«Мне намного комфортнее жить в XIX веке, чем в XXI»

Интервью с автором ретродетективов Николаем Свечиным

Моя настоящая фамилия Инкин кажется мне неудобоваримой на слух. «—Ин! Кин!» — какая-то китайско-корейская история получается. Кроме того, я раньше работал в банке, там не приветствовалось бумагомарательство. Надо было взять псевдоним, правильный, точный. Я хотел назваться Арсентьевым в честь деда, который погиб на войне, но у нас уже есть Елена Арсеньева. Я подумал-подумал и взял «Свечин». Псевдоним простой, лаконичный, спокойный, без понтов, без амбиций, без претензий на лишний аристократизм. И еще он в честь Александра Андреевича Свечина — это наш русский военный теоретик и практик, генерал, герой Первой мировой войны, расстрелянный в 1937 году. Я сейчас думаю, что Свечин даже лучше Арсентьева, короче на слух. А вот никаких тайных смыслов в фамилию я и в помине не закладывал.

У моего главного героя — сыщика Лыкова — тоже фамилия неслучайная. Мне нужно было что-то противоположное по духу Эрасту Фандорину. Было такое понятие «лыковая машина», или «липовая машина», то есть лапти, их же плели из лыка. «Поехал в Москву на лыковой машине» — значит дошел пешком в лаптях. Что-то совсем простецкое, Лыков же у меня сыщик из народа. Его отец получил Владимирский крест, который тогда еще давал право потомственного дворянства, но так-то он из небогатых мещан.

В первых книгах он как персонаж как раз и был лыком шит. «Сила есть — ума не надо». Лыкову повезло с наставником, его Благово всему научил. У меня были учителя, которые мне помогали по жизни, и я это перенес на книжный тандем Благово-Лыков. По себе знаю, как это полезно: встретить в молодые годы человека, который намного умнее, мудрее тебя, и при этом хочет из тебя что-то путное сделать. Был в нашем Нижегородском университете Александр Давидович Белявский, историк. Я учился на экономическом, но историей всегда интересовался, и он на меня много времени потратил. Мне это очень по молодости помогло, с мозгами стало получше. Я-то вообще был балбес. Мы учились с моим другом Стасом: у него на курсе было первое место по непосещаемости, а у меня — второе. Попали мы на экономический случайно, и вышел я оттуда никаким не экономистом, а необразованным человеком. Так и считаю, что я человек без образования.

Получается, что так. Я не историк, не регионовед, я дилетант — но дилетант уже неплохой! Со мной в каких-то узких вопросах — например, в фене [специальный тайный язык странствующих торговцев, а позже блатной жаргон] — специалисты будут разговаривать почти как с ровней. Нечего стесняться дилетантства, я много лет уже в исторической теме. Потенциал у исторического детектива огромный. У нас такая история обалденная! Пиши не хочу. Другое дело, что надо правильно выбрать эпоху: чтобы и тебе нравилась, чтобы про нее писать было легче и чтобы она при этом и читателю была интересна. У всех свои «комфортные» эпохи. Введенский пишет про 30-е и 70-е годы XIX века, Погонин дошел до Первой мировой войны, я к ней тоже понемногу приближаюсь, Акунин закончил на Гражданской войне. Мне кажется, что мой Лыков тоже пропал в Гражданскую войну. Я до этого еще не дошел и не так скоро дойду, но если разобраться, то это самое вероятное развитие событий. Исторический детектив опирается на настоящую историю, а это кладезь сюжетных идей. Масса загадок осталась в прошлом!

Историки на меня, слава богу, внимания не обращают. Они думают, что это просто еще один графоман. А у меня есть всякие любопытные предположения! Вот в книге «Охота на царя» я придумал, что покушение на Александра II прикрывали офицеры из Рущукского отряда, которым на войне с турками командовал цесаревич (будущий император Александр III). Государь влюбился в то время и совсем голову потерял, перестал заниматься делом, мечтал только сидеть рядом с Екатериной Долгоруковой и созерцать ее. У них было трое детей, один из них — мальчишка, Георгий. И уже шли слухи, что государь посылал доверенного человека в Москву за обрядом коронации Марты Скавронской. Вот как Петр I ее короновал в Екатерину I, так и Александр II хотел поступить со своей новой женой. А результат был бы какой? Изменение престолонаследия. Вместо старшего сына Александра государь назначил бы цесаревичем Георгия. Такая опасность была реальной.

Конечно, это грозило бы полным переформатированием власти, и я думаю, что военные такого не желали. Особенно те, кто воевал с цесаревичем. Много загадок в том покушении, всякое могло быть. Странно, что полиция никак не могла обнаружить подкоп на Садовой, хотя дважды заходила в магазин сыров, откуда он был сделан. Там несколько тонн земли лежало, а они ее не заметили. Странно, что начальник царской охраны капитан Кох не увез государя с места покушения после первого взрыва, а позволил гулять там, пока не прилетела вторая бомба. Одна случайность, другая — и всё наводит на мысль, что они неслучайны.

Или вот другая теория в книжке «Узел». Я взял реальный уголовный эпизод и его развил. У меня получилось, что жулики и бандиты, которые грабили товарные станции в Москве, — это была подстава для полиции. Декорация для отвода глаз. Им сначала дали порезвиться. А потом поймали, чтобы свалить на них огромные хищения, которыми на самом деле занималось железнодорожное начальство. Когда я это написал, то пришел к выводу, что именно так, скорее всего, и было на самом деле. Пойманных повесили, кого-то послали на каторгу, а похищенное так нигде и не нашли. Никакие шайки мелкого жулья не могли украсть столько. По некоторым оценкам, там утащили добра на девятнадцать миллионов рублей. Огромная цифра для того времени. С угадыванием у меня иногда получается весело. Однажды поехал в Казань, а по дороге придумывал мини-сюжеты, заготовки, которые можно использовать в книге. В 1905–1906 годах в стране часто воровали оружие с армейских складов, это был бич тех лет.

И я начал фантазировать. Придумал банду беглых каторжников, которые таскали винтовки, а потом отправляли их на Кавказ. Причем в почтовых посылках! Вот, думаю, здорово выдумал. Приехал в Казань, пришел в архив — и все свои идеи там обнаружил в документах. Так что в книге даже у членов банды имена подлинные, кроме одного. Такая банда в самом деле существовала, состояла именно из беглых каторжников, и похищенное оружие они посылали на Кавказ аккурат через почту. Во мне проснулось чувство просто неописуемое. Я наворотил у себя в голове целых три сюжетных фактора, и мне они показались хорошей идеей. Эффектно! Беглые каторжники, Лыков с ними дерется, ух! А оказалось, что ничего-то я и не придумал, — все настоящее. То ли радоваться, то ли огорчаться… Хотя всегда говорю про свои книги: «Я пишу о том, что было или могло быть. Чего не могло, о том не пишу».

Всегда есть конкретные точки назначения. Вот я недавно был в Казахстане, на китайской границе, там друг другу противостоят разведки четырех разных стран. В апреле, бог даст, полечу в Иркутск. Это ссыльный район, там огромная уголовная среда. И там, и там есть чем заняться сыщику. А когда пишут откуда-нибудь из мирной местности — там-то что Лыкову делать? Туда он никогда не приедет. Еще я пытаюсь в каждом городе найти историков, экспертов, которые могли бы вычитать мою писанину на предмет краеведческих ошибок. Во всех городах такие историки находятся, кроме почему-то Ростова-на-Дону. Мне там четыре специалиста один за другим отказали в консультации. Я говорю: «Ну вам же не хочется, чтобы о вашем родном городе написали какую-то глупость?» А им все некогда, некогда, и я читаю между строк: «Шел бы ты лесом». Я рассердился: «Ну и ладно, напишу без вас». А у меня есть приятели в местном ГО ЧС [гражданская оборона и чрезвычайные ситуации]. Говорят: «Тебе нужны краеведы? Будут. У нас такая система! Сейчас звонок сделаем ростовским коллегам, они историка вызовут и дадут ему команду». Я не поверил. Через два дня мне сообщают: «Напиши вот этому человеку, ему велено тебе помочь». Работает система! Я историку написал, он нехотя вычитал, куда деваться, раз команда дана. Сделал полезные примечания. Но в Ростов-на-Дону я все равно не поехал.

Или вот еще один из плюсов моей профессии — мне часто попадаются интересные люди. По Тифлису меня водил Борис Пашаев. Он подполковник российской милиции, который боролся с этническими группировками и ворами в законе. Сейчас Пашаев в России в розыске, поэтому он живет в Грузии. Вот он со мной ходил по улицам и рассказывал, где были притоны, где казармы, где полицейские участки. Очень обаятельный человек и знаток криминального Тифлиса. Люди с некоторого времени стали мне помогать — и теперь гораздо легче собирать информацию. А если есть забытая информация, книга становится лучше.

Я часто получаю такие письма: «Я историк уже 20 лет, но из твоей книги узнал о своем родном городе кое-что новое. Как это у тебя получается?». А я просто в поиске материала зарываюсь узко, но глубоко. И могу случайно накопать факты, которые давно нигде не всплывали. У меня сейчас в книгах становится все больше реально существовавших людей, и я стал получать письма от их потомков. Вот читатель из Киева: есть у вас в книге некто Лещ, это мой прадедушка, а вы пишете, что он скупщик краденого. Реально был такой старьевщик, он же мошенник-барыга, или это ваша выдумка? А я взял о нем данные в газете, в хронике происшествий. И Лещ был барыга, скупщик краденого, и в таком качестве действительно попался полиции, а человек за прадедушку обижается. И таких историй все больше и больше. Из всего этого появляется задник, фон мира, по которому будет ходить твой сыщик и твои персонажи. Если сыщик зашел в трактир на такой-то улице — значит, там действительно был трактир с таким названием, и хозяина этого трактира звали именно так. А еще лучше в мемуарах найти про его длинные усы или глубокие залысины.

Я пишу три книги в год, получается, что на одну книжку уходит четыре месяца. Первая фаза — сбор материала — самая длинная и самая трудоемкая. Это я приеду в город, о котором пишу, буду сидеть в архивах, гулять по улицам с историком, читать прессу, путеводители, календари, обдумывать сюжет. Потом интернет, потом выписки, календари, статистические отчеты, научные монографии. Уходит где-то месяц с хвостиком по инструкции выше.

Вторая фаза — я пишу текст, сижу за компьютером, бешено стучу по клавишам. Легче пишется с утра. Вечером уже лень-матушка, башка болит, хочется бросить. Оптимальный режим — с 9 утра до 16, это если без форс-мажоров. Потом уже шарики за ролики заходят. 10 авторских листов один роман занимает, а еще лучше с запасом на редактуру — 11 листов, считай, что это больше 400 тысяч знаков (с пробелами). При форс-мажоре иногда приходилось и по 11 часов в день за клавиатурой сидеть.

Третья фаза — роман идет по инстанциям, и я вычищаю текст до блеска, оценивая все замечания и пожелания. Отсылаю издателю и неделю отдыхаю — футбол смотрю, пиво пью, гуляю. Только потом начинаю думать о следующей книжке. И всё по новой.

Нас вообще трое коллег: Валерий Введенский, Иван Погонин и я. Три человека, которые пишут исторические детективы и при этом дружат. Мы читаем все книги друг друга еще в рукописи, ищем «блох». У Погонина их почти нет, он их сам у кого хочешь найдет, а у меня и Введенского бывают. Впрочем, Введенскому трудно у меня что-то поймать, я знаю историю не хуже его. Зато он гораздо лучше знает законы детектива как жанра. Если находит что-то вопиющее, сразу говорит. Его замечания концептуальные, а у Ивана — исторические. Я слушаю всех, но решаю всегда по-своему. Если пытаться всем угодить — потеряешь себя. Иван и Валерий — два фильтра. Потом книгу читают историки того города, о котором я рассказываю, — третий фильтр. А потом — мой личный редактор Екатерина Кузнецова, я ей из собственного кармана плачу за работу. Другие редакторы в мой текст не лезут и не придираются. Она филолог и настоящее золото. Даже если я с ее правками не согласен, то всегда понимаю мотивацию. Екатерина меня и на исторических ошибках иногда ловит, а это надо постараться!

Но самый первый и самый важный фильтр — это мой друг Стас. Он читает сырую рукопись раньше всех. Я постоянно боюсь написать плохую книгу, но самому этого не понять. Так что я отдаю текст ему, и, пока читает, хожу и трясусь. Через полтора-два дня он обычно звонит, тяжело вздыхает и выносит вердикт. Самые худшие его слова пока были: «Ну, это не совсем провал». Так что это такой лакмус, чтобы я не написал халтуру. Надеюсь, что доведу Лыкова до 1917 года без снижения марки.

Да, это логический шлагбаум. Лыков — чиновник департамента полиции. Для чекистов он человек, которого надо как можно быстрее поймать и поставить к стенке. Поэтому Алексей Николаевич должен будет от них бегать. Тут два варианта: либо Лыков добрался до Парижа и остался у дочки, либо исчез и лежит прикопанный где-то под кустиком. Второй более вероятен, но меня постоянно дергают люди умные, мнение которых я уважаю, и говорят: «Ты не можешь убить Лыкова. Он слишком нужен читателям, и это герой, который должен всегда спасаться». Но вдруг это будет фальшиво и неправдоподобно? Сколько более умных и сильных людей под кустиками зарыты, а он взял и спасся? Не знаю, что решу. Пока у меня есть время подумать. Сейчас на моем писательском календаре апрель 1909 года. Я вообще часто хожу с готовым сюжетом в голове, просто его время по хронологии еще не пришло. Вот сейчас точно знаю сюжеты примерно пяти своих будущих книг. Интересные идеи могут простаивать годами, например, «Лучи смерти» про доктора Филиппова 7 лет ждали, что я их напишу. Гибель изобретателя и суть его идеи — одна из исторических загадок. И я все боялся, что кто-нибудь идею подберет и раньше напишет. Вот сейчас еще три сюжета есть, которые теоретически могут у других появиться. Авось я успею первый про них рассказать.

Есть такая книга, но она всего лишь одна и действие происходит в другой период, гораздо раньше «лыковского». Тяжело было ее писать, поскольку время не мое. Я не смог даже найти карту допожарной Москвы. А тогда я еще был не такой опытный, писал тяжело и долго, искал материал хуже. Прямо сейчас повторять такой трудный опыт не хочется, да и к тому же придется тогда отодвигать книги про Лыкова. Хотя есть хорошие идеи для второй книги. Может быть, когда-нибудь в будущем и напишу еще про Ахлестышева. Не могу пока что бросить Лыкова.

Когда ты пишешь — ты весь там, даже ботинки не высовываются, с головой ушел в то время, иначе его не передать. Родные смотрят: папашка за компьютером, трогать не будем. Вообще, для меня всё, что связано с электронными устройствами, — проблема. Мне намного комфортнее жить в XIX веке, чем в XXI. Гаджеты, телефоны, электронная почта, вайбер какой-то. У меня телефон-то старый, кнопочный. А вот компьютер полезный, редактировать на нем удобно, да и писать куда быстрее, чем ручкой по бумаге. К тому же я с читателями переписываюсь: на все письма отвечаю, кроме совсем уж дурацких. Без обратной связи писателю работать глупо, мне на это времени не жалко. Всегда важно знать, что волнует читателей, что им интересно, а что не очень.

Если писать меньше, то не получится содержать себя писательством. К тому же идей много, они так и лезут из меня. Я счастливый человек, потому что занят делом, которое мне нравится и которое меня при этом кормит. Большая часть людей ходят на работу с ненавистью, они знают, что понедельник — день тяжелый, а пятница — веселая. А для меня все дни одинаково хороши. Так легко было, конечно, не всегда. Только в сорок пять лет смог отыскать себя. Мне вообще повезло. Кажется, что три книги — это много. Но другие и по пять могут писать — главное, чтобы их издавали. А для того надо писать так, чтобы твои книги покупали. Тут у многих загвоздка.

Меня недавно местные нижегородские писатели спросили: а как сделать так, чтобы можно было обеспечить себя писательским трудом? Я честно сказал: «Не знаю». Мне повезло в том, что я сочиняю детективы, беллетристику. Если бы писал стихи или серьезную прозу, никуда бы не пробился. Получается, я интуитивно и по любви выбрал жанр, у которого есть определенные преимущества. Читателям детективов их только подавай — чем больше, тем лучше. Но я больше трех в год не могу написать, это уже будет халтура, донцовщина. К сожалению, серьезным писателям я помочь не в силах. И менее всего советом или паролем. Понимаю, что они пишут глубже и лучше, чем я, но коммерческий успех по моей схеме у них никак не получится. Я им так и говорю: «Вы настоящие писатели, а я развлекаю людей». Как ни крути — низкий жанр, все мои книжки не сравнятся, например, с «Обителью» Прилепина. Совсем другой уровень таланта.

Я делаю, что должен: пишу детективы и стараюсь, чтобы они были качественные. С той стороны, которая мне важна, — с исторической. Чем я могу помочь серьезному писателю? Дать мейл редактора? Давал несколько раз, а что толку? В издательствах — конвейер, и необходимо вписаться в требования этого конвейера. Там бизнес, который должен давать доход. Нужны серия, модная тема, обязательства писать столько-то книг в год… Работать с теми, кто не вписывается в эти рамки, у редактора нет ни времени, ни желания, ни выгоды. Получается, что писать книги для удовольствия — легко, а вот издавать их — очень тяжелый труд.

Меня все устраивает в том жанре, в котором я пишу. Кстати, вот мы все говорим «исторический детектив», а мне кажется, что это не совсем он. Когда я сдал первые книжки в печать, критики стали надо мной глумиться. Дескать, Свечин пишет странные вещи: какой же это детектив, нет никакой загадки, ложных ходов и прочего. Стали придумывать разные умные слова — этнодетектив, регионалистский ретродетектив, что-то там еще.

А потом Лев Данилкин и говорит: «Ребята, все вы дураки, ничего не надо сложного придумывать. Этот жанр давно известен, он называется „полицейский боевик”». Авантюрная вещь, howcatchthem, — все знают убийцу, но его надо как-то поймать и прищучить. Вот он меня и спас! Я до этого сам думал: что же это я пишу такое? А теперь всё понятно, отстаньте от меня. Хотя читатели, я так думаю, находят меня именно по словам «исторический детектив». Такое ощущение, что Акунин своими книгами вспахал целину, и многие теперь узнали, что хотят именно что-то подобное. И вот эта аудитория шарит наугад по всем книжкам, которые хоть чуть-чуть похожи на Акунина, и натыкается на меня.

Еще как раздражает! «Нижегородский Акунин»! Слышал и читал это десятки раз. Почему так, что за шаблон мышления? Только потому, что пишем в похожем жанре? Сразу приходит на ум, что я его эпигон, а ведь ничего подобного. Жанр, может быть, и один, но книги совсем разные. Есть же другие авторы исторических детективов: Иван Погонин, Валерий Введенский, Антон Чиж, Иван Любенко, Андрей Добров — и в этом же ряду Николай Свечин. Писать исторические детективы довольно сложно, так что в нашем жанре пишут единицы. Надо хорошо знать материал, это много работы. Сгонять нас всех в один табун и припечатывать Акуниным — просто глупо, это обличает леность ума и шаблонность мышления. Хотя, когда мне нужен совет умного человека, я пишу Григорию Шалвовичу.

Еще связь с Акуниным есть через Игоря Сакурова, который рисовал фандориаду. Он написал мне: «Хочу делать иллюстрации к вашим книгам». Хорошая мысль! Но решаю не я, свел его с издательством, долго обсуждали. Решили было, что Сакуров сделает только обложку, а из текста вообще иллюстрации уберем. Игорь нарисовал обложку, учел мои замечания, но в итоге так ничего и не вышло, начальство решило, что будет по-другому оформлять серию. Жалко! Я вообще за издание своих книг очень беспокоюсь. Больше всего хочу, чтобы они стоили дешевле и читатель мог себе позволить их купить. Пусть и на бумаге похуже и в покете — главное, текст. Времена сейчас трудные, многим книги не по карману.