Станция метро «Аэропорт», редакция журнала «Юность», ресторан Центрального дома литераторов — по просьбе «Горького» Юрий Куликов изучает Москву, оставившую след в биографии и творчестве Василия Аксенова.

Москва дорожная

За первые 25 лет жизни Василий Аксенов должен был возненавидеть Москву: он всегда оказывался в ней по не слишком радостным поводам. После ареста родителей в 1937-м четырехлетнего мальчика из Казани везут в приемник в Кострому, очевидно транзитом через главный транспортный узел страны. В 1948-м он через столицу добирается из Казани в Магадан к репрессированной матери, писательнице Евгении Гинзбург. Вернувшись на родину спустя почти два года, Аксенов поступает в Казанский медицинский университет, откуда его исключают как сына врагов народа — за разрешением на восстановление пришлось ехать в Москву, в союзное министерство.

Как ни странно, у писателя со столицей вместо кровной вражды случился большой роман, а главным его ощущением, связанным с Москвой, стала свобода. По воспоминаниям Аксенова, в 1952 году ему довелось побывать на вечеринке московской золотой молодежи. Девушка, танцевавшая с ним под звуки из американской радиолы, спросила, любит ли он США. Он растерялся, а барышня шепнула: «Ненавижу Советский Союз и обожаю Америку!» Достоверность эпизода никем и ничем больше не подтверждается, но это и не важно — главное, что Аксенов с самого начала видел в Москве не цитадель сталинизма, а ворота в большой мир.

Его alter ego из повести «Коллеги», молодой врач Александр Зеленин, работающий по распределению в деревне под Ленинградом, отчаянно жалеет, что не увидит Фестиваль молодежи и студентов 1957 года (одно из знаковых событий хрущевской оттепели). Сам Аксенов упускать такую возможность точно не собирался и сразу после женитьбы на Кире Менделеевой едет с ней в Москву, а вскоре и переезжает туда насовсем.

Москва всегда была для него не самоцелью, а скорее перевалочным пунктом, хабом или, еще точнее, местом встречи. Аксеновские герои постоянно куда-то едут или летят. Им срочно нужно в Крым или на Кавказ, их ждут коллеги на Западе и уйма дел на Дальнем Востоке. В каком-то смысле самые важные места аксеновской Москвы — это вокзалы и аэропорты (он и жил недалеко от станции метро «Аэропорт»), места, которые, как и сами шестидесятые, так много обещали. Когда в семидесятые писатель стал фактически невыездным и за ним установили слежку, столица из места встречи превратилась в место принудительного заключения. Пространство этой камеры все сокращалось и сокращалось — вплоть до отдельных квартир и кухонь, — пока он наконец не вырвался за ее пределы, эмигрировав в 1980 году в Соединенные Штаты, а затем во Францию.

После окончания холодной войны Аксенов довольно быстро купил новую московскую квартиру, но не переехал в Россию окончательно, предпочитая жить на две страны. Иногда отношения на расстоянии только укрепляют чувства.

Аэропорт «Шереметьево», 1960-е

Фото: svo.aero

Москва литературная

Тем не менее двадцать три года из отпущенных ему без малого семидесяти семи Москва была домом Аксенова, и он неизменно сюда возвращался — не в последнюю очередь, чтобы писать и издавать написанное. Довольно скоро после переезда он начинает публиковаться в «Юности». Журнал, возглавляемый живым классиком Валентином Катаевым, на протяжении всех шестидесятых оставался центром притяжения для молодых писателей. Катаев публиковал Анатолия Гладилина и Юрия Казакова, Евгения Евтушенко и Беллу Ахмадулину, а первую подборку рассказов Аксенова отправил в печать, даже не дочитав, — восхитился сравнением: «Стоячая вода канала похожа на запыленную крышку рояля».

Редакция журнала «Юность», расположенная на улице Воровского (сейчас — Поварская), была, наверное, самой яркой, но не единственной точкой на литературной карте Москвы тех лет. Аксенова издавали в «Советском писателе», «Детской литературе» и даже «Политиздате», в серии «Пламенные революционеры», для которой он сочинил повесть с отличным названием «Любовь к электричеству». Корреспондентом «Известий» Аксенов летел на Сахалин, в «Новом мире» выходил его доэмигрантский еще травелог об Америке, и, во что уж совсем нельзя поверить, «Сельская жизнь» в 1964 году заказала ему очерки о путешествии в Японию. Писатели, надо сказать, тогда проводили в редакциях куда больше времени, чем сейчас: туда надо было ехать каждый раз, когда возникала необходимость обсудить редакторские правки, получить авторские экземпляры и, конечно, гонорар. Поэтому неудивительно, что вокруг редакций во многом и выстраивалась литературная жизнь. Но едва ли не самая известная книга, вышедшая при прямом участии Аксенова, появилась на свет без их помощи. Речь идет, конечно, об альманахе «Метрополь».

История его появления не раз и не два излагалась самими участниками событий, поэтому за ней мы отсылаем читателя к воспоминаниям не только Василия Павловича, но и Евгения Попова, и Виктора Ерофеева, сами же ограничимся лишь кратким упоминанием о том, где именно он был создан. «Первое неподцензурное издание Советской России» готовилось без всякой конспирации в самом сердце литературного мира Москвы — в жилищно-строительном кооперативе «Советский писатель». Члены СП могли (разумеется, в порядке очереди) получить жилплощадь в строящихся домах на северо-западе города, и после реабилитации именно там поселилась Евгения Гинзбург. В пустующую после ее смерти квартиру Аксенов поселил своего фактически бездомного младшего товарища Евгения Попова, который с помощью многочисленных соавторов (в диапазоне от Высоцкого и Мессерера до Горенштейна и Искандера) собрал двенадцать огромных «штук» альманаха. Сложно сказать, насколько всерьез его авторы рассчитывали на последующую официальную публикацию, но так или иначе книга наделала шуму, стоившего Попову и Ерофееву писательской карьеры и значительно ускорившего отъезд Аксенова.

Василий Аксенов (в центре) на застолье в редакции журнала «Юность». 1963. Москва.

Источник: Культура.РФ

Москва кабацкая

Американская романистка Джойс Кэрол Оутс в одной своей статье поучала начинающих писателей: если они хотят добиться настоящего успеха, то в первую очередь им нужно посвятить тысячи часов занятиям сексом с редакторами и издателями. Перефразируя лауреата Национальной книжной премии, можно сказать, что молодой отечественный писатель должен был с теми же целями потратить тысячи часов, выпивая с коллегами. Ни для кого не секрет: в советской литературе (как и в жизни вообще) чрезвычайно многое определялось неформальными связями. Аксенов завязывал знакомства легко и с удовольствием, а по страницам его книг почти ремарковскими реками текут виски и кальвадос, шампанское и водка. В этом потоке словесность и личная жизнь органично смешивались, перетекая одна в другую.

Пожалуй, ни в каком ином месте это не происходило с такой силой, как в ресторане Центрального дома литераторов. ЦДЛ, куда пускали только членов писательских организаций, чаще всего фигурирует в воспоминаниях об Аксенове. Здесь заводили друзей (Аксенов, например, именно в ЦДЛ впервые встретил своего приятеля-прозаика Георгия Садовникова) и старались показать себя. Александр Кабаков вспоминал об известном на всю страну ресторане как о своего рода срезе советского общества: «Там бывали люди, которые считали, что чистить зубы — это антисоветский выпад. Но при этом бывал и Симонов с английской трубкой из огромной своей коллекции, с хорошим английским табачком, в куртке летной американской...»

Конечно, пили не только там — пили и в ресторане Всероссийского театрального общества, в Домах журналистов и архитекторов, в ресторанах «Националь», «Прага» и «Берлин», в валютных барах, во дворах и в гостях, в парках и на улицах. Аксенов, завязавший с алкоголем уже в семидесятые, впоследствии любил рассказывать байки о своих старых запоях и в то же время терпеть не мог воспоминаний о потраченном, как ему казалось, зря времени. Раблезианская поэтика из его текстов никуда не делась, но если в «Коллегах» доктор, борющийся с пьянством, выглядит смешно, да и сам не отказывается от предложенной рюмки, то в «Ожоге» уже видно, какое отвращение у автора вызывает все связанное с загулом. Как Москва превратилась в тюрьму, так и выпивка из смазки для дружеских отношений стала сначала обезболивающим, а потом одурманивающим средством. И так же, как в нужный момент он сбежал из Москвы, Аксенов распрощался с алкоголем — чтобы сохранить себя. «Москву — Петушки» Василий Павлович, к слову, тоже не любил.

Москва джазовая

Зато он любил джаз. Джаз был для него музыкальным фоном оттепели. Его персонажи либо играют сами, либо неплохо в нем разбираются и способны отличить Джерри Маллигана от Стена Гетца. Аксенов не раз пытался передать языковыми средствами саксофонные арии, а Дмитрий Быков*Признан властями РФ иноагентом. удачно охарактеризовал всю его манеру письма как «джазовую необязательность стиля».

Но джаз был больше, чем просто фоном или стилем. Для поколения, выросшего в войну, пору дружбы СССР с Западом, джаз был связью с остальным человечеством, убедительнейшим доказательством того, что за железным занавесом тоже есть жизнь. Слушать (тем более играть) «Sentimental Journey» или «Melancholy Baby» было знаком фронды, в шестидесятые вполне допустимой, потом все более дерзкой.

Чтобы спустить пар в этой среде, московский комсомол открыл сразу несколько джазовых кафе. Одно из них, «Синяя птица» на Малой Дмитровке, даже попало в роман «Ожог», а знаменитый саксофонист Алексей Козлов узнал себя в аксеновском герое Самсике Саблере. Козлов действительно дружил с писателем, и тот однажды сумел организовать для него концерт в ЦДЛ. На свой творческий вечер Аксенов пригласил полузапрещенный тогда бэнд «Арсенал», не предупредив администрацию зала. Мало что так способствует дружбе, как громкий скандал и хорошая музыка.

А главное, Аксенов как никто другой чувствовал, что ломаный джазовый ритм идеально соответствует Москве с ее эклектикой, напластованиями эпох и лабиринтом переулков. Хаотичному, расползающемуся во все стороны без всякого плана городу как нельзя лучше подходили импровизации Козлова и Колтрейна. «Джазовая необязательность стиля» — это не только о «Затоваренной бочкотаре», но и об Арбате, вообще старом городе, который существует помимо всех лозунгов и съездов. Короче, о другой Москве.

Кафе «Синяя птица»

Другая Москва

Если не лучшая, то самая показательная аксеновская ведута в романе «Скажи изюм»:

«И все-таки диву даешься иной раз на Москву. Все, казалось бы, большевиками продумано, чтобы народ не вертухался, вот и города строят по типу тех, что изображены с функциональной целью в букварях, и все-таки с московским людом до конца так и не могут управиться. Вот и церковка позванивает меж „генеральскими” домами, вот и театральный подъезд, похожий на вход в котельную, там, в так называемом театре, какая-то лихая компания показала авангардистский „Нос” на музыку Шостаковича. А вот и далее пучится сталинский домина а-ля крем-брюле, а в нем между тем кафетерий-пельменная „Континент”. Континент, континент, хоть имя дико, но мне ласкает слух оно. Хорошо еще, что „Архипелагом” пищепункт не назвали».

Главное здесь — принципиальная несводимость Москвы к чему-то одному. Посреди бруталистского сталинского ампира всегда найдется место архитектурной фиге в кармане. Город сам диссидентствует или по крайней мере утекает меж пальцев стареющей власти — как в чистом виде «пространство вненаходимости» Юрчака. Аксенов точно угадывает потенции этого места, то, чем оно может стать. Вот про Арбат там же (год написания — 1983-й, на минуточку):

«Будь у нас нормальная жизнь, Арбат превратился бы в то, что в американских больших городах называется „вилэдж”, были бы стильные бутики, джазовые клубы, диско, открытые всю ночь книжные лавки и галереи, кафе. Всю ночь бы тут колобродил народ, невзирая на перепады температуры».

В книгах врача-джазмена этот город уже встает перед читателем. На Ленинских горах встречаются любовники-шпионы, а молодые спортсмены думают о проходящей молодости, ни разу не процитировав «Моральный кодекс строителя коммунизма»; в мастерской всемирно известного, но нищего скульптора стоят статуи, напоминающие об античности без посредничества «Девушки с веслом»; сталинская высотка на Котельнической набережной обещает светлое будущее, в котором не будет места ее вдохновителю; и даже на Красную площадь может прилететь ангел с фотоаппаратом. Москва Аксенова — не анти- , скорее асоветская, параллельная решениям партии, но при этом не сказочная, мгновенно опознаваемая по тысяче деталей. Порт пяти морей, место встречи со всем миром, джазовая мелодия, которую никак не забыть.