Урсула Ле Гуин многолика. Она умела сочинять, кажется, вообще всё: стихи, прозу, сценарии, пьесы, фантастику, реализм; квесты, в которых что-то происходит на каждой странице, и медитативные романы, в которых почти ничего не происходит. Там, где другие видят противоположности («фантастика? фэнтези? да это вообще не литература!»), Ле Гуин находила общность. Она была как «десятиклон» из рассказа «Девять жизней» — разная, но одна и та же. Мы привыкли различать, разделять, классифицировать — но для Ле Гуин, как для всякого даоса, единство было важнее отличий.
Жизнь первая: когда воротимся мы в Портленд
Ей повезло с эпохой: обстоятельства жизни идеально совпадали с тем, что Ле Гуин хотела сказать городу и миру. Она родилась в семье ученых: отец — антрополог из Калифорнийского университета в Беркли; мать — психолог и писатель, автор книги «Иши в двух мирах» о последнем представителе индейского племени яхи и носителе южного языка яна. Интерес к «первобытным» общинам, которые зачастую мудрее цивилизации, Ле Гуин сохраняла всю жизнь. Дома у ее родителей была огромная библиотека. К отцу в гости приходили люди вроде отца атомной бомбы Роберта Оппенгеймера, который станет прототипом Шевека в «Обделенных».
Первый научно-фантастический рассказ Ле Гуин послала в журнал Astounding Science Fiction, когда ей было одиннадцать. Но настоящий дебют состоялся в итоге довольно поздно: рассказ опубликовала в 32 года, роман — и вовсе в тридцать семь. Перед тем успела выйти замуж и родить двух дочерей и сына. В 1959 году семья Ле Гуин переехала в Портленд, штат Орегон, где писательница и жила до самой смерти, которая наступала в январе 2018 года.
И, пожалуй, всё. Стоит разве что упомянуть о дружбе с Филипом Диком. Эта дружба не помешала Ле Гуин в 1975 году отказаться от почетной премии «Небьюла», присуждаемой Американской ассоциацией писателей-фантастов, в знак протеста против того, что ААПФ отняла почетное членство у Станислава Лема. Дик как раз и требовал выгнать Лема из ААПФ как советского агента. Но и ценить Дика, «нашего доморощенного Борхеса», всё это Ле Гуин не мешало. К слову, в 1971 году она издала не очень характерный для нее и очень филипдиковский роман «Резец небесный», герой которого постоянно меняет реальность через сновидения. Сама Ле Гуин предпочитала делать это через книги.
Жизнь вторая: правдивые слова похожи на свою противоположность
Название «Резец небесный» взято из древнекитайского философского трактата «Чжуан-цзы», пусть даже перевод и неправилен, на что Ле Гуин указал китаист Джозеф Нидэм. В русской версии «Чжуан-цзы» это словосочетание передано как «небесное равновесие»:
[Тот, кто] в знании отступает там, где не способен [познать], [обладает] истинным знанием. Того, кто к этому не приближается, разбивает естественное равновесие.
«Чжуан-цзы» — даосская книга притч, а даосизм (и буддизм, что не так заметно) был Ле Гуин ближе любой другой религии. В 1997 году она выпустила собственное переложение «Дао Дэ Цзин». В русских переводах даосизму Ле Гуин пришлось куда хуже, чем «резцу небесному». Скажем, в «Городе иллюзий» Дао перевели как «тао», то есть «Дао Дэ Цзин» (Старый Канон, как его называют в романе) переводчик не опознал, и, сколько цитат пропало втуне, — бог весть.
Лао-цзы, предполагаемый автор «Дао Дэ Цзин», говорит, что есть некий Путь, естественный для живых существ. Этот Путь не ухватишь за хвост и не выразишь словами. Что чуть противоречит существованию трактата Лао-цзы, само собой. Урсула Ле Гуин определенно верила в Дао. Она не пыталась его выразить или схватить за хвост. Но книги и были ее Путем, и для проповеди она выбрала весьма необычное средство — научную фантастику и фэнтези.
Жизнь третья: смотри, как сверкают крылья ястреба в ясном небе
Взять самый известный цикл Ле Гуин — «Земноморье» (в оригинале Earhtsea). В самом названии заключен дуализм инь и ян, тьмы и света, земли и моря. Неудивительно, что в песни «Создание Эа» сказано:
Только в молчании слово,
только во тьме свет,
только в умирании жизнь:
светел сокола полет
в пустом небе.
Внимательный глаз отметит, что древнее название мира, Éa, дважды и симметрично повторяется в слове EArhtsEA. Неудивительно и то, что «хорошая» и «плохая» магия здесь уравновешивают друг друга. И то, что в первой книге цикла волшебник Гед гонится за тенью, которая в итоге оказывается его собственной. Можно толковать «Волшебника Земноморья» (1968) на даосский манер или юнгианский, но, даже если вы не в восторге от Толкина, считать, что фэнтези обязано быть глупым, после Ле Гуин уже не получится.
В следующих книгах цикла (а всего в нем пять романов и сборник рассказов) находят себя уже другие герои, а Гед, утратив магию, обретает нечто большее — семью. Этот мотив повторяется у Ле Гуин вновь и вновь — вплоть до подростковой трилогии «Легенды Западного побережья» (2004–2007), тщательно собирающей персонажей из разных культур в одну общину. Паттерн ясен: преодолей ложные различия — найдешь себя и других. А заодно проникнешь в чужие культуры. И выяснится, что все это время ты шел домой.
Урсула Ле Гуин, Париж, 1954 год
Этот паттерн можно выделить и в книгах Хайнского цикла. Хайн — древняя планета, когда-то вышедшая в космос и заселившая великое множество миров. Она изрядно поэкспериментировала с колонистами с не очень понятной целью. По ходу развития цикла цель становится чуть яснее: по-видимому, телепатия, двуполость и прочие социальные эксперименты ставились, чтобы посмотреть, как то или иное изменение человеческой природы скажется на агрессии. На многих мирах в итоге нет войн — пока их не экспортируют туда земляне.
Населенные планеты образуют сначала Лигу миров, потом — Экумену, «которая по сути своей вообще не государство и не форма правления. Это попытка объединить мистику с политикой, что само по себе, разумеется, обречено на провал. Однако даже неудачные попытки уже принесли человечеству куда больше добра, чем все предшествующие формы сосуществования различных миров».
У Экумены есть общие ценности, но еще важнее то, что у нее есть Дао. Ле Гуин прослеживает этот Путь на протяжении многих тысяч лет через войны, изобретение моментальной межзвездной связи, нуль-транспортировки и — в самой последней повести по внутренней хронологии, «Еще одна история, или Рыбак из Внутриморья» (1994), — перемещений во времени.
Первые романы цикла — «Мир Роканнона» (1966), «Планета изгнания» (1966), «Город иллюзий» (1967) — уже небанальны и интересны, каждый по-своему. Первый — полуфэнтезийный квест с инопланетными эльфами, гномами, крылатыми лошадьми; второй — история войны и любви с участием людей, отрезанных от прочего космоса на феодальной планете; третий — тоже квест, но уже в поисках истины, и протагонист здесь такой же двойственный, как волшебник Гед. Однако славу Ле Гуин принес четвертый роман, в котором тема Дао-Пути как сплетения инь и ян зазвучала в полную силу.
Жизнь четвертая: два есть одно, жизнь и смерть как любовники в кеммере
Вышедшая в 1969 году «Левая рука Тьмы» была подобна грому среди ясного неба. Это все тот же Хайнский цикл: в далеком будущем Дженли Аи, посол Экумены, пытается убедить обитателей планеты Гетен войти в содружество миров. Гетенцы уникальны: все они — андрогины, двуполые, а в каком-то смысле и бесполые. В короткий период кеммера, напоминющий месячные, в гетенцах пробуждается сексуальность, и партнеры как бы договариваются между собой, кто из них будет «мужчиной», а кто «женщиной»; любой здесь может стать и отцом, и матерью. Все гетенцы в книге описываются через мужское местоимение «он», но это ведь особенность нашей, а не их картины мира. В глазах Дженли Аи гетенцы двоятся: то они больше похожи на женщин, то на мужчин — и исключительно потому, что в аспекте пола мы привыкли воспринимать живых существ бинарно. Как сместить оптику? Как и вовсе от нее отказаться?
Это был далеко не первый фантастический роман, изо всех сил нарушавший конвенции жанра, в том числе табу на сексуальность. Хотя на самом деле сексуальности в романе кот наплакал; позднее Ле Гуин восполнит этот пробел в рассказе «Взросление в Кархайде» (1995), хотя выяснится, что секс сексом, а любовь важнее. «Левая рука Тьмы» о другом — о, как сказали бы древние китайцы, преодолении различий. Бинарных оппозиций здесь множество, порой они заключены одна в другую. Скажем, унитаризм/федерализм: государство Кархайд — формально монархия, а на деле сообщество княжеств, «толпа вздорных родственников» — чем-то напоминает США; Оргорейн якобы федерация, союз «комменсалий», в действительности тоталитарен и управляется скорее спецслужбами, то есть похож на СССР; и, надо сказать, хрен редьки не слаще. То же с местными религиями — провидцами-ханддаратами и последователями мессии Меше, которому в момент просветления открылось все пространство-время: несмотря на противостояние, по сути, это две стороны одной духовной медали.
«Тьма — правая рука Света; Свет — левая рука Тьмы». Если преодолеть различия, останется любовь. Кстати, фамилия Дженли Аи и означает «любовь» по-японски. Так же, как по-русски фамилия Раджа Любова, персонажа повести Хайнского цикла «Слово для „леса” и „мира” одно» (1972), прозрачнейшей метафоры Вьетнамской войны. Да и в имени героини романа «Лавиния» нельзя не услышать слово love.
Жизнь пятая: в далеком созвездии Дао Кита
Однако лучшей книгой Ле Гуин многие считают все-таки роман «The Dispossessed» (1974). По-русски он не слишком удачно назван «Обделенные», хотя, как выкручиваться переводчику, не очень понятно. Это еще один рассказ о (не)двойственности, и название — «инь» для «ян» Федора Михайловича Достоевского: «The Possessed», «Одержимцы», — вариант перевода на английский «Бесов».
Урсула Ле Гуин со своими книгами
Достоевский писал о плохих революционерах, Ле Гуин — о хороших. Протагонист ее романа физик Шевек живет на планете Анаррес в анархическом обществе: здесь нет денег и собственности; здесь все свободны и дорожат свободой; здесь понимают, что обратная сторона свободы — ответственность и солидарность; здесь нет Государства, войн, эксплуатации человека человеком; здесь все бедны (может, ровно поэтому Анаррес вообще возможен), но вроде бы счастливы. Анаррести, анархисты этого мира, двести лет назад прилетели с планеты Уррас, которая с Анарреса видится луной (и наоборот); там они были сектой, следовавшей учению некоей Одо. Обе планеты вращаются вокруг звезды Тау Кита, и есть мнение, что Ле Гуин выбрала ее за фонетическое сходство: Тау (Tau) — Дао (Tao).
Шевек летит на Уррас в надежде установить с тамошним обществом контакт; он даже готов отдать уррасти свое величайшее открытие. Уррас, опять же, похож на Землю: насквозь капиталистическое государство А-Ио, тоталитарно-социалистическая страна Тху, Бенбили — местный Вьетнам... Рая нет ни на Анарресе, ни на Уррасе — сказывается человеческая природа. Не зря подзаголовок книги — «двусмысленная утопия».
Но дело не в планетах, дело в установках. Шевек — истинный анархист, человек перманентной революции; он нигде не дома (любой его путь — возвращение домой), он dispossessed во всех смыслах — он обездолен, не одержим (в отличие от одержимцев Урраса), у него нет собственности. Говоря коротко, он постоянно преодолевает различия — даже различие между прошлым и будущим, исходя из его теории (и структуры романа), — и оттого от них свободен.
Сочиняя «The Dispossessed», Ле Гуин пробила реальность.
«С моей точки зрения, анархизм вообще самая идеалистическая и самая интересная из всех политических теорий. Однако воплотить подобную идею в романе оказалось чрезвычайно трудно; это отняло у меня огромное количество времени, поглотив всю меня целиком. Когда же задача была наконец выполнена, я почувствовала себя потерянной, выброшенной из окружающего мира. Я была там не к месту».
Получился и правда портал в другой мир, в который, черт подери, так хочется верить. Акт Творения. Не первый в жизни Ле Гуин и далеко не последний, но один из самых мощных. Место революции было найдено: она обнаружилась в голове читателя.
Жизнь шестая: границы несуществующих стран
Но начинала Ле Гуин вовсе не с фантастики: в 1950-е она сочиняла абсолютный реализм, фантастическим было разве что место действия — вымышленная реальность, условная Центральная Европа, условные Польша, Чехия, Венгрия. В XIX веке — часть империи Габсбургов, после Первой мировой — независимая страна, после Второй — часть социалистического блока; восстание в 1956-м, падение режима в 1989-м... Страна звалась Орсиния. Несложно догадаться, что это «страна Урсулы»: ursula (маленькая медведица) — urs (медведь) — ursinus (медвежий).
В 1976 году рассказы об Орсинии вышли отдельным сборником. Три года спустя последовала «Малафрена» — роман о той же стране в 1820-х годах: самая европейская, реалистическая и, как свидетельствовала автор, «классическо-русская» ее книга. В 1990 году Ле Гуин написала последний «орсинский» рассказ «Глоток воздуха».
«С 1990 года я не могу вернуться в Орсинию, хотя несколько раз пыталась. Границы закрылись. Я не знаю, что происходит. Это меня беспокоит».
А еще была «Морская дорога» (1991), сборник реалистических рассказов, действие которых происходит в приморском городке Клэтсэнд, штат Орегон. Тоже реализм, не магический, но все-таки чудесный, близкий к «Дублинцам», к эпифаниям Джойса, — как и ее фантастика. Те же «инь» и «ян».
Жизнь седьмая: есть такая долина, и высокие горы ее окружают...
Долгое время казалось, что Урсула Ле Гуин далека от экспериментов. Она сочиняла в огромном диапазоне, играла стилями, но не бунтовала — до середины 1980-х, когда вышел в свет долгострой, книжища «Всегда возвращаясь домой». Это сборник рассказов, сказок, поговорок, стихов, песен, рисунков, историй народа кеш, который еще только будет жить в Калифорнии в далеком будущем, после ядерной войны. Здесь есть некий нарратив, история женщины по имени Говорящий Камень, которая на время уходит жить к народу Кондора — тоталитарному, стремящемуся завоевать всё и вся, «мужскому», — и возвращается на родину, в Долину, в «женское» общество свободы и анархии (вспомним путешествие Шевека с Анарреса на Уррас и обратно). Но это лишь часть обширнейшего полотна, в котором находится место всему, что Ле Гуин так любит, от вымышленных мифов, транслирующих иную систему ценностей, до календаря, карт, алфавита и даже кассеты с записью народных песен.
Этнографическое описание народа кеш представляет Пандора, альтер эго автора. Степень погружения при этом абсолютна. Выныривать в нашу реальность из книжной, прямо скажем, нелегко. Там — другая жизнь, далекая от идеала, но в принципе куда лучше нашей. Там мир поделен между девятью Домами живых и мертвых, включая Дома Смерти, Снов, Дикой Природы и Вечности. Там сочиняют стихи и сказки и пишут бесконечный роман «Опасные люди» (Пандора приводит пару глав). Там по-другому думают: «грамматика языка кеш не имеет средств для выражения отношений обладания между живыми существами...»
Такое вот сознательное Творение очередной двусмысленной утопии. Это просто мечта, явившаяся людям в плохие времена, заветная мечта тех людей, что ездят на снеговых санях, создают ядерное оружие, а директорами тюрем сажают пожилых домохозяек. Это критика цивилизации, которая возможна только для людей, ею созданных; утверждение, претендующее на то, чтобы стать отрицанием; стакан молока для души, изъязвленной кислотным дождем.
Жизнь восьмая: и вовсе не смерть позволяет нам понимать друг друга, а поэзия
В эпосе «Всегда возвращаясь домой» есть не только песни народа кеш, но и стихи самой Пандоры:
Ни божества, ни короли и ни герои,
что родятся раз в столетье,
здесь друг друга не сменяют.
Ни двойников, ни слепков с нас
и ни умноженного многократно
войска дублей — иль новых образцов,
но все ж на нас похожих, —
толпы, что заполняет города,
здесь нет. И нет Столиц. Простите.
Здесь нет и Никуда,
куда бы броситься могли вы.
Пути нет без конца и без предела.
Только люди. Их немного,
и они пытаются припомнить,
в памяти оставить множество вещей,
и бродят у реки спокойной,
и поют: о хейя, хейя, хейя!
Урсула Ле Гуин писала поэзию всю жизнь. Первый сборник стихов, «Дикие ангелы», она выпустила в 1975 году, последний, двенадцатый, со стихами 2014–2018 годов, вышел уже после ее смерти. К сожалению, эта ее сторона представлена по-русски меньше всего.
Жизнь девятая: за день до вечности
Словно всего этого было мало, Ле Гуин, когда ей было под восемьдесят, написала исторический роман. Ну или псевдоисторический: «Лавиния» (2008) основывается на десятке строк «Энеиды». «Я» этого романа — дочь царя Латина, жена троянца Энея, мать Сильвия, царя Альба-Лонги, дальнего предка Ромула и Рема, то есть женщина, без которой не было бы Рима, но которая вошла в историю бледной тенью окружавших ее мужчин. И, добавим, благодаря мужчине, Вергилию Марону, автору «Энеиды».
«До того, как он сочинил свою поэму, я была одной из самых неясных фигур прошлого, всего лишь точкой, одним из имен на огромном генеалогическом древе. Именно он подарил мне жизнь, подарил самоощущение, тем самым сделав меня способной помнить прожитую мною жизнь, себя в этой жизни, способной рассказать обо всем живо и эмоционально, изливая в словах все те разнообразные чувства, что вскипают в моей душе при каждом новом воспоминании, поскольку все эти события, похоже, и обретают истинную жизнь, только когда мы их описываем — я или мой поэт».
В священном лесу Лавиния встречается с духом Вергилия, который через сотни лет умирает на корабле по пути в Брундизий: то ли Лавиния живет в воображении поэта, то ли Вергилий преодолел бездну веков, то ли он буквально творит прошлое своего (и нашего) мира. Нечто подобное Ле Гуин описала в романе Хайнского цикла «Толкователи» (2000): реальность — это повествовательная ризома, эссе на тему «что есть истина?», система переплетенных историй, и у этой системы, у этого Древа есть ствол — этика, правильное поведение на жизненном пути. Дао, которое словами не выразить — а поэзией, историями, историей вполне.
Ну а поскольку история/поэзия умереть не может, в конце Лавиния обретает бессмертие. Кажется, финал этот рифмуется с рассказом «За день до революции» (1974) о последних днях Одо, женщины, придумавшей и тем самым сотворившей чудную анархию Анарреса. Как и Ле Гуин, Одо не была и не стала частью мира, который придумала (но, черт возьми, с какой стати ей-то быть примерной одонийкой?). Однако Творение состоялось. И творец будет жить в своем творении — всегда.