Юрий Слезкин. Дом правительства. М.: Corpus. АСТ, 2019
«Дом Правительства» американского советолога, профессора Калифорнийского университета Юрия Слезкина — книга, что называется, на стыке жанров. С одной стороны — документальная сага, основанная на биографиях обитателей того самого знаменитого «Дома на набережной», с другой — историческое исследование устройства Советского Союза в первые послереволюционные десятилетия. Сосредоточившись на конкретных персоналиях, Слезкин рассказывает о практическом воплощении «советской утопии» в одной отдельно взятой стране, о постепенном отходе от декларируемых ценностей и в конечном итоге — о крахе проекта, случившемся задолго до распада СССР. Реконструированные по архивным документам, мемуарам и интервью судьбы раннесоветской номенклатуры среднего и высшего звена (а особенно их чад и домочадцев) дают автору основания для глобальных обобщений — иногда сомнительных, часто спорных, но, если верить нашей критике, почти всегда любопытных.
В основном книжных обозревателей привлекает теория Юрия Слезкина о сектантском и сугубо иерархическом характере советского истеблишмента (да и всего советского общества в целом) и, как ни странно, параллели с классическими произведениями советской литературы. Однако ни один из рецензентов не говорит о попытках актуализировать события, описанные в книге, как-то приблизить их к современному российскому читателю — что можно отнести и к плюсам, и к минусам «Дома».
Критики именуют Слезкина «прекрасным рассказчиком», называют «Дом правительства» мастридом и бестселлером (при стартовом тираже 3 500 экземпляров) и «блестящей русской прозой». Но, честно говоря, из этих рецензий и обзоров отнюдь не очевидно, зачем читать эту книгу человеку, не интересующемуся историей СССР или как минимум историей советской литературы 1920–1960-х годов. Можно сделать вывод, что книга действительно представляет интерес, — но, в отличие от «Ленина» Льва Данилкина, «Империи...» Михаила Зыгаря и других громких исторических исследований последних лет, для аудитории специфической и не самой широкой.
Первые отзывы на книгу появились еще в 2017 году, сразу после выхода американского издания «Дома правительства». Евгений Добренко в развернутой рецензии «Все, что вы хотели знать о революции, но боялись спросить у Юрия Трифонова» («Новый мир») начинает с констатации о том, что тысячестраничный труд Юрия Слезкина наследует традиции русской литературы, и разбирает структуру книги, пытаясь выяснить, какой именно из традиций та наследует:
«Шейла Фицпатрик, один из самых авторитетных западных историков сталинизма, назвавшая книгу Слезкина советской „Войной и миром”, точно определила литературную традицию, которой она принадлежит. Но все же это литературность иного рода. Она не похожа ни на „Войну и мир”, ни на „Жизнь и судьбу”, ни на „Красное колесо”. В ней нет вымышленных героев. Напротив, повествование с Слезкина утоплено в такой густой фактичности, настолько погружено в исторический поток, что отступления от него воспринимаются с досадой. Этим он близок к „Архипелагу Гулагу”. Но и апелляция к русской литературной традиции и Толстому понятна: отсутствие актуального политического пласта <...> компенсируется у Слезкина историософскими отступлениями.
Сага — это не просто рассказ об эпическом прошлом, но непременно рассказ о семейной, родовой истории. Истории большевистских родов и кланов и составляют главное содержание этой книги. Когда-то Слезкин написал широко цитирующееся эссе „СССР как коммунальная квартира”, в котором речь шла о национально-государственном устройстве страны. Сейчас эта метафора материализовалась. Мир его книги — это мир огромной коммунальной квартиры, населенной тысячами людей...».
Олег Кашин*Признан властями РФ иноагентом. в сумбурной и довольно путанной статье «Мастрид года» («Republic») то хвалит автора за деликатность, то радуется, какими моральными уродами Юрий Слезкин показывает жителей Дома правительства:
«„Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих”, — строчку из Откровения Слезкин вспоминает в своей книге несколько раз по разным поводам, и это, конечно, бессознательная авторецензия, потому что сам он и есть не горяч и не холоден, то есть одинаково лишен и той нежности к старобольшевистским героям, которая свойственна шестидесятнической интеллигенции, и той ненависти, которая естественна для не связанного родством и преемственностью с кратовскими дачниками современного русского. <...>
Фанатики — все. Моральные уроды — все. Чудовища — все. Других там не было, исключения невозможны, сочувствовать некому в принципе, но разглядеть — стоит.
Наверное, в этом секрет. Современники, включая Солженицына, не имели возможности вырваться из советского поля притяжения, как бы ни старались. Люди следующих поколений будут беспомощны в попытках понять, что это было. И надо зависнуть между поколениями, чтобы воспринимать историю большевизма как копошение на дне ямы с гашеной известью, но при этом обладать достаточным зрением, чтобы понимать, что именно там корчится в этой яме. До сих пор казалось, что пристальный взгляд без погружения невозможен. Американский профессор Слезкин доказал обратное — возможно, это повод принять его в классики русской литературы».
Фото: «Горький»
Галину Юзефович, автора рецензии «„Дом правительства” Юрия Слезкина: большевизм как секта» («Медуза»*СМИ, признанное в России иностранным агентом и нежелательной организацией), захватывает образ большевистской партии как религиозной секты — не то чтобы новый для советологии, но ключевой для автора «Дома Правительства»:
«Самое большое (около сорока страниц) из этих полусамостоятельных эссе, интегрированных в книгу, на самом деле формулирует и обосновывает одну из программных для Слезкина идей. Вкратце пересказывая историю разного рода апокалиптических (то есть ожидающих скорого конца света) религиозных движений, <...> автор подводит читателя к мысли, что большевики, в сущности, тоже были такой сектой. Точно так же, как и другие сектанты-милленаристы, они предвидели и по мере сил приближали Апокалипсис (кончину „старого мира”) и жаждали „тысячелетнего царства”, которое должно было за ним последовать. <...>
Замыкая концептуальную окружность, Слезкин постулирует следующее: большевистская партия в действительности была не партией в привычном нам смысле слова, а классической апокалиптической сектой, и ее жизненный цикл повторяет жизненные циклы большинства подобных институций. Изредка, переосмыслив изначальное пророчество как метафору, переместив „Царство Божие” из ближайшего будущего в туманную перспективу, сектам удавалось пережить кризисный этап, но куда чаще великие эксперименты по переустройству мира демонтировались руками второго послереволюционного поколения. Обещанную коммунистами мировую революцию невозможно было переосмыслить как метафору — слишком уж она была конкретной и прагматичной, и потому большевики закономерно проследовали в небытие путем других сектантов-неудачников: их идеалы были похоронены и забыты их же собственными детьми, исповедующими уже совсем другие ценности. И единственное отличие большевиков от предшественников состояло в том, что „они завоевали Рим задолго до того, как вера стала привычкой, но не сумели превратить привычку в традицию, которая могла бы стать наследственной».
В материале «Куда приводят революции» («Москва 24») вдова автора «Дома на набережной» Ольга Трифонова, директора отдела музея истории ГУЛАГа, рассказывает, почему ее опыт не позволяет разделить позицию Юрия Слезкина:
«Пока не понимаю, разделяю ли я отношение автора к персонажам книги. Дело в том, что многие из них мне знакомы. Я вижу в книге спокойное отношение к гадам и негодяям. Я пока не знаю, что это: объективная позиция историка или дань западной политкорректности, все-таки Юрий Слезкин — профессор Калифорнийского университета в Беркли. У меня другое эмоциональное отношение к этим персонажам — мой отец был арестован, я была парией в детстве, для меня люди, учинившие репрессии, воспринимаются очень однозначно. <...>
Юрий Слезкин — человек талантливый, честный, но меня пока не очень вдохновляет идея милленаризма как ключ к событиям времен репрессий. Я бы поискала что-то другое. Все было сложнее, чем мечты о светлом будущем, мне кажется. Я с ним об этом говорила, мы начали этот важный разговор, но как-то съехали с него. Хотя я считаю этот акцент важным.
Мне кажется, что революция сама по себе, и французская революция этому подтверждение, вот эта буря, землетрясение поднимает со дна человеческий ил, тину. Часто во времена потрясений и революций дегенераты выходят на первый план. Причем с обеих сторон, по обе стороны баррикад».
Михаил Визель в обзоре «5 книг недели. Выбор шеф-редактора» («Год литературы») обращает внимание прежде всего на тезис Юрия Слезкина о кастовости советской номенклатуры чуть ли не с первых дней советской власти и пытается разобраться, что может заинтересовать в этой книге «обычного телезрителя»:
«„Которая беднота, может, и получила дворцы, а Иван Савичу дворца, между прочим, не досталось. Рылом не вышел”, — с горькой иронией писал Зощенко о ленинградском обывателе двадцатых. Юрий Слезкин, американский социолог и родной внук известного советского писателя (наверняка знававшего Зощенко), пишет как раз о тех, кто рылом вышел — о новоявленной советской элите, быстро наросшей по окончании военного коммунизма и заселившей знаменитый Дом правительства напротив Кремля. Причем, будучи ученым-социологом, пишет без внешнего блеска, но очень подробно и обстоятельно: кто куда въехал, какую (сколькикомнатную) квартиру получил и как ей распорядился. Впрочем, российским, бывшим советским читателям, а не американским, на которых эта книга была рассчитана изначально, никаких великих тайн тут не раскроется: советское общество действительно было бесклассовым. Потому что с самого начала оно было кастовым. И смешиваться эти касты не желали категорически. <...>
Толстая книга Юрия Слезкина задумывалась как добросовестный социологический труд, подобно его предыдущей книге „Эра Меркурия”, посвященной роли евреев в истории России начала XX века. Но при переносе обратно на российскую почву начинает восприниматься едва ли не как великосветски-семейная сага, сырье для многочисленных телесериалов на тему „номенклатурные тоже плачут» (тем более что поводов для плача в элитном доме хватало — „черные воронки” и сюда приезжали регулярно) — а как показывает практика, никакие другие темы обычного телезрителя и не интересуют».
И наконец, Владислав Толстов в обзоре «Гранин, Слезкин, Собибор, марксизм: новинки мемуарного и исторического жанра» («БайкалИНФОРМ») по-читательски подводит своеобразный итог, оценивая степень увлекательности этого тысячестраничного тома:
«Слезкин не только рассказывает о судьбах людей и целых семей, живших в Доме правительства, но и по-своему переосмысляет природу русской революции. Его версия, в общем, не новая, но обоснована исключительно добросовестно. Революция, приход большевиков к власти были бы невозможны, если бы два поколения русской молодежи не были бы захвачены духовными исканиями, разочарованием в официальном православии и поисками чего-то другого, во что следует верить. Такой верой и стала революция, счастье народное, ожидание конца света, когда „весь мир насилья мы разрушим до основанья”. Молодые люди шли в революцию затем, чтобы обрести там новую веру. И сам большевизм, марксизм Слезкин рассматривает не как политическое движение, а как течение религиозное. Точнее, как особую форму сектантства, милленаризма. Естественно, что это всего лишь одна из миллиона версий генезиса и развития революции, но я с таким взглядом сталкиваюсь впервые. И сам Юрий Слезкин весьма доказательно ее излагает. Книжка обстоятельная, 976 страниц, но реально не замечаешь объема, настолько качественно и занимательно она написана».