1. Вышел новый, «райский» номер журнала «Двоеточие»: в нем так много всего, что глаза разбегаются. Тексты предельно разных авторов так или иначе связаны с мотивом рая. Вот, почти наугад, — Алла Горбунова:
у каждой иголки сосны
есть своя пара
даже после смерти
они отпадают вместе
(в Аду нет сосны,
она не выносит серу,
сосна — один из вернейших
признаков Рая)
сосны — это любовь
а ещё есть эротика
милых родинок
на руках бересклета
2. На сайте «Реальное время» — интервью Натальи Федоровой с переводчиками и преподавателями Виктором Сонькиным и Александрой Борисенко. Вопросы — те самые, которые часто задают о художественном переводе: от материальных условий до требований публики к переводчику, от поколенческого разрыва (на примере слова «маршмеллоу») до готовности закрывать глаза на ошибки, если речь идет о признанных фигурах:
«Например, я недавно наткнулась в „Фейсбуке” на два обсуждения, — рассказывает Борисенко. — В одном гневно критиковали перевод некоего переводчика А. за то, что у него встречается слово „грустинка”. Участники дискуссии всячески издевались над переводчиком, не заглядывая в оригинал, и противопоставляли злосчастному переводчику А. переводчика Б., который, по их словам, все переводит гениально. А в другом сообществе в это же самое время читатель, хорошо знающий язык, разбирал перевод гениального переводчика Б. Выснилось, что тот делает массу словарных ошибок — в частности, на протяжении всего романа путает трусы и носки. При этом по-русски перевод звучит гладко и красиво».
3. В «НГ-ExLibris» — несколько коротких текстов Александра Гальпера, флэш-фикшн, зарисовки с натуры. Поэт и прозаик Гальпер трудится в Нью-Йорке социальным работником, патронирует представителей «социального дна», выпавших из движения довольно жестокого общества; алкоголики, наркоманы, душевнобольные, брошенные детьми немощные родители — частые герои его рассказов, появляющихся в фейсбуке. Наряду с прозой Евгения Никитина это, вероятно, лучшие иллюстрации того, чем сейчас занята условно-реалистическая и условно-документальная русская короткая проза. Пуантом у Гальпера служит «взгляд подопечного» — принципиально иная перспектива, в которой утопающий и представитель государства меняются ролями. Конец рассказа об опустившемся, сторчавшемся модельере:
«Звонил Коннор. Жалуется на тебя и просит другого ведущего! Даже требует уволить. У него депрессия. Ты к нему пришел в некрасивой безвкусной курточке и в дешевых ужасных кроссовках. Это оскорбляет его чувство прекрасного!»
4. В «Батеньке» — текст Анны Поповой о французской писательнице Маргерит Дюрас, чей роман «Эмили Л.» в переводе Алексея Воинова только что вышел в журнале «Носорог». Материал, во многом построенный на монологе Воинова, — краткая биография Дюрас: детство и юность в Индокитае, сложные отношения с семьей, участие в Сопротивлении и поразительная история мести за первого мужа, отправленного в Дахау — мести, в составлении плана которой принимал участие будущий президент Миттеран; вступление в Компартию и работа в кино, поздние отношения со студентом Яном Андреа. Дневник Дюрас военных лет под названием «Боль» был опубликован несколько десятилетий спустя; боль — мотив, проходящий через всю жизнь писательницы.
5. На «Арзамасе» стала доступна для всех первая часть курса Андрея Аствацатурова об американской литературе: Амброз Бирс, Фолкнер, Хемингуэй, Апдайк, Генри Миллер. О Миллере можно узнать, например, что он «всегда терпеть не мог ни эротику, ни порнографию» («Как раз секс, изображенный секс, вовлеченность в это, одержимость сексом — это то, что препятствует творчеству. То есть его энергия, которую он черпает, — это энергия, которая лежит по ту сторону секса, по ту сторону эмоций, которая является более глубокой, чем человеческие переживания, человеческие чувства»), а о мужестве героев Хемингуэя — что оно «заключается не в том, чтобы обладать физической силой, ударить человека по лицу, свалить его ударом кулака или убить быка, а совершенно в другом. В том, чтобы посмотреть на реальность и сказать: да, в реальности нет никаких смыслов; возможно, в ней даже и Бога нет, но я буду продолжать жить в этой реальности».
Здесь же — гигантский материал Кирилла Корчагина о главных американских поэтах, от Эдгара По и Уолта Уитмена до Кеннета Голдсмита и Боба Дилана, с биографиями, переводами и характеристиками поэтики. Дмитрий Харитонов пишет о десяти главных текстах американской журналистики (в том числе о Хантере Томпсоне и Томе Вулфе), а Ольга Касьянова выбирает лучшие экранизации американской классики: «Американский психопат», «Убить пересмешника», две «Лолиты» и другое.
6. Скандал недели — история с молодой американской писательницей китайского происхождения Амели Вэнь Чжао. История разворачивается по уже приевшемуся сценарию: Вэнь Чжао написала (разумеется) young-adult-фэнтези «Наследница крови». Самопубликация, восторженные отзывы, контракт на завидную сумму с издательством Delacorte — и тут находится читатель, обвинивший книгу в вопиющем, воротящем с души расизме. В романе есть господа, а есть их рабы и прислужники — Вэнь Чжао отсылала к рабскому труду в современной Азии, но кому-то показалось, что это издевка над историей рабства в Америке. Коллеги — или конкуренты — по сетевому янг-адалту начинают припоминать Вэнь Чжао старые грехи: она слишком вредно жаловалась на негативные отзывы, слишком выставляла напоказ собственное происхождение, свистнула кое-что у Толкина, кое-что у «Голодных игр», а еще назвала условно русских персонажей нелепыми именами (вот, наконец-то и за нас кто-то обиделся). Дальше подключается армия твиттера; кончается все тем, что перепуганная писательница сама просит издательство не публиковать ее книгу и размещает в своем твиттере «извинения перед книжным сообществом».
Второй круг истории: в твиттере ей пишут, что она не должна предавать собственную книгу, что не нужно так легко становиться жертвой шантажа и буллинга, что книга — это ее голос, который должен быть услышан, наконец, что фэнтези вообще-то такой жанр, в котором можно выдумывать целые народы, не связывая себя политическим контекстом. Издательство Delacorte, в свою очередь, уверяет, что не подталкивало Вэнь Чжао к тяжелому решению и по-прежнему готово напечатать «Наследницу крови». Сайт Vulture, описывающий книгу Вэнь Чжао как «вольный пересказ „Анастасии” с очень разнообразными персонажами и магией крови в щедрой дозировке», суммирует реакцию публики: кто-то хвалит политкорректную Вэнь Чжао, кто-то обвиняет ее в трусости. Но в целом, кажется, книжное сообщество, перед которым извиняется Вэнь Чжао, склоняется к мнению, что вся эта история — немного перебор.
7. Вот, кстати, еще о политкорректности — высказывания гораздо более именитой писательницы. На фестивале искусств в Картахене (Колумбия) Зэди Смит говорила о проблемах идентичности и культурной апроприации. По мнению Смит, писатель не только имеет право, но и обязан быть свободным в своем художественном выборе. «Если кто-то говорит мне: „Черная девушка никогда так не скажет”, я отвечаю: „Откуда вы знаете?” Проблема с этим спором в том, что предполагается, будто собеседники знают все про всех людей. На самом деле человека полностью идентифицирует его имя. Я — Зэди».
Смит рассказывает о нынешних чувствах людей, раньше не задумавшихся о своей привилегированности: ее муж, поэт и прозаик Ник Лэйрд, как-то сказал ей: «Раньше я был сам собой, а теперь — белый мужчина, белый мужчина». «Вот, наконец-то ты понимаешь», — ответила ему Смит. Среди других тем выступления писательницы — магический реализм, который она не жалует, и безнравственная фантазия Флобера: «Женщины чувствовали, что они похожи на этих ненастоящих, героинь, выдуманных мужчинами. От этого нам очень неловко в реальной жизни, но проза — не реальная жизнь. Она порочна, но в литературе это возможно. Нет прощения безответственности, но литература вообще безответственна в корне».
8. В журнале 3:AM — эссе Роберта Минто «Текст как жест», неожиданно сопоставляющее Кафку с Жоржем Сименоном. Здесь сравниваются темпераменты писателей и, так сказать, их литературная соматика. «Кафка страдал не от недостатка идей, а от неспособности продолжить начатое», — пишет его биограф Райнер Стах; Кафка не мог как следует закончить роман — а Сименон написал их сотни (190 под псевдонимами, 192 под собственным именем и еще 20 томов автобиографии).
«Можно ли отыскать двух более непохожих писателей? И, однако, Сименон, как и Кафка, полагался на сосредоточенное письмо — процесс, который очень легко было нарушить». Кафке, чтобы дописать рассказ «Приговор», понадобилось не вставать с места, ни разу не взглянуть на часы с двух часов ночи до шести утра. Сименон «большинство романов писал в течение двух недель. Если из графика выпадало больше двух дней, роман приходилось бросать: безостановочное движение было главным. Он делал хитрые приготовления, чтобы его никто не беспокоил; очинивал пять дюжин карандашей, набивал табаком шесть или семь трубок». Письмо физически выматывало Сименона: «он взвешивался до и после написания романа, и, по его подсчетам, на каждую книгу у него уходило полтора литра пота».
«В нашем коллективном воображении, — продолжает Минто, — литература — самое бестелесное из искусств. Слушая мощные, страстные симфонии Бетховена, мы легко представляем себе, как композитор лежит на полу у рояля с отпиленными ножками, молотя по клавишам и стараясь что-нибудь расслышать. Вспотевшая, растрепанная художница в своей мастерской неотделима от своего творения, даже когда оно висит в стерильной, белоснежной галерее. Но различить автора в его книге трудно».
Однако важно, что «Колетт писала свой первый роман о Клодине украдкой, на краешке будуарного столика, что Джонатан Эдвардс работал над своими богословскими теориями, бродя по пустошам Новой Англии и пришпиливая записки к полам одежды, что Бальзак протоколировал человеческую комедию, поглощая кофе в количествах, способных убить лошадь, что Агата Кристи писала урывками между домашними делами, что Рэймонд Чандлер печатал на микроскопических полосках бумаги». Все это, считает Минто, помогает не интерпретировать текст, но увидеть, прочувствовать его. В текстах Кафки и Сименона можно увидеть, как эти тексты писались: у Кафки положения и движения тел в пространстве — «не случайность… а отдельная, загадочная драма». У Сименона в первом романе о Мегрэ — «Петерсе Латыше» — постоянно замечаешь, как Мегрэ хочет согреться: топит камин, жмется к батареям, отмечает, есть ли в комнате источники тепла. Поэтика жестов для Минто — способ общения с автором, похожий на попытки «понять бессвязную речь странного ребенка», невольно подражая его мимике в уме.
9. В 1946 году Британский совет отказался напечатать статью Джорджа Оруэлла о британской кухне. Теперь организация наконец передумала и опубликовала этот текст. Оруэлл с мрачным юмором, но и с явной симпатией пишет о скверном британском кофе и неясностях с тем, когда заканчивается lunch и начинается dinner, описывает, как будто для иностранцев или инопланетян, типичные блюда («Горячий ростбиф почти всегда подается с хреном, очень острым и сладковатым соусом, сделанным из тертого хрена, уксуса и сливок. С жареной свининой подают яблочный соус, который приготовляют из печенных с сахаром и взбитых в пенное пюре яблок»). Текст заканчивается несколькими рецептами. На сайте ABC News приведена история несостоявшейся публикации: в частности, есть факсимиле письма, в котором Оруэлл получил отказ, — к нему был приложен чек на тридцать гиней, причем можно разобрать, что сначала было напечатано «двадцать», но, видимо, Британский совет решил, что это слишком скромный kill fee для известного автора. Публикаторам, кроме прочего, не понравился рецепт апельсинового джема: они сочли, что в нем слишком много воды и сахара. К нынешней публикации приложено извинение от Британского совета перед покойным писателем.