1. В «Коммерсанте» Игорь Гулин пишет о новых книгах, в том числе о «Житиях убиенных художников» Александра Бренера. Никакой политес Бренера сроду не связывал, и в книге он расправляется со старыми друзьями и коллегами — причем, судя по всему, в прозе упоительного качества. «Контекст, в который Бренер списывает свои выходки,— не венский акционизм, не современный перформанс, но Мандельштам, Шаламов, Клее, Джотто, жизнеописания Вазари. Не идеальный музей будущего, но потрепанная домашняя библиотека. Культура в его философии — это культура не канонизированных, но отверженных, прекрасных негодяев, в которые Бренер записывает все дорогие ему фигуры. <…> его романтизм всегда готов обернуться карикатурой, лубком. Бренер это знает и карикатурность в полной мере использует, отдается ей, встает в чайльд-гарольдовскую позу и снимает штаны».
2. На «Арзамасе» — прекрасный текст Евгении Шраги о тех секретах «Мертвых душ», которые читатель редко замечает. Самый разительный пример, пожалуй, — странная смена времен года в продолжение чичиковской поездки к Манилову: «Отправляясь из города NN в Маниловку, Чичиков садится в бричку в „шинели на больших медведях“, а по дороге встречает мужиков в овчинных тулупах — погода явно не летняя. Приехав к Манилову, он видит дом на горе, „одетой подстриженным дерном“, „кусты сиреней и желтых акаций», березы с „мелколистными жиденькими вершинами“, „пруд, покрытый зеленью“, по колено в пруду бредут бабы — уже без всяких тулупов. Проснувшись на следующее утро в доме Коробочки, Чичиков смотрит из окна на „просторные огороды с капустой, луком, картофелем, свеклой и прочим хозяйственным овощем“ и на „фруктовые деревья, накрытые сетями для защиты от сорок и воробьев“ — время года опять поменялось. Вернувшись в город, Чичиков вновь наденет своего „медведя, крытого коричневым сукном“». Здесь же: «два русские мужика», радужная косынка и пробуждение от залетевшей в нос мухи.
3. В начале месяца был объявлен короткий список премии «Просветитель», чудом уцелевшей во время прошлогодней охоты на иностранных агентов. «Афиша» коротко рассказывает о номинантах на премию в естественнонаучной части. Список в этом году — с биологическим уклоном: здесь есть удивительная научная автобиография исследователя крокодилов Владимира Динца (она претендует также на «Большую книгу», и не без оснований), новая работа Бориса Жукова о поведении животных и очень полезная книга Александра Панчина, разоблачающая мифы о страшных ГМО. Физика в премии представлена двухтомником Моисея Каганова. Отметим, что три книги из четырех выпущены издательством Corpus, которое в истории с фондом «Династия»*Признан властями РФ иноагентом. сохранило присущее ему достоинство, продолжив сотрудничество с возникшей на месте разоренной «Династии» «Эволюцией».
4. На «Гефтере» Евгения Вежлян беседует с филологом, теоретиком русского постмодернизма Марком Липовецким о том, существует ли литературоцентризм в 2010-х, и если да, то чем он отличается от привычного, хоть и расплывчатого представления о нем в прежние эпохи. Литературоцентризм, по мысли Липовецкого, изменился: теперь это не установка на примат литературы как таковой, а «литературность» всего происходящего — в том числе поиск высших смыслов, на практике приводящий «к возрождению неотрадиционалистских ценностей». В разговоре поднимаются и другие темы: например, Липовецкий обосновывает утрату толстыми журналами системообразующих позиций и рассуждает о том, почему в литературе, в отличие от изобразительного искусства, авангард не стал частью канона — в бытовом, «общеобязательном» смысле.
5. Фантастическая публикация о премиальном скандале в Башкирии. Уфимское издание «МедиаКорСеть» пишет о подлоге, совершенном председателем местного Союза писателей Наилем Гаитбаевым: выдвигая самого себя на государственную премию имени Салавата Юлаева, Гаитбаев представил фальшивое письмо председателя Союза писателей России Валерия Ганичева. Примечательно, что подозрения у коллег вызвало даже не столько письмо, сколько сам факт выдвижения Гаитбаева на премию. Писатель Камиль Зиганшин сообщает, что «за время его руководства наш творческий союз превратился в полуживой труп», а «сам Гаитбаев ведет себя как единоличный, никому не подотчетный хозяин. За 50 тысяч продал легковую иномарку своему родственнику, разбил служебный микроавтобус». Последние обвинения, конечно, уже в духе «„Машину зря гоняет казенную!“ — наябедничал и кот, жуя гриб».
Прозаик Игорь Савельев здесь же анализирует ситуацию с региональными союзами писателей, которые «продолжают считать себя государственными „министерствами литературы“, какими по факту были в советское время». Историю с Гаитбаевым Савельев комментирует так: «На мой взгляд, даже если бы документы СП России не были подделаны, выдвижение председателя СП РБ на премию было бестактным. В сложившейся системе это напоминает практику брежневских времен, когда руководители награждали сами себя».
6. Еще один занятный сюжет: как известно, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков стал героем 1000-страничного тома в серии «ЖЗЛ». Поскольку Поляков еще здравствует, его биография дебютирует в специальной подсерии «Современные классики». Все это уже выглядит весьма сомнительно; опубликованные отрывки из книги Ольги Яриковой — чтение характерное: в одном Поляков предстает героем, который в 1993 году один восстал против оголтелой либеральной интеллигенции, во втором он получает поддержку от Путина, который читает «Литературную газету» прямо в вертолете («Спасибо, Владимир Владимирович... — Держитесь! — Держусь! — ответил я упавшим голосом»). Так вот, на прошлой неделе неугомонная либеральная интеллигенция обратила внимание на то, как Поляков в своей биографии отзывается о Варламе Шаламове: «В Пестром зале [Центрального дома литераторов] можно было послушать угрюмые колымские рассказы уже слегка тронувшегося умом Шаламова, он любил подсесть к компании молодежи». Сергей Чупринин и Виктор Шендерович возмущены, но они, может быть, не знают, что в устах Полякова такие слова о Шаламове — это практически дружеская фамильярность. В прошлом году Поляков просто-напросто обвинял автора «Колымских рассказов» в гитлеровской агитации. Надо думать, смягчился Поляков, стал либеральнее.
7. Английская писательница Шарлотта Мендельсон в сентябре по приглашению Британского совета побывала в Ясной Поляне, а теперь рассказала об этой поездке в The Guardian. Жизнь Льва Толстого произвела на нее глубокое впечатление: «Хотя легко счесть его тронутым чудаком вроде профессора Брэйнстоума [из романов Нормана Хантера] и посмеяться над стариком, который поднимает у себя в кабинете гири и, налитый кровью, висит на турнике, одновременно отдавая распоряжения помощникам, страстное увлечение Толстого своей родной землей было радостью всей его жизни. Как все дети, в том числе и сегодняшние, кроме уж самых несчастных, он знал, как вяжет рот смородиновый лист, как поблескивает взрытая червем земля, какой сладкий, сенной вкус у травинки». Больше всего Мендельсон обрадовало то, каким серьезным садоводом был Толстой: в «бородатом гении» она наконец нашла родственную душу.
8. К Франкфуртской книжной ярмарке вышел подробнейший гид по французскому книгоизданию (Франция в этом году на ярмарке — почетный гость). Здесь буквально все: соотношение бумажных и электронных книг, оборот крупных и малых издательств, жанровые предпочтения, интервью с важными участниками рынка. Все это очень красиво проиллюстрировано и сверстано. Ссылку на брошюру поместил в своем телеграм-канале «Слова и деньги» Владимир Харитонов, о котором мы уже не раз писали. Канал хороший, так что заодно порекомендуем и его.
9. Британское издательство Faber & Faber открыло сайт, посвященный Т.С. Элиоту — одному из величайших английских поэтов, который был директором этого издательства (и напечатал в нем «Поминки по Финнегану» Джойса, а вот от «Скотного двора» Оруэлла отказался по политическим соображениям). На сайте множество ценных материалов: выложены первый и последний номера элиотовского журнала The Criterion, есть и ранее не публиковавшиеся тексты — например, эссе Элиота о том, как снимался фильм по его пьесе «Убийство в соборе». Здесь же — полный текст «Пруфрока» и «Бесплодной земли», архив писем, фотоархив и специальный раздел о работе Элиота в Faber & Faber.
10. Сайт Thrillist составил рейтинг лучших графических романов в истории жанра. Помимо «Черной дыры», «Мауса» и «Сэйлор Мун» (вопрос, конечно, можно ли считать мангу графическим романом) здесь есть вещи, которые совершенно не на слуху. Думается, список может быть полезен и ценителям, и издателям комиксов в России.
11. Молодой нигерийский писатель Чигозие Обиома в The Guardian рассуждает о том, что значит быть африканским писателем. Обиома отмечает, что среди африканских писателей существуют два противоположных подхода: настоятельный отказ от маркировки «африканской идентичностью» и столь же настоятельное подчеркивание своего происхождения; в прозе эти подходы выражаются в универсализме или «провинциализме». Сам Обиома старается придерживаться «универсального» правила «показывать, а не просто называть»: «Предположим, африканский прозаик хочет написать о молуэ — знаменитом лагосском автобусе, и просто называет его посреди предложения. Он может гордиться собой, получать похвалы от сторонников такого рода политизированного провинциализма — за смелость, за аутентичность. Но что увидит читатель? Просто автобус. Конечно, читатель из Лагоса получит здесь преимущество. Но если прозаик напишет: „разваленный визжащий желтый автобус, который постоянно дребезжит“, то все, в том числе читатель из Лагоса, сразу представят себе такой автобус, как будто его нарисовали во всех подробностях». Обиома возражает против позиции «провинциалистов»: «Непонятно — погугли», замечая, что в наше время читатель и так постоянно отвлекается от книги, а писатели еще и сами предлагают ему отвлечься, не желая ничего объяснять. Сказанное относится не только к африканцам: в качестве примера Обиома приводит «Бога мелочей» Арундати Рой. Кто-то может возмутиться тем, что Рой подробно описывает особенности индийской погоды: мол, индиец это и так знает, значит, роман специально написан для западной аудитории. «Но она сумела возвысить обыденность, знакомую всякому, кто живет в Айеменеме или штате Керала. Она превратила обыденность в искусство. Теперь описанный ей Айеменем — и настоящее место, и вымышленное. Благодаря этой двойственности взгляда Рой достигает вершины своего мастерства. И достичь этой вершины не желает африканский писатель, которого сдерживает требование оставаться провинциальным».
12. Один из самых известных американских писателей — Джон Ирвинг — поговорил с 40-летним Нэйтаном Хиллом, автором романа «Никса». Хилла сравнивают с Ирвингом; сам он отзывается о Хилле как о лучшем из новых американских писателей. Трудно найти более убедительный повод приглядеться к дебютанту. Ирвинг хвалит то, как взаимодействуют в «Никсе» личное и политическое начала, отмечает удачную завязку — скандальное возвращение давно пропавшей матери главного героя (вспомним, что узнавание неприятной правды о матери — важная сюжетная линия в поздних ирвинговских романах) — и признается, что ему очень понравился «несколько извращенный» юмор Хилла. Польщенный автор, в свою очередь, вспоминает, как долго он придумывал название романа. Долгое время он был уверен, что книга будет называться «На каждого найдется тело»: «Я помню марш: люди шли из центра к Мэдисон-Сквер-Гарден и несли пустые гробы, накрытые американскими флагами: это символизировало погибших в Ираке. Я подумал, что это не просто волнующий момент, но и сильный образ, так что первое, что я написал, — „На каждого из нас найдется тело“. И книга называлась так десять или двенадцать лет, пока буквально накануне отправки в издательство мы с моим агентом поняли, что это название больше не работает, и стали искать новое. Так мы придумали „Никсу“». Никсы (нёкки) — это злые водяные духи из норвежского фольклора.
13. И, наконец, снова о Бобе Дилане. Сам лауреат хранит гордое молчание, а Нобелевский комитет всячески делает вид, что ничего страшного, праздник состоится и без лауреата. За неделю одно из самых спорных решений в истории Нобелевской премии обросло сотнями статей, и перечислить все нет никакой возможности. Поэтому сделаем так: дадим избранные тексты, представив каждый одной характерной фразой.
Начнем с русских текстов. Галина Юзефович, «Медуза»*Признана властями РФ иностранным агентом и нежелательной организацией: «…расширение границ литературы, легитимизация разных ее сфер — в том числе довольно экзотических — выглядит не более, чем логичным продолжением политики Нобелевского комитета, в свое время включившего в пространство литературы и исторические труды Теодора Моммзена, и абсурдистские драмы Сэмюэла Беккета, и новаторскую прозу Уильяма Фолкнера». Вероника Долина, «Известия»: «Особый, чуть пижонский, лирический дар Коэна немножко меркнет перед глобальным и заявленным очень давно гражданственным образом и стилем Дилана». Гасан Гусейнов, «Постнаука»: «…я бы увидел в этом вручении Нобелевской премии еще и какой-то выпад против той части североамериканского общества, которая голосует за Трампа». Артемий Троицкий*Признан в России иностранным агентом, «Медуза»: «Я думаю, что Дилан мог бы получить и Нобелевскую премию мира». Лиза Биргер, The Village: «Боб Дилан кажется самым органичным из последних нобелевских лауреатов: в нем единственном соединились социальная значительность, поэтическое величие и наша огромная к нему любовь». Олег Соболев, «Афиша»: «Будем честны — Боба Дилана 99% имеющих представление о нем людей ассоциируют именно как автора иконических текстов и знаменитых строчек; как мелодист, аранжировщик, певец он, во-первых, малоизвестен, во-вторых — страшно недооценен». Сергей Морозов, Rara Avis: «Нас еще ожидают премии рэперам, киносценаристам, создателям графических романов, авторам поваренных книг и книг по практической психологии». Михаил Визель, «Год литературы»: «…именно Боб Дилан вернул к сочинению и исполнению вслух своих стихов — занятию, ставшему в цивилизованном мире к началу 1960-х годов занятием маргинальным, — десятки тысяч мальчиков (и девочек)». Дмитрий Быков*Признан властями РФ иноагентом., «Профиль»: «Почитайте на досуге хотя бы хрестоматийное „A Hard Rain’s A‑Gonna Fall“ — если это не поэзия, то что поэзия?».
Отдельной строкой посоветуем статьи, которые прицельно посвящены анализу поэзии и музыки Дилана: Алексей Алеев разбирает тексты с альбома «Tempest», а Ольга Половинкина — хрестоматийную «Mr. Tambourine Man», Александр Кушнир рассказывает об истории создания альбома «Blonde On Blonde», который особо выделяет секретарь Нобелевского комитета Сара Даниус.
Теперь англоязычные тексты; постараемся не увлекаться, тем более что часть попала в предыдущий выпуск. Итак, pro. Дуайт Гарнер, The New York Times: «Эта Нобелевская премия признает как факт то, что давно казалось нам истиной: то, что мистер Дилан — один из самых подлинных голосов Америки, создавший такие же дерзкие и звучные образы, как Уолт Уитмен и Эмили Дикинсон». Дженнифер Крофт, Vice: «Если литература должна избегать популярной культуры, то она обречена; отрицать, что Дилан заслуживает Нобеля — значит игнорировать этот факт и не признавать, что его музыка обладает серьезной силой». Джей Ти, The Economist: «Его вклад в музыку — доказательство, что текст не должен организовываться по правилам повседневной речи». Малколм Джонс, The Daily Beast: «В своем позднем творчестве Дилан сделал нечто еще более глубокое: приоткрыв занавес, он позволил нам увидеть, что песни — такие песни, какие пишет он, домашнего изготовления, передаваемые из поколения в поколение, — не столько пишутся, сколько усваиваются». Крейг Тейчер, The New Republic: «Подобно тому, как на Дилана влияли писатели, которых он читал в молодости, на большинство писателей последнего полувека повлиял Дилан; его следы — повсюду в литературе». Салман Рушди в интервью The Guardian: «Границы литературы расширяются, и то, что Нобелевская премия признает это, превосходно». Отдельной рекомендацией — статья музыкального критика Алекса Росса («Дальше — шум»), который неожиданно сравнивает Дилана с Рихардом Вагнером.
Ну и немного contra. Леонард Коэн высказался в том духе, что Нобелевская премия недостойна Дилана: «Это все равно что повесить на Эверест медаль за то, что он самая высокая гора», но нашлись авторы, которые считают, что все как раз наоборот. Ноа Берлатски, Lithub: «Сила Дилана как иконы в том, что он присвоил труд якобы необразованных Других и возвел его на бастион надменной высокой культуры. Выбирая его как представителя американской популярной музыки, Нобелевский комитет показывает, что слова тех, кто не вхож в академии, могут быть литературой, если эти слова произносят правильные люди». Тим Стэнли, The Daily Telegraph: «Мир, который присуждает Нобелевскую премию Бобу Дилану — это мир, который выдвигает в президенты Дональда Трампа». Вот так вот. В любом случае, куда ни плюнь — везде Трамп.