Снедь, рухлядь, бакалея, зелень, галантерея, рукоделье, обжорка… Тонкокорые арбузы лежали в пирамидках, как ядра на бастионах в картине „Севастопольская оборона“».

Иногда коротко:

«В это время дверь гостиной приоткрылась, и в комнату вошел Ося. Он вел под уздцы большую и грустную деревянную лошадь, давно утратившую молодость и хвост».

Иногда — просто очень стильно:

«Большой автомобиль увез нас в ЧК. Ночь бросилась навстречу. Мы ощутили себя швамбранами. Мы спешили на место приключения».

И все это с легким, прекрасным юмором. Вот как Кассиль писал о появлении в их квартире трех родственниц, бежавших от голода:

«Питерская тетка поступила служить в Тратрчок, а тетя Сэра и тетя Нэса — в Упродком. В свободное время они рассказывали „случаи из жизни“, спорили и воспитывали нас. Тетки настояли, чтобы нас взяли из школы, ибо, по их мнению, советская школа только калечила интеллигентную особь и ее восприимчивую личность (кажется, они так выражались). Они сами взялись обучать нас. Тетки считали себя знатоками детской психологии. Мы изнемогали от их наставлений. Они лезли в наши дела и игры. Разнюхав о Швамбрании, тетки пришли в восторг. Они заявили, что это необыкновенно-необыкновенно интересно и чудесно. Они просили посвятить их в тайны мира и обещали помочь нам. Швамбрании грозило теточное иго».

Для сегодняшнего читателя «Кондуит и Швамбрания» — это не только занимательное чтение, но и энциклопедия жизни ребят того времени: их быта, обычаев, отношений. И конечно, еще и свидетельство того, как гимназисты увидели и поняли сопровождавшие их детство исторические события: Первую мировую, две революции 1917 года, Гражданскую войну…

Если потребовалось бы описать литературное творчество Кассиля одним только словом, то слово это, вероятно, было бы «мечта». Мечтали о справедливости и о дальних путешествиях швамбраны Лёля и Оська, мечтал Кассиль вместе со своими героями и в других произведениях. В самом деле, разве не воплощением мечты о сверхчеловеке был герой следующей большой книги Кассиля «Вратарь республики» Антон Кандидов — голкипер, не пропускающий практически никогда?

Второго главного героя романа, журналиста Евгения Карасика, автор наделил многими деталями собственной биографии. Это ведь и Кассиль, а не только выдуманный им Карасик, ходил корреспондентом в глиссерный поход. Это Кассилю, делавшему свои первые шаги в литературе, редакции одна за одной возвращали рукопись со зловещей пометкой «Н. П.» — «не пойдет». Даже фамилия героя перекликается с прозвищем Кассильчик, которым ласково называл писателя Маяковский.

Как и «Кондуит», «Вратарь» написан хорошим, сочным стилем:

«[Воздушные] змеи и голуби составляли все богатство Тошки. Он владел не менее чем двенадцатью парами самых лучших голубей. Здесь были лихие турманы, чеграши, пышные бантастые. Зобатые напыженные голуби, похожие на Чичикова, разгуливали по приполку открытого летка. Ворковали москвичи и ступали мохноногие, словно битюги, черно-пегие. А около них топтались, похлопывая крыльями, гукая, переминаясь с ноги на ногу, как извозчики на морозе, ручные сизари Тошкиной охоты. И вся улица с завистью смотрела, как разом, тесной стайкой, снимались Тошкины голуби и кружились высоко в небе, словно чаинки в стакане. А Тошка длинным шестом, как ложкой, мешал в небе. И свистеть так, как Тошка, никто из ребят не умел».

И все же «Кондуит и Швамбранию» я бы в творческом отношении поставил выше. Она стопроцентно живая. А «Вратарь» при всех его художественных достоинствах оставляет послевкусие ненавязчивой агитки, в которой Кассиль слишком уж прямолинейно высказался на актуальные темы своего времени. На страницах романа он славил идеалы революции и честный труд, обличал тунеядцев, выставлял в самом невыгодном свете делячество и нездоровые явления в спорте, подчеркивал преимущества коллективизма, поднимал тему противостояния с капиталистическим миром (пока еще только на спортивных полях, но когда «за тобой будет что-нибудь поважнее футбольных ворот, то чесать будем еще не так», заверял окружающих Кандидов), пропагандировал достижения советской техники…

Не знаю, как это смотрелось 90 лет назад, но сегодня уж больно выпирает эта плакатность. Конечно, «Вратарь» — сказка. Но даже и для сказки слишком нелепым, ходульным кажется сюжетный ход, когда в лучших клубах западного мира не додумались, как вколотить мяч непробиваемому голкиперу, и только форвард нашей советской команды сообразил, находясь в отличной позиции для удара, не бить самому, а отдать пас партнеру.

Тем не менее в книге немало сильных мест, и написана она талантливо. И даже великие спортсмены много лет спустя вспоминали, какое влияние оказал на них роман. Лев Яшин рассказывал:

«Итак, я прочел „Вратаря республики“. Полюбил Антона Кандидова, но еще более полюбил человека, его создавшего. Я не думал тогда, что вот надо бы стать таким прославленным, как Антон. Я видел только, что его любили люди, и чувствовал, что Антон этим людям нужен. И укрепился в сознании важности дела, которое делал, захотел делать его еще лучше».

Интересны отраженные в книге приметы спортивной жизни тех лет. Кассиль пишет, как перед футбольным матчем на стадионе состоялись соревнования вело-мотоциклетных команд, так называемая гонка за лидером, — и мы узнаем московский стадион «Динамо», поле которого в предвоенные годы действительно было опоясано гоночным треком. Автор заканчивает роман панорамой удивительного футбольного матча на Красной площади — и в самом деле, в 1936 году в присутствии Сталина такой матч состоялся у стен Кремля.

«Вратарь республики» стал первым советским романом о спорте — и с головой выдал в его авторе человека, влюбленного в спорт. Агния Барто вспоминала:

Однажды после выступления в клубе железнодорожников Лев Абрамович сказал секретарше директора:

— Мне нужно срочно позвонить домой.

Секретарша подвинула к нему телефон, и, торопливо набрав номер, он спросил:

— Как там мой «Спартак»? Ну, слава богу…. Я ужасно беспокоился.

— У вас сын болен? — посочувствовала секретарша.

Лев Абрамович рассмеялся:

— Вижу что вам чужды спортивные страсти.

Пожалуй, Кассиль наряду с Юрием Трифоновым был самым «спортивным» среди советских писателей. Он вел радиорепортажи со спортивных состязаний, праздников, парадов. В 1950–1960-е годы Кассиль сопровождал советскую сборную на семи Олимпийских играх. Его спортивных очерков и рассказов набралось столько, что их издавали отдельными книгами.

Репортажи Кассиля были поэтичны. Вот, например, как начиналась заметка в «Вечерней Москве» о финале Кубка СССР по футболу 1944 года — первого с начала войны всесоюзного футбольного турнира:

«Полуметровое хрустальное яйцо острым концом вниз, в серебряной оправе, вдетое в кольцо изящного треножника, увенчанное сверху фигуркой футболиста, покоится на столике, установленном перед центральной ложей Северной трибуны стадиона „Динамо“. Сверкают на солнце затейливые грани хрусталя».

Кассиль закончил «Вратаря республики» в 1937 году. Тогда же Лев Абрамович ненадолго стал главным редактором журнала «Мурзилка». Но не скажу, что этот год оказался для него счастливым: в 1937-м его младшего брата Иосифа, тоже журналиста и писателя, арестовали по надуманному обвинению в принадлежности к «контрреволюционному троцкистскому подполью». Лев Абрамович ходатайствовал за брата. Не зная, что Иосиф уже расстрелян, он неоднократно обращался к генеральным прокурорам СССР Вышинскому и Панкратьеву с просьбой пересмотреть дело брата. В январе 1939 года (спустя десять дней после гибели Иосифа) Льва Кассиля наградили орденом «Знак Почета», и свои письма он по моде тех лет начал подписывать «писатель-орденоносец Лев Кассиль»: в довоенные годы среди гражданских лиц кавалеров государственных наград было немного, и плашка «орденоносец», сразу выделявшая ее обладателя, часто добавлялась к фамилии — в официальных письмах, в титрах кинофильмов… Однако Лев Кассиль прекрасно понимал: в случае чего никакой орден не защитит его. Родные вспоминали, что он с тревогой вслушивался в шаги на лестнице, а чемоданчик со всем необходимым собрал заранее.

Обошлось. Только вот книгу про Оську не переиздавали двадцать лет.

Трагедия семьи Кассилей заставляет задуматься вот о чем. Я писал, что Лев Кассиль был апологетом достижений советской власти. Но понимал ли он, какой ценой за некоторые из этих достижений заплачено? Догадывался ли об этом в 1933 году, только-только вернувшись с Беломорканала? Или же был вполне искренним, когда писал в «Литературной газете»:

«Огромная, суровая и прекрасная, но трудная, тяжелая, железная правда лежит в основе всех дел ОГПУ. Ее поняли бывшие воры и вредители, люди всех статей Уголовного кодекса».

Понимал ли в 1935-м, когда вышла его детская «Сказка об Алешке-Рязань и дядьке Беломоре»?

«Этот дом стоит посреди Москвы, на Лубянском холме. И оттуда видна, как пожарному на каланче, вся советская страна. И оттуда следят, не готовят ли нам плохие люди вред, не замышляют ли враги напасть на наши границы. Этот дом зовется ГПУ. Люди в нем день и ночь на страже. День и ночь начеку. И называются они чекистами».

Начал ли понимать хотя бы в 1938-1939 годах, когда ходатайствовал за Иосифа? Или же и тогда не представлял всех масштабов творившегося в стране, считая, что случившееся с братом — лишь трагическая ошибка?

Ответ неизвестен. Дневники Кассиля, которые он вел после войны, опубликованы частично. На тех страницах, которые мне удалось прочитать, он ни словом, ни намеком не касается темы репрессий, судьбы брата, своего отношения к Сталину и того, как оно менялось с годами… Только лишь вспоминает, что после переиздания «Швамбрании» читатели-дети на встречах с писателем регулярно задавали вопросы «был ли вправду Оська?» и «где он сейчас»? Каково Кассилю было отвечать на них?

В годы Великой Отечественной Кассиль был военным корреспондентом. Он посылал с фронта очерки и репортажи, продолжал писать рассказы. В 1944 году вышла повесть «Дорогие мои мальчишки». Интересно ее композиционное решение: как и в «Кондуите и Швамбрании», здесь переплетаются две совсем разные сюжетные линии — рассказ про ребят, заменивших в тылу ушедших на фронт отцов, и прекрасная сказка о стране Синегории. Эту добротную повесть не назовешь веселой, но и в ней Кассиль не изменил своему доброму юмору.

«Капка свернул в переулок, а потом перешел на другую сторону, чтобы не проходить близко от сада, где жила презлющая старуха и не менее злопамятная собака. Отношения с обеими у Капки были испорчены еще с давней поры».

Самыми известными произведениями Кассиля послевоенных лет стали вторая часть книги «Великое противостояние», повести «Улица младшего сына» (в соавторстве с Максом Поляновским, о пионере-герое Володе Дубинине) и «Ход белой королевы» (о спорте). А последняя его большая вещь — «Будьте готовы, Ваше высочество!», в которой он подробно описал уже третью в своей библиографии выдуманную страну, Джунгахору. Блестящая книга: я хотел привести кусочек, да никак не мог выбрать — цитировать можно практически все подряд. Пусть будет вот этот:

«Заметив его наконец в дверях своего кабинета, начальник горестно махнул головой:

— Так. Ты уже, конечно, тут как тут. Слушай, Тарас, ты можешь не болтать о том, что слышал, до поры до времени? Пока, понимаешь, то да се…

— До поры-времени могу, — сказал Тараска твердо.

Но пора да время наступили для Тараски тотчас же, как только он оказался за дверью кабинета».

Лев Кассиль немного не дожил до 65 лет. В последние годы его беспокоило сердце. Летом 1970 года он хотел поехать в Мексику, на чемпионат мира по футболу, но врачи отговорили. Соревнования пришлось смотреть по телевизору. В финале он болел за итальянцев. Когда они пропустили очередной гол от сборной Бразилии, сердце Кассиля не выдержало.

Много добрых слов было сказано о Кассиле и при жизни, и после смерти. Но закончить статью хочу его автоэпитафией:

Он открывал детям страны,
Которых на свете нет,
Уча любить ту землю,
Что была ему дороже всего на свете.

* Фото в начале материала: Сергей Васин/МАММ/МДФ/«История России в фотографиях»