Чернышевский поясняет что делать
Критик и философ Николай Чернышевского поэтом не был, но его считали «пророком молодого поколения». Свой знаменитый роман «Что делать?» он написал в тюрьме, куда в 1862-м попал по обвинению в «подрывной деятельности». Улик не нашлось, но это не помешало суду приговорить Чернышевского к семи годам каторги и пожизненной ссылке в Сибирь. Спустя двадцать лет ему разрешили вернуться в европейскую Россию, правда, как ссыльному. И произошло это уже при Александре III. В 1863-м роман Чернышевского опубликовал журнал «Современник». Вышла книга по оплошности цензоров, которые в социальной утопии с любовным сюжетом не заметили опасности. Цензора от должности, конечно, отстранили, но было поздно. Роман прочли, о нем думали и говорили. Спохватившись, власти роман запретили почти сразу после публикации. Запрет сняли лишь в 1905 году.
Так что ж там было такого крамольного? Вера Розальская, порядочная девица из мелкобуржуазной семьи, страдает от тирании алчной матери. Вере грозит брак со старым богатым распутником — дворянином Сторешниковым. Спасает несчастную разночинец Дмитрий Лопухов, учитель брата Веры. Лопухов, будучи человеком новых, прогрессивных взглядов, предлагает девушке фиктивный брак. Молодые супруги живут в соответствии с идеями равенства и независимости, встречаются в «нейтральной комнате» и, естественно, не вступают в половые отношения. Впрочем, до определенного момента, пока Вера Павловна не проявит инициативу. Когда она полюбит другого мужчину — друга мужа Александра Кирсанова, — то Лопухов, узнав об этом, отнесется с пониманием и предложит жить втроем. Вера откажется, и тогда Лопухов исчезнет, дабы не мешать чужому счастью. Под другим именем Лопухов переезжает в Америку, там богатеет и обретает личное счастье. Потом вместе со своей избранницей и семьей Веры Павловны селится в общем доме. В финале наступает социально-романтическая идиллия.
Писательница и мемуаристка Татьяна Богданович в книге «Любовь людей шестидесятых годов» вспоминает, что «громадное большинство» читателей приняло новое учение как новую религию. Чернышевский подарил читателю много диковинного: кооперативная швейная мастерская, коммуна для работниц, перевоспитание проституток. Все это потрясло умы настолько, что в тех или иных формах реализовывалось в жизнь — от фиктивных браков до тройственных союзов, от коммун до организаций, которые ставили своей целью спасение проституток. Наиболее восприимчивыми к новым брачным сценариям оказались люди из литературных и окололитературных кругов. Роман «Что делать?» они восприняли как руководство к действию. Однако многое в сюжете автору подсказала сама реальность, пример тому союз его друзей — студента-медика Петра Бокова, его жены Марии (их брак поначалу был фиктивным) с физиологом Иваном Сеченовым, которых порой называют прототипами героев. «Женщина должна быть равна мужчине. Но когда палка долго искривлена в одну сторону, чтобы выпрямить ее, должно много перегнуть на другую сторону», — писал в дневнике Чернышевский. У него была программа семейной жизни: подчиненность в личной жизни жене при полной свободе чувств и поведения для самой супруги. В тюрьме, работая над романом, Чернышевский писал жене: «Наша с тобой жизнь принадлежит истории».
Пока одни хвалили и воплощали, другие — ругали. У Ивана Тургенева книга вызвала «физическое отвращение», Афанасий Фет и Михаил Катков недоумевали по поводу его «цинической нелепости», а Александр Герцен подвел черту: «Читаю роман Черныш<евского>. Господи, как гнусно написано, сколько кривлянья... Мысли есть прекрасные, даже положения — и все полито из семинарски-петербургски-мещанского урыльника», — писал он Николаю Огареву в 1867-м.
Газета «Северная пчела» припечатала роман словом «бредни» и постановила, что порядочные женщины такое читать не решатся. Однако читали, еще как! Елена Штакеншнейдер, дочь придворного архитектора, с восторгом признавалась в дневнике, что «наэлектризована» романом Чернышевского, увидев в нем «высоконравственное направление». Философ Николай Бердяев признавался, что почитает Чернышевского как одного из «лучших русских людей», который оказался способным «восстать против ревности». Впрочем, роман Бердяев считал художественно бездарным.
В определенных кругах «Что делать?» считался отличным свадебным подарком. С восторгом читали книгу не только видные революционеры типа братьев Ульяновых, но и — спустя десятилетия — супруги Брик вместе с Маяковским, на отношения которых роман Чернышевского сильно повлиял.
Толстой взрывает устои
След скандального романа «Что делать?» заметен во многих текстах русской литературы. Лев Толстой и Николай Чернышевский были знакомы, состояли в переписке, но приязни не возникло. Слишком уж разные люди. Чернышевский о графе Толстом написал, что тот «обладает истинным талантом». И «никогда не говорит он ничего лишнего, потому что это было бы противно условиям художественности». В итоге Толстой без лишних слов и взорвал общество, как в свое время Чернышевский, повестью «Крейцерова соната», в которой заговорил о том, о чем говорить было не принято, — о самой интимной стороне брака. «Соната» должна было выйти в тринадцатом томе сочинений графа Толстого в 1890-м, но не вышла из-за цензурного запрета, снять который Софья Андреевна Толстая лично просила Александра III в 1891-м. Первые критические отклики появились, когда повесть еще не вышла в России. А запрет еще больше раззадорил публику. «Крейцерову сонату» не без колебаний опубликовали на родине.
Герой повести Василий Позднышев рассказывает в поезде случайному попутчику свою историю. Он, терзаясь ревностью, убил жену. Теперь у него свои взгляды на брак, суть которых — приговор семье и институту брака. Поскольку многие супруги, будучи чужими по духу людьми, ненавидят друг друга, но продолжают половую жизнь, которую Позднышев называет «свинской». А некоторые, по совету ненавистных докторов и к ужасу Позднышева, отказываются от деторождения. Причем похоть как страшная зараза разъедает ум юных и чистых, к растлению которых причастны сами же родители. Юношей толкают в бордель — для здоровья, девушек — стремятся поскорее сбыть с рук, пусть и за развратника. Что делать? Воздерживаться. Все равно человек смертен. В идеальном мире, свободном от похоти, род человеческий прервется.
Демократы-шестидесятники Николай Михайловский, Александр Скабический увидели в «Крейцеровой сонате» развенчание буржуазного брака, но полагали, что правильным решением был бы не отказ от секса, а признание жены как равноправного партнера в супружеском союзе. Тогда и одухотворенность появится — при равных-то правах. Консерваторы прочитали сочинение совсем не так и поняли его как протест против гедонизма и увлечения молодыми людьми сексуальными удовольствиями. Ну а духовенство, всмотревшись, объявило повесть ересью, подрывающей основы христианской морали и брака.
Осознав, что повесть не поняли, Толстой решился на неожиданный для писателя шаг — опубликовал послесловие. И тут выяснилось: автор передал герою собственные взгляды. Он по пунктам, методично расписал, почему считает воздержание полезным. Есть в послесловии такие слова:
«Что делать мужчине и женщине, живущим в браке и исполняющим то ограниченное служение богу и людям, через возращение и воспитание детей, которое вытекает из их положения? Все то же: стремиться вместе к освобождению от соблазна, очищению себя и прекращению греха, замене отношений, препятствующих и общему и частному служению богу и людям, замене плотской любви чистыми отношениями сестры и брата».
Впрочем, Толстой не был бы собой, если бы отказался от рефлексии, потому чистосердечно признался, что никак не ожидал, что ход мыслей приведет его к тому, к чему привел. О его повести говорили все и везде. Это был взрыв. Американская переводчица Толстого Исабель Хепгурд сочла книгу «нецензурной» и отказалась переводить. Эмиль Золя церемониться не стал, приписав Толстому «проявление религиозного и сексуального безумия высокоодаренного психопата». Россия с критикой тоже не отставала; дамы писали автору отзывы, как правило, положительные: один только вопрос о том, почему невеста должна быть невинной, а жених — нет, вызывал одобрение. А мужчины пылали гневом и говорили о психическом недуге автора.
Карл Федорович Саксен. «Крейцерова соната»
Фото: rad.lot-online.ru
Софья Андреевна написала повесть «Чья вина?» с идеальной главной героиней, которая перед смертью прощает убившего ее ревнивца-мужа, мучителя и тирана. Получилось талантливо, хотя и не без заметной женской обиды на супруга. Сын Лев, проникнутый идеями отца и долгое время хранивший девственность, тоже возмутился «Сонатой» и опубликовал в газете «Новое время» рассказ «Прелюдия Шопена». Вышло дерзко и слабо. А незамужняя тридцатилетняя дочь Толстого Татьяна писала в дневнике: «Мне жаль того, что я совсем потеряла то страстное желание остаться девушкой, которое было последние года и особенно было сильно после «Крейцеровой сонаты»».
«Крейцерова соната» — произведение о всевластии полового инстинкта — была написана не заведомым женофобом, а человеком семейным, многодетным, у которого во время создания повести родился сын Ванечка. Поэтому Софья Андреевна шутливо называла Ванечку «лучшим послесловием к „Крейцеровой сонате”».
— Толстого любят ловить на этом противоречии, хотя я не вижу тут противоречия. Толстой говорил как апостол Павел: лучше не жениться и хранить целомудрие, но если не можешь, то лучше жениться и рожать детей. Тут другой конфуз. Софье Андреевне было уже без малого 44 года, Толстому — 60 лет. Поэтому появление Ванечки было несколько скандалезным, — отмечает писатель Павел Басинский, автор книг о Толстом.
Вейнингер стреляется, а Гиппиус воздерживается
Роман «Что делать?» Чернышевского породил институт фиктивных браков, а повесть Толстого — отказ от браков и секса. В XX век русское общество вступило озабоченным женским и половым вопросами, прочитав обе названные книги. И не успев осмыслить отечественные труды, получило новую книгу — монографию австрийского философа Отто Вейнингера «Пол и характер». И без того возбужденное общество заволновалось, так как зарубежная книга была не просто модной — скандальной. И вслед за «Крейцеровой сонатой» Толстого внушало неприятие к половым отношениям. 23-летний автор покончил с собой, что для читателей стало действенной рекламой. Книгу Вейнингер написал в 1903-м, а с 1909-го по 1914-й она вышла в России в пяти (!) разных переводах общим тиражом свыше 30 тысяч экземпляров.
Вейнингер утверждает, что у женщины нет личности, так как она целиком погружена в родовой процесс полового воспроизводства. Две ее естественные роли — проститутки и матери — лишены духовного или морального содержания, поскольку они лишь продолжение женской непрерывной сексуальности. Женщина, по Вейнингеру, ничто. Смысл существования привносится ей мужчиной, к которому она прилепляется, используя для этого половое влечение и половой акт. Философ полагал, что именно пол определяет понимание судьбы человека и человечества. В современной культуре он видел отмирание мужественности и духовного начала, которое сменяется женским. Философ писал о феминизации мужчин, маскулинности женщин, которые стремятся к общественной роли, поскольку считал это катастрофой.
Во всем этом Вейнингер видел признаки культурной деградации, итогом которой станет смерть цивилизации. А предотвратить катастрофу можно так: человеку следует побороть половой инстинкт и отказаться от соития. Талантливая, но субъективная и неоднозначная книга вызвала споры. В том числе и в России: философы и писатели с энтузиазмом принялись обсуждать идеи мыслителя-самоубийцы, видимо, так и не победившего пугающий его половой инстинкт. Русские критики находили в теориях Вейнингера хорошо знакомые в России идеи: вейнингеровское женское начало (Ж) напоминало им о вечной женственности, подвергнутой естественно-научному анализу, а его призыв к отказу от полового акта — о толстовских сочинениях.
А самая неожиданная, но очевидная литературная параллель — союз Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского. Филолог Ольга Матич отметила сходство между радикально прогрессивной и неромантичной свадьбой Лопуховых в романе «Что делать?» и экстравагантным браком Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус. Они поженились в 1889-м, при этом брак их исключал сексуальные отношения и, соответственно, деторождение.
Мережковские, как Лопуховы, имели отдельные спальни. Спасать юную Зинаиду Мережковскому нужды не было, но интеллектуальным наставником он был, безусловно. Эта идеологическая общность и становится ядром их союза и ставит подобный брак выше отношений, построенных на страсти.
Серебряный век мучительно искал идеальную любовь, травмированный страхами литераторов и практикуя собственные мистические откровения. Потому придумывал смелые сценарии брачных союзов, навеянные философским опытом прошлого и настоящего.