Заметили ли вы, любезные читатели, что в последнее время стало особенно хорошим тоном ругать классическую литературу? Делают это разные люди и по разным поводам: то говорят о ненужности классики для повседневной жизни и работы (для чего инженеру читать «Принцессу Клевскую», задавался вопросом бывший французский президент Никола Саркози), то об опасности ее для незрелых умов (наши школьники не могут правильно понять сказки Салтыкова-Щедрина, беспокоилось Министерство образования), а то просто о скучной назидательности классических произведений, нудно и в лоб пытающихся научить читателей высокой морали (примерам несть числа).
В число последних время от времени попадает и роман аббата Прево «Манон Леско», что можно счесть парадоксом: ведь эта книга некогда вызвала скандал как безнравственное произведение и была приговорена к сожжению. Впрочем, даже те из современников, кто полагал, что роман следует сжечь, отмечали «недурной слог» автора, а «Парижская придворная и городская газета» с досадой констатировала: «Книга написана с таким мастерством и так занимательно, что даже порядочные люди сочувствуют мошеннику и распутной девке». Это-то мастерство и послужило основанием для упреков автору со стороны критиков-моралистов не только в XVIII веке, но и столетием позже: Барбе д’Оревийи, например, упрекал Прево за то, что «романист убил в себе моралиста» и ускорил порчу нравов, сделав свою безнравственную героиню такой привлекательной.
Сам же автор романа, утверждая свое желание «наставить читателя, развлекая его», никак, на первый взгляд, не выделяется из ряда сочинителей классической эпохи. Быть может, писатель просто потерпел неудачу в своем искреннем стремлении научить добродетели? Или прав Анатоль Франс, утверждавший, что «прекрасные мысли» о назидании пришли к писателю задним числом и представляют собой «шаль, наброшенную на плечи Манон», чтобы героиня выглядела более благопристойно?
История создания и рецепции романа Прево, как кажется, поможет точнее разобраться и в намерениях автора, и в художественном результате.
«Приключения кавалера де Грие и Манон Леско» — таково было первоначальное название — впервые вышли из печати в 1731 году в Амстердаме в качестве VII тома первого романа Прево «Мемуары и приключения знатного человека, удалившегося от света» (1728–1731). В 1733 году книга была опубликована в Париже и немедленно вызвала скандал, что заставило автора в следующем году выступить в своем журнале «За и против» в защиту своего сочинения, а в 1735 году — выпустить новый парижский тираж с указанием на публикацию якобы в Амстердаме. Это, однако, не спасло роман: тираж был арестован. Когда в 1753 году Прево опубликовал новое издание книги, он изменил ее название (отныне она стала «Историей кавалера де Грие и Манон Леско»), несколько смягчил наиболее откровенные высказывания, а также включил в текст эпизод с итальянским князем, дополняющим «положительную сторону» характера Манон. И все же попытка пойти на компромисс и умерить пыл критики способствовала росту популярности романа гораздо в меньшей степени, чем заложенная в нем с самого начала поэтика двойственности, создающая не только неуловимость и загадочность образа Манон Леско, остро прочувствованную романтиками, но и двусмысленность повествования в целом.
Конечно, история, изложенная в VII томе «Мемуаров», практически сразу стала восприниматься читательской публикой как самостоятельное произведение. Вопреки запретам, роман не один раз перепечатывался, начиная с 1737 года, в 1745 году был переведен на немецкий язык, а в 1760-м и 1762 году даже получил анонимное продолжение, бросившее весьма неоднозначный свет на события, изложенные в первой части, поскольку благие намерения кавалера де Грие исправиться после смерти своей возлюбленной не сбываются, да и сама Манон в этом продолжении оживает и берется за старое. Однако читатели «Манон Леско» (так, против воли автора, прозвали эту книгу романтики) знакомятся не с повествованием от лица А. -Ф. Прево, а с гораздо более сложной конструкцией: сначала идет обрамляющий рассказ Ренонкура, героя и «автора» «Мемуаров и приключений знатного человека», а затем Ренонкур «слово в слово» пересказывает историю кавалера де Грие, услышанную им при второй встрече с шевалье. Если иметь это в виду, то становится ясно, что уже предуведомление, написанное от имени «автора „Записок знатного человека”» представляет собой весьма неоднозначный текст, имеющий если не прямо иронический, то все же двусмысленно-игровой оттенок.
С одной стороны, конкретизируя формулу «поучать, развлекая», повествователь отказывается от абстрактных назиданий и описывает некий этический казус, чтобы реализовать намеченную цель и создать «трактат о морали, приятным образом сведенный к упражнению». С другой стороны — когда Ренонкур объявляет, что «каждое событие, здесь излагаемое, есть луч света, назидание, заменяющее опыт; каждый эпизод есть образец нравственного поведения», что «каждое приключение здесь — модель, по которой можно формировать себя», эти слова странным образом не согласуются с содержанием рассказа де Грие: события его жизни с Манон — скорее образцы «безнравственного поведения» равно и героини, и самого героя. Ведь влюбившись в Манон, кавалер де Грие оставляет благочестивые намерения и совершает целый ряд весьма неблаговидных поступков.
О двойственном характере шевалье, «смешении добродетелей и пороков» пишет и Ренонкур в своем предуведомлении. При этом следует иметь в виду, что сам автор «Мемуаров» — весьма недостоверный рассказчик: его собственное жизнеописание рисует многочисленные приключения в свете при постоянном желании «удалиться от света» и хорошо знакомое де Грие напрасное стремление уберечь себя от «заблуждений сердца и ума», вызванных влиянием страстей. «Ненадежность рассказа» шевалье, таким образом, усиливается обрамленным повествованием от лица Ренонкура, превращает «Историю кавалера де Грие», как выразился известный исследователь творчества Прево Жан Сгар, в «шедевр двусмысленности». Прием «ненадежного нарратора» (термин Уэйна Бута), который становится все более распространенным в современной литературе, оказывается, таким образом, блестяще использован Прево еще в XVIII веке. По своей роли в повествовании кавалер де Грие выступает первостепенно важным персонажем.
Впрочем, романтики отодвинули в тень этого героя, истолковав сюжет произведения как роковую страсть идеального влюбленного, «истинного рыцаря», к привлекательной, но порочной «непостижимой» Манон. Конечно, возможность разного, в том числе и такого, толкования романа заложена самим писателем. Более того, «настоящая, живая, человечная» героиня, как называл Манон Альфред де Мюссе, оставила весьма заметный след в культуре XIX–XX веков: ей посвящали балеты, оперы, стихи и песни, она в конце концов зажила своей, отдельной от романа жизнью.
Однако думается, что все же не случайно Манон и де Грие представлены как похожие друг на друга персонажи. Их часто принимают за брата и сестру, они легко выдают себя за таковых, когда им это необходимо, и дело не только и не столько во внешнем сходстве молодой пары. Стоит обратить внимание на то, что читатели имеют дело с версией истории, изложенной де Грие, а шевалье отнюдь не исповедуется пусть и сочувствующему ему, но постороннему путешественнику. Он рассказывает о своей любви с обычной долей откровенности и с намерением оправдать себя в своих собственных глазах и в глазах окружающих.
Уже с самого начала повествования де Грие в изложении некоторых обстоятельств возникает либо непроясненность (почему, например, юноша отказывается от предложения епископа принять духовный сан), либо недостаточная убедительность объяснения (как согласуется благочестие персонажа с «пустым любопытством», под влиянием которого он вместе с другом отправляется смотреть на приезжающих в гостиницу женщин). Двойственное, прямо двусмысленное впечатление оставляет и первая встреча де Грие с братом Манон, как и вся история его взаимоотношений с господином Леско, больше свидетельствующая о слабохарактерности шевалье, чем о глубине его влюбленности. Кавалер постоянно подчеркивает трагическую фатальность своей страсти к Манон, однако прав один из критиков, назвавший роман «комедией, которая плохо обернулась»: вряд ли можно назвать трагическими обстоятельства, связанные с нехваткой денег на удовольствия, которых ищут персонажи.
Это явно ослабляет не только общую, отнюдь не патетическую тональность рассказа де Грие, но и представление о том, что перед нами — идеальный влюбленный. В то же время это совершенно не означает, что Прево рисует образ лицемера: искренность влюбленного де Грие не может служить гарантией правдивости его рассказа, причем — именно потому, что он искренне влюблен и искренне ищет причины своих несчастий исключительно вовне, а не в собственной моральной слабости. С другой стороны — хотя строгость суждений о нравственности «непостижимой Манон» никогда не исчезала совсем из читательских оценок, стоит обратить внимание на то, что характер Манон практически целиком дан в рассказе о ней де Грие (как уже говорилось, ищущего себе оправдания). Когда же героине предоставляется слово, она оказывается отнюдь не коварной изменницей, а искренне влюбленной женщиной, поставленной обществом в условия, превращающие ее в игрушку в руках у имеющих власть и деньги мужчин.
Аббат Прево. Манон Леско / Иллюстрации Владимира Конашевича Л.: Academia, 1932
Когда Манон, поневоле проведшая два года с господином де Б., предоставившим ей все средства для безбедного существования и разнообразных удовольствий, является на лекцию де Грие в Сорбонну и говорит ему — юноше, не способному обеспечить и обезопасить ее, но нежно любимому — «Я хочу умереть, если вы не вернете мне вашего сердца, без коего жить для меня невозможно», когда в Америке, куда ее сослали, она отказывается стать любовницей племянника губернатора, предпочтя побег со своим возлюбленным, она проявляет едва ли не бóльшую силу характера, чем де Грие, и, вопреки «коварству», «вероломству» и «предательству», о которых говорит шевалье, безусловную верность своей любви.
Герои оказываются одновременно и выше и ниже существующих в обществе норм поведения. В романе довольно примеров «обычной» распущенности и обычного ханжества окружающего общества, сами де Грие и Манон — отнюдь не безукоризненные персонажи, но их выделяет из общего ряда подлинность любовного чувства. Гениальность писателя проявляется прежде всего именно в том, что, в отличие от предшествующих романов о любви, его роман описывает не «законы» или метафизику идеальной страсти, а «беззаконное», но естественное и настоящее любовное чувство, которое может родиться и между несовершенными людьми. Вот почему воссозданная в романе любовная история — слишком очевидный феномен, чтобы быть образцом, моделью или примером. Подлинной любви нельзя научить, никакие назидания ее не порождают. И Прево-романист это очень хорошо понимал. Не потуги на морализаторство, а мастерство изображения настоящего любовного чувства во всей его сложности и неоднозначности превратило произведение Прево в неувядающую, всегда актуальную классику.