Любовники книги

Все тайны книжного собирательства в пяти метафорах

Книги стали предметом коллекционирования сразу же после того, как появились. Одной из самых значительных коллекций Древней Греции — более 400 свитков — считалось собрание Аристотеля, который, по уверению Страбона, «первый стал собирать книги и научил египетских царей составлять библиотеку». Однако в Греции коллекционирование было больше публичной практикой — что ни храм или акрополис, то открытая библиотека. А вот римляне уже стремились к составлению частных собраний. Состоятельные патриции гонялись за редкими оригиналами и роскошно оформленными списками.

Страстным коллекционером слыл Цицерон; он называл чтение «общением с музами» и имел минимум три персональные библиотеки: в Риме, Тускуле и Анции. Одна из богатейших античных коллекций — более 20 тысяч свитков — была у Тита Помпония Аттика, друга Цицерона и его библиотечного помощника. Богатым книжным собранием прославился и еще один друг Цицерона, ученый и литератор Марк Теренций Варрон, который по поручению Цезаря стал создателем первой общественной греко-латинской библиотеки.

Античное книгособирательство заключено в призму двух метафор — флористической и эротической. Частные библиотеки модно было размещать в садах, что уподобляло коллекционера рачительному садоводу. «Если рядом с библиотекой есть сад, ничего не будет недоставать», — утверждал Цицерон. Собрание книг сравнивалось в греко-римской поэзии с прекрасным цветником. Этот образ нашел отражение и во флорилегиях — сборниках поучительных текстов (лат. florilegus — собирающий цветочный нектар; лат. эквивалент слова «антология»). Античного коллекционера отличали эстетская установка в оформлении библиотеки и — в противовес публичным чтениям-рецитациям — уединенное общение с книгой, что уподобляло его любовнику, а манипуляции с книгой — интимным ласкам. Знаменитое стихотворение Горация «К своей книге» — «…а ты знаешь, Как я сам, любовник твой, когда мне наскучишь, Тебя, сжимая, верчу».

Но уже в античности, наряду с истинными ценителями, имелись коллекционеры-формалисты, для которых книги служили лишь украшением интерьера и демонстрацией богатства и статуса. «Как можно извинить человека, который покупает книжные шкафы из дорогих пород дерева и, заполнив их трудами неизвестных и никчемных писак, ходит меж тысяч своих книг, зевая?» — гневно вопрошает Сенека в одном из «Нравственных писем к Луцилию».

Тот же обличительный пафос у Лукиана в эссе к «Неучу, который покупал много книг»: «Ты думаешь прослыть человеком, который кое-что смыслит в науках, старательно скупая самые лучшие книги. Но выходит у тебя обратное, эти покупки лишь изобличают твое невежество». Литературный образ коллекционера-показушника — в «Сатириконе» Петрония: разбогатевший вольноотпущенник Трималхион владеет греческой и латинской библиотеками, похваляется ими, расписывает стены дома сценами из Гомера — но ничего не читает.

С распространением христианства коллекционерами книг становились целые монашествующие ордены; особенно ревностными собирателями были бенедиктинцы. Обычно в монашеской общине имелся книгохранитель (иногда его называли прецентором, как регента в церковном хоре), который вел учет духовных книг и обязан был знать их наперечет. По мере распространения грамотности развивалось и светское коллекционирование, частные собрания пополнялись преимущественно древними манускриптами. Собиратели становятся все более искушены в технических тонкостях библиофильства: их уже интересует особенности писчего материала и почерк копиистов, стиль иллюминаций (иллюстраций) и состав чернил.

Начиная со Средневековья в коллекционировании книг лидировала Франция. Среди знатных библиофилов известны Людовик Святой, Карл V Мудрый, Филипп II Смелый, Жан I Великолепный; священнослужитель, ученый и поэт Ришар де Фурниваль, автор трактата «Библиономия». Из англичан нельзя не упомянуть епископа Ричарда де Бери, сочинителя знаменитого «Филобиблона». История книжности знавала и курьезы вроде Карла I Великого: король увлеченно собирал книги, но, согласно франкскому историку Эйнгарду, не научился писать. Ряд историков приписывают Карлу даже неумение толком читать.

В позднем средневековье книга становится предметом персонального престижа, статусной вещью. Уважающий себя бюргер стремился приобрести хотя бы Часовник — это считалось выгодным капиталовложением и традиционным подарком на свадьбу. Образ одержимого, но безмозглого книголюба выведен в сатирической поэме Себастьяна Бранта «Корабль дураков» (1494).

На типологии дураков Бранта построен известный цикл воскресных проповедей Гейлера фон Кайзерсберга, начатый в 1509 году. Первой шла проповедь о семи типах книжных глупцов (нем. Büchernarr), три из которых характеризуют коллекционеров. Собиратель книг из одного лишь тщеславия сравнивается с рабовладельцем. Прилежно собирающий, но не читающий книги дурак уподоблен сумасшедшему бегуну, что пытается подробно рассмотреть городские вывески. Дурак, который копит только роскошные книги, назван «оскорбителем мудрости».

Если слово «филобибл» (букв. «любитель книг») встречалось еще в древнегреческих письменных памятниках, то понятие библиофил получает распространение с XVII столетия. Изначально так называли коллекционеров книжных редкостей, и только ближе к концу XIX века библиофилами начинают обобщенно именовать знатоков и собирателей книг. Чересчур азартный, ненасытный или неразборчивый коллекционер получил пренебрежительное название «библиофаг» (греч. phagein — пожирать) и ироничное прозвище книжный червь (англ. bookworm, нем. Der Bücherwurm). Здесь возникает уже пищевая метафора, маркирующая тонкую грань нормы и патологии, гурманства и обжорства.

На рубеже XIX–XX вв. появляется еще одно определение — библиоскоп (греч. skopein — рассматривать), предложенное французским издателем Луи-Октавом Узанном. «Библиоскоп не восторженный влюбленный, а сторонний равнодушный путешественник, — поясняет Узанн. — Он рассматривает, гладит, обнюхивает и ощупывает книги, которые никогда не прочтет».

Отдельно возникают наименования ненормативных, извращенных форм обращения с книгами.

Библиомания (новогреч. «страсть к книгам») — отсутствие смысла и цели собирательства книг; доведенное до фетишизма увлечение книгами.

Библиопатия (греч. pathos — страдания) — обобщенное название болезненных пристрастий к книгам.

Библиолатрия (греч. latreno — служу) — почитание божественных книг (первонач.); суеверное преклонение перед книгой, наделение ее магическими свойствами (перен.).

Библиотафия (греч. tapho — прячу, погребаю) — абсурдная форма библиофилии, нежелание давать кому-либо книги из своей коллекции.

Смерть библиофага. Из кн. Иоганна Музеуса «Видения смерти в манере Гольбейна», 1785

Возникает мода на имитацию книги и любви к книге. В XVII веке выпускались издания, в которых на одной из пустых страниц было вертикально напечатано заглавие книги — чтобы вырезать и использовать в домашней библиотеке как ярлык на корешке пустого переплета. Позднее стиль Faux Book (англ. «имитация книги»), породил целую индустрию книг-муляжей, шпалерных имитаций библиотек, фальш-переплетов, псевдокаминов с «горящими» в них книгами. Как и в античности, подобные практики порицались просвещенной частью общества. Сатиры Николая Иванчина-Писарева, Михаила Михайлова, Антиоха Кантемира обличали собирательство книг как светскую моду. Вспомним и пушкинского графа Нулина, у которого в одном ряду с булавками, запонками и лорнетами стихи Беранже, книги Гизо и новый роман Скотта.

Случалось и так, что коллекционирование оборачивалось вандализмом. В Париже XVIII века был варварский обычай собирать книжные иллюстрации и наклеивать на стены, комнатные ширмы, каминные экраны. Библиофилы-casseurs (фр. «разрушители») собирали обложки, титульные листы, гравюры отдельно от книг и вклеивали в самодельные альбомы. «При этом не обращалось никакого внимания ни на художника, ни на школу, а листы вклеивались по мере приобретения их собирателем», — поясняет немецкий искусствовед Иосиф-Эдуард Веселли в книге «О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей» (1874). В романе Николая Помяловского «Молотов» библиовандал Попихалов «записался в библиотеку, выписывает иллюстрированные издания, картинки вырезает и продает их, а иногда цапнет и всю книгу». При этом ничуть не считает себя негодяем.

Известный лондонский библиофил Джеймс Грэйджер (1723–1776) задал моду на самостоятельный подбор коллекционерами гравюр в качестве книжных иллюстраций. Книги в то время часто выпускались без переплета, их можно было «комплектовать» вручную. Такая практика получила название грэйнджеризм, а ее поклонники именовались черно-белыми людьми, поскольку гравюры были преимущественно монохромными.

Знаменитый английский библиограф Томас Дибдин в книге «Библиомания, или Книжное безумие» (1809) выделил еще один тип коллекционеров — снабжающих книги собственноручными дополнениями на вложенных листах, а то и на страницах самих экземпляров, или «сводящих воедино из различных трудов (посредством ножниц или же переписывания) каждой страницы или абзаца, связанных с лицом или предметом обсуждения».

Многие частные коллекции составлялись вообще без учета содержания. Они были построены на интересе к книге именно как к предмету, и важна была редкая особенность артефакта — так, марки с браком ценятся дороже «правильных». Одни любители собирали бракованные экземпляры, другие разыскивали черновые, пробные оттиски, третьи охотились за изданиями-униками — существующими в единственном экземпляре. Французы называли таких собирателей curieux, «пытливыми охотниками до книг». Здесь охотничья метафора смыкается с пищевой, ведь добыча охотника — она же и дичь на обеденном столе. Таков мистер Боффин — «золотой мусорщик» — из романа Диккенса «Наш общий друг», который собирал книги исключительно о скрягах.

Иные оригиналы гонялись даже за отдельными листами с ошибками и опечатками. Среди чудаковатых коллекционеров позапрошлого века «собиратель редкостев» Яков Березин-Ширяев, обладатель сколь огромной, столь же бессистемной библиотеки. Предметом его особой гордости был оттиск напечатанной на цветной бумаге в единственном экземпляре статьи с заменой точками слова «неряшеств» на 15-й странице.

Помимо вандального и чудаческого, было еще патологическое, болезненное коллекционирование. Полоумный фанатик Антуан Булар (1754–1825), собрав крупнейшую в Париже частную библиотеку, стал превращать свои многочисленные квартиры в книжные склады. По легенде, Булар заполнил томами аж восемь домов, выкладывая из книг крепости, замки, площади и целые улицы.

А вот случай пострашнее — соединение клиники с криминалом. В 1813 году в Лейпциге была убита и ограблена богатая вдова. Злодеем оказался — кто бы мог подумать! — саксонский пастор Иоганн Георг Тиний, спятивший на почве книгобесия. Мало ему было уже имевшихся 40 тысяч томов и приобретения знаменитой библиотеки теолога Иоганна Августа Несселя — Тиний решился на преступление, чтобы добыть денег для пополнения своей коллекции. Впечатляет и орудие убийства — молоток для регулировки полок книжных шкафов.
Находились и совсем уж экстравагантные библиоманы, чьи интересы простирались в область запретного. Начиная с XVII века распространилась практика изготовления и коллекционирования книжных переплетов из человеческой кожи. А название какое милое —  антроподермический переплет: сразу не догадаешься, из чего сделан. «Материалом» таких книжек — в основном анатомических трудов и сборников уголовных дел — служили тела казненных преступников, завещавших себя науке анатомов, похищаемых из ночлежек бродяг и бедняков без средств на похороны. Как вам, например, трактат Мерсье де Компьена «Во славу женских грудей», заключенный в кожу с соответствующей части тела? На обложке, по уверениям очевидцев, отчетливо виден сосок — для пущей достоверности.

Со временем библиоманы становятся все более пристальным объектом внимания писателей и художников. Увлеченным книжникам посвящен известный цикл картин К. Шпицвега. Немного карикатурные, но тщательно выписанные, они выражают идею оторванности интеллектуала-затворника от живой жизни. Ф. Ш. Годе в романе «Библиотека щеголей, или Мемуары для истории хорошего тона и исключительно хорошего общества» осуждает бездумное собирательство книг. Рабскую зависимость от библиотек изображают Ш. Нодье в новелле «Библиоман» и Г. Флобер в раннем рассказе «Библиомания». Книжные маньяки следующего столетия — в притче Г. Гессе «Книжный человек», новеллах Ж. Дюамеля «О любителях», С. Цвейга «Мендель-букинист».

Здесь эротическая, Горациева метафора в сплаве с медицинской — любовь как болезнь. Герой Нодье находит щедрость коллекционера «столь же естественной, что и безумства влюбленного». Для цвейговского букиниста «подержать в руках драгоценную книгу значило то же, что для другого свидание с женщиной». Библиоман Домингеса составляет человеческую фигуру из разложенных на кровати книг…
Российские коллекционеры книг в большинстве были менее экзотичны: собирали в основном первопечатные книги (инкунабулы), редкие экземпляры и авторские прижизненные издания. Среди первых владельцев частных собраний Аникей Строганов и Андрей Курбский, первым русским императором-библиофилом называют Петра I. В числе знаменитых отечественных коллекционеров Стефан Яворский, Василий Татищев, Алексей Мусин-Пушкин, Петр Шувалов, Федор Толстой и многие другие.

Октябрьская революция придушила русское библиофильство декретом о конфискации частных и усадебных библиотек. После временного оживления в 1920-х гг. оно вновь свертывается в период сталинских репрессий. В послевоенные годы ему стремятся придать организованно-регламентированный характер: создаются многочисленные общества книголюбов. Настоящее же библиофильство — с охотой и детективом, азартными погонями и бушующими страстями — превращается в субкультуру.

Современность породила новейшие практики — виртуальное и квазиколлекционирование. В моде партворки (англ. partwork) — выходящие отдельными частями узкопрофильные издания для составления коллекций; билдапы (build up) — брошюры с приложением деталей для поэтапной сборки; «книги по номерам» — литературные антологии в едином оформлении, с узорами на корешках, образующими цельный орнамент в полном комплекте. Сами смеемся над Эллочкой-Людоедкой, алчущей золоченого чайного ситечка, — и сами же спешим в ближайший киоск проверить, не вышел ли стопятый номер «Волшебного клубка» или «Золотых страниц гонделупской поэзии». Разница стоимости настоящих коллекционных изданий и поточного барахла как между яйцами Фаберже и яйцами «Киндер-сюрприз», но любитель партворков охвачен ониоманией — неодолимым желанием покупать ради самого процесса.

Не сдает позиций стиль Faux Book, только теперь модно заполнять шкафы не фальшивыми, а настоящими библиотеками — но комплектуемыми по спецзаказам. Ну а простейший способ владеть книжной коллекцией — сделать букшелфи (bookshelfie), снимки книжных полок. Такие изображения служат заставками мобильных телефонов, компьютерными «обоями», юзерпиками в соцсетях.
Виртуальный библиофил занимается и вовсе умозрительным собирательством, символическим присвоением книг: составляет тематические подборки типа «Любимые книги детства», книжные вишлисты, библиорейтинги и литотчеты вроде «Прочитано за год». Коллекция «дванольного» библиофила — коллаж из обложек, ворох разрозненных впечатлений, обрывки цитат. Главное даже не собирательство, а постоянное присутствие в интернет-коммуникации.

Коллекционер-садовод, любовник, охотник, гурман, сумасшедший, вандал, а сейчас еще имитатор. Кто следующий?