Вальтер Мап. Забавы придворных. М.: Наука, 2020. Перевод с латинского Р. Шмаракова, редактор О. Воскобойников
— Даже по русскому переводу «Забав придворных» легко себе представить, насколько замысловатым был оригинальный текст. Надо думать, работа над этой книгой далась вам нелегко.
— Она тянулась очень долго. Я самонадеянно взялся за Мапа еще в 2012 году, надолго забросил и кончил перевод только в 2015 году, а потом несколько лет переделывал. Поначалу в помощь мне был английский перевод знаменитого М. Р. Джеймса, потом я достал еще один английский перевод «Забав придворных», Таппера и Огл, вышедший в 1924 году, и заново сверил с ним свой текст. Мап — не самый простой стилист, местами его стиль очень темный, так что всякая помощь предшественников (даже когда они противоречили друг другу) была для меня ценна.
— Что побуждает вас переводить средневековую английскую литературу, почему, на ваш взгляд, стоит этим заниматься?
— Это все-таки не английская, а латинская литература, то есть интернациональная. Скажем, еще один человек, которого я переводил, современник Мапа, англичанин Иосиф из Эксетера, мирно живет во Франции, в Реймсе, получает там образование и пишет латинскую поэму о Троянской войне, пока наконец ему не приходится все бросить и отправиться с Ричардом Львиное Сердце в Палестину. Иосиф сочинил об этом походе поэму, которая, к сожалению, до нас не дошла, а то бы мы имели написанный по всем классическим моделям эпос о крестовом походе за 400 лет до Тассо. Я переводил больше десятка латинских авторов XII столетия (помимо упомянутых — Аделарда Батского, Лаврентия Даремского, Алана Лилльского и пр.); этим стоит заниматься по множеству причин: в частности, это первоклассная литература, которая постоянно ставит в тупик своими сюжетными, интеллектуальными и т. п. решениями, а кроме того, пусть у нас перед глазами стоят укоризной средневековые авторы, куда более образованные и артистичные в своей профессии, чем мы.
— Чем работа над «Забавами придворных» отличалась от работы над «Шартрской школой» [о ее сложностях и особенностях «Горький» поговорил в свое время с Олегом Воскобойниковым, редактором обсуждаемой книги. — Прим. ред.]?
— Тем, чем вообще отличается перевод философских текстов от перевода любых других — и тем, чем, в частности, отличается перевод Алана Лилльского, любителя и подражателя Марциана Капеллы, от перевода менее трудозатратной литературы. Для перевода шартрских текстов у нас не всегда есть общепринятая философская терминология, а в Вальтере Мапе особенно тяжелы моменты, когда он перестает писать как Мериме и начинает сыпать аллитерациями (в какой-то момент я отчаялся перевести фразу «Furit fur hominum» и спросил мнения людей в фейсбуке; мне посоветовали «Лютует людокрад», я это с благодарностью принял), остротами и классическими аллюзиями.
— Чем, помимо острот и темного стиля, примечательна книга Мапа?
— Это сборник сложной судьбы, дошедший до нас явно не в том виде, какой намеревался придать ему автор. Он состоит из пяти разделов, тематически очень разных; в первом, например, много сатирических описаний быта монашеских орденов (особую неприязнь Мап питает к цистерцианцам), во втором — рассказы о диковинах, третий состоит из латинских версий сюжетов рыцарской романистики, пятый — обзор английской истории с очень большой долей вымысла. Некоторые даже предлагают называть «Забавы придворных» не книгой — поскольку единство авторского замысла тут совершенно неочевидно, — а собранием сочинений Мапа. Кроме того, и деление на главы, и их названия, и порядок, видимо, не на совести автора. Например, посреди IV раздела стоит глава, называющаяся «Пролог», сразу за ней идет глава под названием «Эпилог», а дальше мирно продолжается IV раздел. В общем, это редкостный хаос, вызывающий дискуссии об истории текста; но главное, что это своего рода лаборатория, где создается европейская новеллистика, и один из немногих известных мне латинских текстов XII века, интересных для широкой публики — и занимательностью самих рассказов (ходячие мертвецы, договор с демоном, войско проклятых, человек-рыба, средневековая версия мифа о Медузе Горгоне и мн. др.), и колоритным образом автора.
— Кем вообще был Вальтер Мап и почему в то время появился вдруг редкий писатель, интересный широкому читателю по сей день?
— Вальтер Мап был придворным Генриха II, хорошо образованным, выполнявшим разного рода дипломатические поручения, человеком с богатым опытом и, вероятно, искусным рассказчиком. Не зря жанр «Забав придворных» одни определяли как table-talk, а другие представляли Мапа перспективным блогером (некоторые считают это комплиментом). Мап появился потому, что небеса захотели дать нам утешение и в XII веке послали нам англичан с хорошим чувством юмора и вкусом к мистификации: сначала Гальфрида Монмутского, а потом на смену ему Вальтера Мапа.
— Мапу приписывали когда-то авторство романов артуровского цикла, но потом сняли с него все подозрения, верно?
— Это долгая и запутанная история. В романе «Поиск Святого Грааля», входящем в состав так называемого «Ланселота-Грааля», или «Прозаического Ланселота», говорится: «И когда Борс поведал о приключениях Святого Грааля, как он их видел, они были изложены письменно и положены в библиотеке в Солсбери, откуда магистр Вальтер Мап взял их, дабы составить свою книгу о Святом Граале, из любви к королю Генриху, своему господину, который велел перевести эту историю с латыни на французский». Аналогичное замечание есть в еще одном романе того же цикла. Почему бы, в самом деле, Мапу не быть автором рыцарских романов, у него весь III раздел «Забав придворных» состоит из историй, которые тесно смыкаются с сюжетами рыцарской романистики; он бывал в Труа и вполне мог быть знаком с великим Кретьеном, и вообще он жил на валлийской границе и выступал в качестве посредника между кельтской и норманнской культурой. Кроме того, поэт Гуон де Ротеланд, почти земляк Мапа, писавший в Херефордшире в 1180-х годах, в романе «Ипомедон» выводит его своим товарищем в искусстве лжи: «В мире не найдется мудреца, который всегда был бы честен. Раз уж в мире так повелось, не валите все на меня одного!.. Я не единственный, кому ведомо искусство лжи, — и Вальтер Мап получил добрую его долю». Но в 1918 году знаменитый медиевист Ф. Лот уточнил датировку «Прозаического Ланселота», и стало ясно, что Мап не мог быть автором никакой части этого цикла в том виде, в каком мы его знаем: он появился после смерти Мапа. Но остается вероятность, что Мап сыграл какую-то роль в создании предшествующей истории цикла. Отсюда начинаются ученые дискуссии, которые пока не дали убедительных оснований подарить Мапу что-то из артуровской романистики.
— Сыграл ли Мап какую-нибудь роль в истории валлийской литературы? Насколько мне известно, он называл валлийцев своими земляками.
— Я даже хотел вступительную статью начать вкрадчиво, в духе Хармса: «Родом он был валлиец, а писал на латыни, так что английским писателем его называли условно». На самом деле он хоть и родом откуда-то с валлийских рубежей (видимо, из юго-западного Херефордшира), но прямо называет Англию своей родиной, а о валлийцах отзывается без уважения. Дж. Б. Смит в своей недавней монографии «Walter Map and the Matter of Britain» говорит, что Мап подает себя как эксперта по валлийским делам (и надеется, что английское правительство оценит его услуги); в «Забавах придворных» есть сцена, где Мап консультирует по вопросу, можно ли доверять валлийцам не кого-нибудь, а самого Томаса Бекета, в ту пору королевского канцлера. С этим связана и его странная фамилия: «мап» — это элемент, которым образуется патронимикон, то есть «сын такого-то». Человек по фамилии Мап — все равно что человек по фамилии Вич или Швили. Есть версия, что это удержавшееся на века прозвище — шутка друзей Мапа над его валлийским происхождением (не очень смешная, но какая есть). Не знаю, влиял ли Мап на валлийскую литературу; он и на латинскую почти не повлиял, «Забавы придворных» сохранились в единственном списке и мало кому были известны. Но в истории валлийского самосознания он блеснул: валлийский антиквар и поэт Эдвард Уильямс (1747–1826), более известный под бардовским именем Иоло Моргануг, сделал Мапа сыном нормандского рыцаря и валлийской принцессы и центральной фигурой средневековой валлийской литературы.
Генрих II и Томас Бекет
— Мапу приписывали также авторство голиардических стихов — связан ли он как-то с этой литературой?
— Лет двести назад Мап был автором совсем другого корпуса текстов: он был плодовитый латинский поэт, а «Забавы придворных» еще не были изданы. Если заглянуть, например, в сборник «Латинские стихотворения, обыкновенно приписываемые Вальтеру Мапу», изданный в 1841 году Томасом Райтом (который девять лет спустя впервые издаст «Забавы придворных»), мы найдем там больше сорока стихотворений, из которых теперь Мапу не приписывается ни одно: все они отданы или Архипиите Кельнскому, или анонимным авторам. Для рукописной традиции и антиквариев Вальтер Мап оказался удобной рубрикой («скорее жанр, чем авторство», по выражению Дж. Б. Смита), куда можно заносить вещи, которые больше некуда деть. Потом медиевисты все это у Мапа отняли, и теперь у него поэтических текстов почти нет, но такой Вальтер Мап, голиардический поэт, сделался напоследок литературным персонажем. Он появляется в пьесе А. Теннисона «Бекет» (1884): Теннисон, пользуясь пушкинским выражением, «по рассеянности сделал из него дурака», и совершенно напрасно.
— Насколько я понимаю, в жанровом отношении книга Мапа ближе всего к античной парадоксографии [чаще всего компилятивные сочинения о чудесном и небывалом, в том числе «Рассказы о диковинах» псевдо-Аристотеля, «О невероятном» Палефата и др. — Прим. ред.]. В раннехристианскую эпоху эта традиция пришла в упадок, но при Генрихе II, получается, была возобновлена?
— «Забавы придворных» не помещаются целиком в парадоксографический жанр (хотя в них этого много). Лучше, наверное, говорить о том, что происходит с жанром «примера», exemplum, когда он отрывается от церковных нужд и начинает вести светское существование; в этом смысле Мапа лучше сравнивать не с Гервасием Тильберийским, а со знаменитой «Disciplina clericalis» Петра Альфонси.
— Гервасий Тильберийский, автор «Императорских досугов», в XII веке пользовался большей популярностью, чем Мап, но вы все же отдали предпочтение именно второму.
— У меня была мысль перевести и Гервасия, пока я его целиком не прочел. Между ним и Мапом есть одно принципиальное различие: Гервасий — ученый человек, добросовестно излагающий достопримечательные истории, а Вальтер Мап — одаренный, много повидавший, честолюбивый, болтливый, остроумный, язвительный, переменчивый человек, который интересен сам по себе вне зависимости от того, о чем он в данный момент говорит. Гервасий на его фоне — пусть меня простят — очень скучен. Конечно, его тоже следует перевести, только сам я предпочел бы от этой задачи уклониться. Впрочем, в дополнениях к изданию Мапа читатель найдет несколько переведенных мной фрагментов Гервасия, тематически сближающихся с «Забавами придворных».
Роман Шмараков
— Стоит ли ожидать в обозримом будущем еще какие-нибудь ваши переводы?
— Я не люблю подолгу задерживаться на одном месте, мне становится скучно (назовите это легкомыслием, если угодно), поэтому, закончив с Мапом, я перевел хрестоматийную римскую классику, «Историю Александра Великого» Курция Руфа, и уповаю, что она когда-нибудь выйдет. Курция с начала XVIII века переводили на русский, сколько я помню, четырежды, включая знаменитый перевод С. П. Крашенинникова, но последнему русскому переводу Курция скоро шестьдесят лет, пришло время его обновить.
Кроме того, я надеюсь, что в 2021 году выйдет в петербургской «Науке» мой перевод «Больницы неизлечимо помешанных» Томмазо Гарцони (1586): сейчас этот итальянский автор почти забыт, в отечественных книгах по истории итальянской литературы совсем не упоминается, но с конца XVI по конец XVII век его имя славилось, а книги переводились на все европейские языки, включая латынь. Эту книгу я бы настоятельно рекомендовал читателю: не так уж много мы знаем итальянских прозаиков XVI века, в особенности таких причудливых и остроумных, как Гарцони. Если я когда-нибудь вернусь к латинскому XII веку, переведу «Деяния английских королей» Вильяма Мальмсберийского, хотя есть люди, способные это сделать лучше меня.
Чтобы вам проще было усвоить и оценить только что прочитанное, мы выбрали для вас из книги «Забавы придворных» три любопытные и поучительные истории — о гостеприимном отшельнике и изворотливом змее-дьяволе, о жадном клирике, утащенном демонами на воздух, и, наконец, о башмачнике из Константинополя, который совокупился с мертвой возлюбленной.
О некоем отшельнике
Являет Свои милости Господь, когда покаяние совершено или начато, научая нас, что сердце, истинно кающееся, освобождается незримой и тайной силой. [Освободил Господь отшельника.] В час вечери приполз к отшельнику в пустыне маленький змей, и, вползя в келью, словно голодный, скромно держался возле трапезующего, всем своим видом словно прося поесть. Ревнуя о Господе, но не по разуму, отшельник внял заповедям «просящему у тебя дай» и «щенки едят от крох». Он дал змею крох и так принимал гостя, каждый день приходящего, пока тот не вырос настолько, что не мог выползти тем путем, каким вполз. Время шло, и пришелец заполнял тесный домишко своими огненными витками, так что там уж ничего, кроме гостя, не помещалось. Плачет кормилец извилистого дьявола, воздвигает всю душу к Господу, раскаивается, узнав, как вознаграждается глупо расточаемая любовь. Смиловался над ним Господь, не могущий не миловать в Своей благодати, и послал ему вестника спасения, мужа, пришедшего его навестить, который, услышав и увидев это чудовище, велел кающемуся терпеть присутствие змея до дня сорокового. Он так и сделал, и в назначенный день тот, кто не давал отшельнику найти в хижине что-нибудь кроме него самого, сам уже не нашелся. Силен Тот, кто незримою силою заставил зримого врага исчезнуть и несомненно готов уничтожить скрытые опасности, если только не находит в нас упрямства.
Еще одна диковина
В книге Турпина, реймского архиепископа, о деяниях Карла Великого, коему он до самой смерти был неотлучным помощником, я нашел, что некий рыцарь из Карлова войска, скончавшись при Памплоне, все свое добро оставил одному клирику, своему сердечному другу, с тем чтобы тот роздал его бедным. Подобающим образом разделив все прочее, клирик, однако, был так жаден, что долго удерживал рыцарева коня, одного из лучших во всем войске. Трижды предупрежденный во сне самим рыцарем, чтобы не присваивал себе завещанное бедным, он беззаконно этим пренебрег. На четвертый раз рыцарь явился ему бодрствующему и молвил: «Ты уже осужден, и ожесточил Господь сердце твое, чтобы ты не раскаялся. И так как ты насмеялся над Его долготерпением, и пренебрег Его увещаниями, и горделиво отказал Богу в почести, то в третий день после нынешнего, в третьем часу, вживе будешь утащен демонами на воздух». Известившись о сих словах, Карл в урочный час окружил клирика всем войском. Стоял клир, крестами, реликвариями и свечами ополченный; стояли миряне с мечами и подобающими им оружьями; и все же, средь великого вопля вырванный из их рук, клирик был утащен на воздух и на четвертый день был найден в трех днях пути оттуда, среди скал, и все его члены были переломаны.
О башмачнике из Константинополя, связавшемся с демонами
<...> был в Константинополе юноша из простонародья, башмачник, превосходивший всех искусников этого ремесла новыми и отменными выдумками. В день он выделывал больше, чем любой другой в два, и всякая его поспешность была изящней прилежности мастеров. Стоило ему увидеть любую босую ногу, кривую или прямую, он тотчас приноравливал к ней башмак, и не работал ни для кого иначе, как поглядев на его ногу, отчего снискал благосклонность знати и не имел времени на бедных. Кроме того, во всех зрелищах на арене, будь то метание, борьба или подобное испытание сил, он всегда первенствовал, и о нем всюду говорили с изумлением. Однажды прекраснейшая девица с великой свитой подошла к его окошку и показала обнаженную ногу, чтобы он ее обул. Несчастный глядит со вниманьем; обувь сделана и продана, и, начав с ноги, он принимает в свое сердце всю женщину, впивая без остатка ядовитую напасть, от которой весь погибает. Алчет раб царской утехи и не находит почвы для надежды. Бросив свою утварь, продав наследственное добро, он делается ратником, чтобы, пусть запоздало, сменив свою низкую участь на положение человека благородного, хотя бы удостоиться более мягкого отказа. Прежде чем осмелиться заговорить с возлюбленной, он ревностно отправляет воинскую службу, за которую взялся, и вследствие успеха, сопутствующего его предприятиям, становится меж ратников тем, чем был меж башмачников. Тогда он делает попытку, но, хотя считает себя достойным, не может добиться желанной девушки от ее отца; воспламеняется чрезмерным гневом и, стремясь силой взять ту, которую не дают ему низость рода и скудость имения, собирает большую ватагу пиратов, готовится морской войной отомстить свою неудачу на суше и, никогда не покидаемый успехом, становится ужасен земле и морю. Между тем как он неуклонно наседает и неизменно преуспевает, доходит до него неложная молва о смерти его возлюбленной; погрузившийся в скорбь, он добивается перемирия и спешит на похороны; видя погребение и приметив место, на следующую ночь он один раскапывает могилу и ложится с мертвой, как с живой. Совершив это нечестие и поднявшись от мертвой, он слышит, что ему должно вернуться сюда в пору ее родов и унести то, что породил. Он повинуется приказу, в урочный час возвращается и, разрыв могилу, принимает у мертвой человеческую голову вкупе с запретом выставлять на погляд, кроме как пред врагами, коих ему надобно будет уничтожить. Он укладывает ее, накрепко обвязанную, в ларец и, уповая на нее, оставляет море и вторгается на сушу. На какой город или деревню ни нападет, выставляет пред собою это горгонское чудо; застывают несчастные, узрев ужас, Медузе подобный. Страшатся безмерно, и все принимают этого человека как своего господина, лишь бы не погибнуть. Никто не разумеет причину невиданной пагубы и внезапной смерти. В один миг видят и гибнут, без звука, без стона; на укрепленьях вооруженные мужи умирают без единой раны; подчиняются замки, города, провинции, ни в чем ему нет помехи, и скорбит все рыцарство, что пало легкой жертвой столь дешевой победы. Одни называют его волшебником, другие богом; чего ни потребует, ни в чем ему не бывает отказа. <...>