Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Богословие в Голливуде
Идея о том, что ребенок нуждается в особом контенте, возникла еще в эпоху Просвещения, когда стали появляться первые детские журналы. И хотя XIX веку была хорошо знакома мысль о вреде воспитанию детей некоторых печатных вещей, ограничения по возрасту, какими мы их знаем сейчас, — порождение XX столетия.
В начале ХХ века мейнстрим на Западе был по умолчанию рассчитан на то, чтобы дети могли его увидеть или прочесть. Так выглядела ситуация и в Соединенных Штатах. Но именно там мы видим нечто похожее на современные представления о том, на что детям вредно смотреть. Печально известен кодекс Хейса, который с начала 1930-х до конца 1960-х держал Голливуд в железном кулаке; фактически студии занимались самоцензурой, чтобы за них не взялось государство. Однако аналога кодексу Хейса в литературе не было. А вот в комиксах, т. е. детской продукции, были: Comics Code Authority появился заметно позже, в 1954 году, и запрещал показывать преступления в привлекательном свете, изображать жестокость, обнаженную натуру, а также вампиров и оборотней (видимо, как квинтэссенцию всего вышеперечисленного). Кодекс обязывал добро в комиксах всегда побеждать зло, а преступление не оставлять безнаказанным. Со временем он менялся — в том числе из-за анекдотичных историй вроде той, когда на издание наложили запрет из-за фамилии художника Вулфман, что созвучно с «оборотень», — а к началу XXI века большинство издательств от него отказались. Но ограничения, появившиеся в 1930-х и прожившие в одних сферах больше сорока лет, а в других и того дольше, заложили своего рода фундамент нравственной, а не политической цензуры. Кодекс Хейса буквально запрещал «снижать моральные стандарты» зрителей, а снизить их могло изображение подпольной торговли наркотиками, насилия, однополых отношений или межрасовых браков.
Однако отмена подрастерявшего свои стальные зубы кодекса Хейса в 1968 году не означала вседозволенности. Особенно мощным процесс внедрения возрастных ограничений стал в 1980-е: разнообразные родительские комитеты и организации вроде Parents Music Resource Center пытались запрещать или хотя бы вешать предупреждающие плашки на «вредоносную» для детей продукцию — рок-альбомы, фильмы и, конечно, книги. Изменения сдвинули рамки дозволенного для взрослых, но теперь они закрепились в продукции для несовершеннолетних.
Идея о том, что подрастающее поколение могут совратить враги американской нации своим тлетворным искусством, стала как никогда популярна. «Гаммельнским крысоловом» могли оказаться коммунисты, хиппи, геи или сатанисты (в США в 1980-е вспыхнула печально известная «сатанинская паника»). Этот страх преследовал не только американцев: в Британии в 1988 году вышел закон о запрете гей-пропаганды. Особенно подчеркивалось, что бороться с положительным образом гомосексуальности надо в школах. Риторика Маргарет Тэтчер, — вражеские силы развращают наших детей вредными для них произведениями и уводят от традиционных ценностей, — была вполне в русле эпохи.
Однако, хотя сейчас на книжной продукции из США можно увидеть отметки типа Age 6–8 и Age 13–17, никакой официальной системы возрастных рейтингов для литературы в США так и не появилось. Эти плашки носят рекомендательный характер. Та же ситуация и в Британии. Условно говоря, если ты несовершеннолетний, на фильм «Пятьдесят оттенков серого» тебе придется пробираться, а книгу «Пятьдесят оттенков серого» ты можешь купить вполне законно. В свое время инициатива издателей делать на книги рекомендательные отметки в духе «для читателей от двенадцати лет» встретила бурное сопротивление библиотекарей и писателей.
И хотя в США регулярно происходят скандалы с попытками различных консервативных активистов запретить — вообще или для детей — книги, например, с квир-персонажами, эти инициативы в принципе могут иметь успех только на уровне конкретного штата или даже конкретной библиотеки.
А вот в России мечта американских консерваторов сбылась.
Ограничения и вольница в Советском Союзе
Но для разговора о нынешней ситуации придется заглянуть в прошлое.
В советском кино, хотя это и почти незаметно, существовали возрастные рейтинги: 0+, 6+ и 16+, хотя серьезного возрастного ограничения старались избегать. А вот советская литература такого деления не знала. Эротики или тем более вражеской идеологии не полагалось и взрослым читателям, а, скажем, сцены курения никого не смущали, так что книга была как бы безопасной по определению. При этом в период застоя она стала еще и предметом престижа, в каждом доме появились собрания сочинений, а самыми желанными для взрослых были книги, интересные и для детей — так, охота за томиками Дюма вошла в легенды. С 1970-х, когда мы заходим на «ничейную землю массового чтения» (определение социологов Л. Дубина и Б. Гудкова), сложилась идеальная ситуация для запойного книгочейства: чтение одобряется, книги престижны, дома — или у друзей — можно найти увлекательные романы, и при этом машина цензуры несколько сбавила обороты, во всяком случае в развлекательной сфере, а простые граждане устали от официальной идеологии. И никто не мешает читать сперва Дюма, из чьих взрослых романов все фривольности были вырезаны, а позднее даже Дрюона, чьи «Проклятые короли» пестрят кровавыми убийствами и довольно откровенными постельными сценами (не зря ими вдохновлялся сам Джордж Мартин). Пожалуй, каждый книжный ребенок, выросший в позднем СССР, расскажет — как, например, филолог Марк Липовецкий, — что читал все подряд безо всякого контроля, беря из родительской библиотеки один том за другим. И взрослые за этим, как правило, совершенно не следили. Ведь бояться было нечего.
Это неизбежно отразилось на следующем поколении, чье детство пришлось на перестройку и 1990-е. Привычка к бесконтрольному чтению не исчезла, а на рынок хлынул гигантский поток литературы. Зачастую дети спокойно брали с полок не только Стивена Кинга или Дина Кунца, но и Ричарда Лаймона — «короля сплаттерпанка», в чьих книгах проливаются реки крови и спермы.
Интересно, что довольно-таки похожая на СССР ситуация сложилась и в таких странах, как Иран, Китай и КНДР. В Китае вообще не существует возрастных ограничений для книг и кино: весь контент должен быть безопасен для детей, так что в пропущенном цензурой тексте или фильме не увидишь обнаженной натуры, эротики (она в Китае запрещена полностью), наркотиков и азартных игр. Да, книги с неправильной политической повесткой и сейчас сжигают, есть литература, которую нельзя распространять или можно только с ограничениями, а в 2021 году по телевидению запретили демонстрировать «женоподобных мужчин и другую ненормальную эстетику», но это общая для всех цензура. В плане влияния на детей китайские власти куда сильнее боятся компьютерных игр. Та же ситуация, кстати, и в демократической Южной Корее: играм там присваивают возрастные рейтинги и пытаются законодательным путем заставить детей меньше времени проводить за компьютером, но у книг ограничений нет. Что касается Северной Кореи, то, насколько известно, цензура там тоже общая для всех.
Власти Ирана мыслят в одном русле с дальневосточными странами: существует система возрастных ограничений лишь для кино и компьютерных игр. Например, на сцены курения можно смотреть только с двенадцати лет, ужастики и фильмы, где герои нарушают закон, — с пятнадцати и так далее. Но книги как будто более традиционный вид искусства, быть может не такой страшный или менее «западный».
У России оказался особый путь (вдохновленный американскими правыми). Когда власти озаботились защитой подрастающего поколения от развращающих идей, оказалось, что важнейшим из искусств для нас является не только кино. И даже отнюдь не кино.
Российская система в теории и практике
Современная российская система возрастных рейтингов появилась в 2010 году, когда был принят федеральный закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». Вам, скорее всего, знакомы все ее маркеры: 0+, 6+, 12+, 16+ и 18+, они примерно соответствуют американской системе MPA, сменившей кодекс Хейса. Чем выше рейтинг — тем больше насилия и «половых отношений» может себе позволить создатель произведения. Так, в текстах для маленьких детей страдания могут быть только «ненатуралистические» и при условии победы добра над злом. А после двенадцати лет можно читать описания убийств, но без деталей, описания поцелуев мужчин и женщин, но «схематичные», а сцены употребления алкоголя и табака — только если это будет осуждаться. Вот, например, «Литрес» подробно пересказывает требования к литературе для разных возрастов и приводит примеры для авторов самиздата — как им самим определить рейтинг своего текста.
Однако критерии эти очень размыты. Что считать «насилием»? А «половыми отношениями»? Как однозначно надо осуждать употребление наркотиков и как вообще по таким критериям можно судить художественный текст? Эти формулировки позволяют запретить хоть «Колобка» с «Ну, погоди!» заодно: ведь в тексте сказки есть сцена поедания главного героя, а в мультфильме недостаточно явно осуждается курение Волка.
Вдобавок уже в 2010 году в тексте закона появилось не получившее никакого определения понятие «семейные ценности», сейчас вызывающее только самые зловещие ассоциации. Да и вся логика ограничений довольно загадочна: классические произведения под него попадать не должны, это регламентирует отдельный пункт закона. То есть, очевидно, сцена зверского изнасилования в «Тихом Доне» не нанесет вреда психике ребенка, а второстепенный персонаж-гей в «Шутовском колпаке» Дарьи Вильке, несомненно, опасен для здоровья.
В итоге эта оговорка классику все равно не спасла: произошло несколько шумных историй (материалы об этом: раз, два), когда произведения из школьной программы школьникам не продали как раз из-за возрастных ограничений. В доводах сотрудников книжных магазинов, что их-де оштрафуют, сквозит растерянность: никто толком не понимает, что ограничивается и почему, ясно только, что лучше не рисковать.
И пусть никаких драконовских мер и штрафов не было. Закон стал удобным инструментом для того, чтобы одни тексты продвинуть вперед, а к другим затруднить доступ. Еще в конце десятых годов рядовой пользователь ощущал это скорее в сфере кино, когда российским фильмам с явно недетскими сценами и шутками присваивали рейтинг 12+, а последним «Звездным войнам» с оригинальным рейтингом PG-13 — 16+. Да и закон о «гей-пропаганде» тоже сперва не особенно пугал. Но легче от этого издателям и писателям не становилось. Вот уже довольно старое интервью, где проблема встает во весь рост: старые книги приходится резать, авторов новых — заставлять, если уж они не могут обойтись без курящего персонажа, как можно громче осуждать курение и наркоманию.
К тому же, как только это понадобилось, система вновь сместилась из «частной» сферы в сферу политическую.
Книг Донны Тартт временно нет
Как уже рассказывалось в другом материале, российские библиотеки — система, где в каждом монастыре свой устав, и даже в рамках одного района с книгами из очередного списка «запрещенки» могут обращаться по-разному. Но некоторые вещи общие для всех: «детские» возрастные ограничения никого не беспокоят, книгу 16+ выдадут с письменного разрешения родителей, а вот 18+ не выдадут ни при каких обстоятельствах. Точнее, еще не так давно это мало кого волновало. Ужесточения начались внезапно и драматически еще до начала войны, а с тех пор только усугубляются. И тогда стала действительно видна дискриминационная суть плашки 18+: детям запрещают читать книги иноагентов независимо от содержания, сотрудников библиотек побуждают искать «гей-пропаганду» и маркировать ее самостоятельно. При этом собственно законодательство не соблюдается: никаких специальных «иноагентских» плашек на книгах нет, а с «пропагандой» и вовсе смешно — ведь она запрещена вообще для всех, а не только для детей, но признать текст пропагандой может только суд, а не отдельно взятый библиотекарь. Так что в основном сотрудники боятся не полиции и прокуратуры, а собственных заведующих, — и уносят помеченные книги в запасники, клеят наклейки, сверяются со списками «экстремистской литературы»...
При этом хватает и частных инициатив, и со времени выхода предыдущей статьи их прибавилось: в одной библиотечной системе обсуждается идея вообще запретить «Лолиту». Титул классика Владимира Набокова не спасает.
Но при этом большинство сотрудников библиотек и самих читателей до сих пор не понимает, что вообще значит плашка 18+. Сотрудникам в этом плане проще: они просто выполняют указания. Да, если их спросить, наверняка начнется дружное возмущение: неудобно, непонятно, бессмысленно, никаких потребностей детской психики не отражает, потому что травмирующее одних окажется совершенно нормальным для других. Почему у одной книги рейтинг такой, а у другой сякой, никто объяснить не может. К тому же библиотекарей обязывают проводить мероприятия для детей, например о вреде наркотиков — а говорить о том, как они действуют, нельзя! Но, в конце концов, все подчиняются правилам, и неважно, прописаны они в законе или же книга уносится в запасник «по звонку» — надо просто делать что положено. А может, и перестараться. Так, один библиотекарь при мне не смог найти книгу и решил, что, наверное, книги иноагентов просто нельзя заказать — и ничто его, конечно, не удивило.
Читателей же, особенно старшего возраста, все эти признаки стигмы отпугивают: они нередко ждут, что, раз книга окружена такой суетой, перенесена в отдельный зал, — значит, это стоит того, и там действительно некая порнография. Люди помоложе привыкли не обращать внимание на плашки. Их раздражает то, что книги неудобно стало искать, а еще — та мутность, что в последнее время сопровождает ограничения. В некоторых библиотечных системах сотрудникам запрещено говорить, что книга признана «пропагандой» и спрятана в спецхран, и вы услышите в ответ только: «Книги Донны Тартт временно недоступны». И даже говорить «Вам по возрасту такое нельзя» не приветствуется. Ограничения присутствуют скрыто, незаметно отъедая книгу за книгой так, чтобы читатель ничего не заметил. И это вызывает подспудное недовольство и раздражение, когда, оглядевшись вокруг, рядовой пользователь понимает: все вокруг поменялось, половина книг переместилась в запасники, «Щегла» не достать...
Но этот пользователь — человек, который вырос либо в 1970–1980-е, когда за запойным чтением не особенно следили, либо и вовсе в 1990-е, когда поток информации не имел вообще никаких преград. Эти читатели (да и библиотекари) нередко говорят, что, мол, выросли на условном Стивене Кинге, и психика их никак от этого не пострадала. Сама идея возрастных ограничений им — не всегда, но нередко — чужда.
А вот юные читатели, на которых и направлены эти ограничения, выросли в другой атмосфере. Работая с подростками и спрашивая, что они думают о возрастных рейтингах, я регулярно слышу, что эта система нужна, что детей и впрямь нужно оградить от сцен насилия и смерти в книгах, от эротических эпизодов и даже от поцелуев и объятий. А маленькие дети нередко и сами закрывают глаза и кричат: «Мне на это еще нельзя смотреть! Это восемнадцать плюс!» Более того. Несколько раз я становился свидетелем сцены, когда маленький ребенок недоумевает, что мама берет книгу 18+, и даже выговаривает ей за это. Родители со смешком отвечают, что им уже далеко не восемнадцать, не учитывая, кажется, что книга «для взрослых» в детском понимании не просто предназначена для взрослых, это — маркер чего-то плохого и неприличного.
Несколько иная реакция, когда подросток сталкивается с ограничением не в теории, а на практике: не дают книгу Кассандры Клэр или «Метро 2033». Но и тут мне ни разу не доводилось сталкиваться с возмущением: подростки просто пожимают плечами или договариваются привести родителей. Да и сами библиотекари нередко им это советуют. То есть в теории, может, детскую психику и надо ограждать, но в реальности все оказываются куда более гибкими.
Куда интереснее ситуация в книжных магазинах.
Дядя, купи книжку
Новые книги с рейтингом 18+ должны продаваться в целлофановой пленке, и крупнейшие сети «Буквоед» и «Читай-город» этому правилу следуют. Но где-то его соблюдают с маниакальной серьезностью, а где-то книги лежат «голыми» — зависит это не только от конкретной точки, но и от того, какой закон издали накануне. Так, после поправок в закон о «гей-пропаганде» всю литературу на квир-тематику панически изымали с полок — во всяком случае, так рассказывают продавцы из Москвы. Правда, потом, когда первый страх прошел, возвращали обратно, и теперь эти книги постепенно исчезают из магазинов, но по одной, со скрипом: ведь они по-прежнему хорошо продаются.
В целом, именно ЛГБТ — самая тревожная тема для книжного бизнеса. Иноагенты мирно лежат в непрозрачной пленке, а вот за «Летом в пионерском галстуке» на волне хайпа приходили и подростки, и блогеры, и правые радикалы: одни — чтобы проверить, продадут ли книгу; другие — скупить все доступные экземпляры и уничтожить. В итоге сотрудникам магазинов пришлось спрашивать паспорта у всех подряд, и, в отличие от читателей библиотек, покупатели весьма бурно возмущались.
Но до недавнего времени «пропаганда» была уже вчерашней новостью. В последние месяцы паспорта спрашивают не так активно, хайп сошел. Да и подростки ухитряются добывать «запрещенную» литературу: как правило, книги для них берут родители, а иногда они даже просят случайного взрослого — прямо в духе частых в девяностые и нулевые сцен возле табачных и пивных ларьков.
Однако продавцы по-прежнему опасаются острой реакции именно на квир-литературу. А что произойдет в скором времени, после признания «международного общественного движения ЛГБТ» экстремистским движением, не знает никто — ни библиотекари, ни сотрудники книжных, ни, скорее всего, даже сами судьи. Что станет для детей еще недоступнее, что запретят полностью? Особенность нынешней системы возрастных ограничений в том, что ее, как и многие законы, можно вывернуть каким угодно образом. И сейчас вполне очевидно, куда это «дышло» направлено.