Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Детство и юность я провел с Лермонтовым. Его имя в нашем доме произносилось почти каждодневно, и на то были веские основания. Мои родители — Валентина Малахова и Владимир Захаров — всю жизнь посвятили изучению творчества поэта, создали литературную экспозицию в той самой Тамани, где Лермонтова чуть не утопили в сентябре 1837 года, написали несколько книг о нем (совместно и по отдельности).
Говоря откровенно, я вырос на мемориальном подворье «Домик Лермонтова в Тамани», восстановленном в «самом скверном городишке» в 1976 году — за два года до моего рождения. Так что прозвище «музейный мальчик» никогда меня не обижало. Я помогал расставлять экспонаты, составлял их описание для картотеки, разбирал научный архив отца и каждое лето ездил в Тарханы, на свою вторую родину.
Лермонтовед Владимир Захаров с экскурсантами на восстановленном в 1976 году подворье казака Фёдора Мысника в станице Тамань. Фото А. Носиченко, 1978Моя мама — потомок Лукерьи Алексеевны Шубениной, тарханской кормилицы поэта, которую Михаил Юрьевич ласково называл мамушкой и был благодарен ей до конца своих дней. Вскармливать болезненного, золотушного барчонка, недодавая молока собственному сыну Василию, могла только ласковая и милостивая женщина. И Лермонтов сызмальства понимал и ценил материнский подвиг простой крестьянки. В благодарность за это бабушка поэта, Елизавета Алексеевна Арсеньева, распорядилась построить Шубениным дом возле деревенского пруда. До сих пор в Тарханах эта водная заводь зовется Кормилицын пруд, а могила Шубениной занимает особое место на деревенском погосте.
Добрая память о Лукерье Алексеевне в нашей семье передавалась из поколения в поколение. С ранней юности я знал, кем была моя прапрабабушка. Я никогда не кичился званием «молочного брата» Лермонтова, но и не скрывал этого. Помню, как мама часто приводила меня в музей-усадьбу Арсеньевой, как мы ходили навещать дуб, посаженный Лермонтовым. Я всегда подбирал с земли лист, чтобы вернуться домой с памятным знаком о лермонтовских местах. (До приезда в 1977 году на работу в Тамань мама была сотрудницей музея в Тарханах. В этом году исполнилось 55 лет ее непрерывного служения музейному делу.)
А еще я помню времена, когда к гробу Лермонтова, стоящему в фамильной часовне при церкви Михаила Архангела, можно было спуститься по крутой лестнице с высокими ступенями (доступ туда открыли в 1939 году). В глубокой нише за черной оградой стоял цинковый гроб и всегда горели свечи. Несмотря на охватывавшее меня волнение, я всякий раз спускался к могиле поэта, чтобы почтить его память. Теперь к Лермонтову не подойти. Из-за сложных геологических условий часовню постоянно подтапливало и здание разрушалось. В 2013 году провели ремонт и восстановили исторический вид захоронения. Соответственно, спуск к гробу поэта заложили камнями и забетонировали.
Лермонтов всегда оставался для меня живым человеком, а не портретом из школьного учебника по литературе. Он был из плоти и крови, со своими страстями, переживаниями, некрасивыми поступками, продиктованными его психологическими особенностями. Я часто присутствовал при разговорах взрослых, где Лермонтов обсуждался без прикрас и славословий.
Известный лермонтовед Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987) передал отцу на хранение свой секретный доклад, написанный еще в 1973 году. Статья называлась «Лермонтов ли Лермонтов?» и касалась щекотливого вопроса, который Мануйлов разрабатывал с середины 1930-х годов. Речь шла о происхождении поэта. Странные финансовые взаимоотношения бабушки и зятя, Юрия Петровича Лермонтова, намекали на некую семейную тайну. Если коротко, то смысл интриги состоял в том, что Марья Михайловна (мать поэта) «была великой грешницей» и «понесла» от тарханского кучера. Скрыть позор дочери Арсеньева решила известным способом: нашла обедневшего дворянина Юрия Лермонтова, посулила хорошее приданое и выдала за него свою беременную Машеньку. Чтобы новоявленный зять не болтал лишнего, выплатила ему громадную по тем временам сумму — 25 тысяч рублей. Доказательную базу Мануйлов скрупулезно собирал много лет. Коллегам рассказывал об этом полушепотом, и далеко не всем подряд. На то были свои причины.
Академическое литературоведение на то и академическое, что учеными за скобки выносится все мелкое и бытовое. Жизнь отдельно — творчество отдельно. Личность будто помещается в вакуум, где текст становится главной отправной точкой для искусственного «нарезания» биографии автора на отрезки и периоды: детство, отрочество, юнкерская школа, стихотворение «Смерть поэта», первая и вторая ссылки, дуэль и смерть. И все с флером трагического страдальца, ушедшего в расцвете лет.
Новому советскому государству нужны были свои герои, чтобы вдохновлять людей, вести их в бой, на социалистические стройки, показывать пример беззаветного служения благородным целям. И Лермонтов стал таким героем.
Отечественное лермонтоведение, выросшее в непростых условиях ленинско-сталинских определений прошлого, сформировало образ поэта как революционного борца с царизмом и откровенного богоборца. Это отвечало потребностям пропаганды. Поэт быстро вошел в табель одобряемых государством литераторов и занял там почетное место.
Психоанализ в СССР был запрещен, а появление тех или иных мотивов в творчестве объяснялось кондовой логикой, против которой вроде как и спорить бессмысленно. Насаждаемый культ личности прорастал во все сферы жизни, включая литературную науку. И эта традиция сделала из Лермонтова лицо неприкосновенное. Тема школьного сочинения «Лермонтов: поэт и гражданин» в буквальном смысле превратилась в штамп, без которого не выпускался в свет ни один портрет литератора, ни одна книга о нем.
Лермонтов юнкер. Сепия 1882 года. Художник Бильдерлинг А. А.
Подобный перекос укоренился настолько глубоко, что даже в 1980 году, выпуская Лермонтовскую энциклопедию, ее авторы били себя по рукам, чтобы не сболтнуть лишнего. Статья про эротические юнкерские поэмы состояла из трех(!) предложений. Борис Эйхенбаум вообще предлагал «вычеркнуть» их из литературной эволюции поэта. «Мы видим в них просто скабрезную терминологию, грубость которой не производит никакого впечатления»*Эйхенбаум Б. М. Лермонтов: Опыт историко-литературной оценки. Л.: Государственное издательство, 1924. С. 102–103.. Даже в новом веке никто так и не решился выпустить академическое издание юнкерских стихов. Ведь о Лермонтове можно говорить только в превосходных степенях. Бытовые страсти гению ни к чему.
У многих, на мой взгляд, сложилась привычка относиться к Лермонтову как к «умершему богу». Отсюда и проистекает фанатичное поклонение, необходимость «воскуривать фимиам» в виде декламации стихов и чтения прозаических отрывков с почти религиозным экстазом, посвящать Лермонтову свою жизнь в науке и устраивать в честь него крестовые походы против всех, кто вздумал воспринимать поэта как простого смертного.
Понять такой пиетет можно. Трагическую смерть на дуэли интерпретировали скорее как мученическую кончину на алтаре искусства, а Николай Мартынов, превратившись из друга в палача, выглядел почти как Иуда. Мол, Николай Соломонович мог бы и потерпеть проказы великого Лермонтова (которые сегодня иначе как буллингом не назовешь), а не хвататься сразу за пистолет.
Библейский сюжет парадоксальным образом наложился на судьбу Лермонтова, превратив его в «литературного Иисуса». Вот почему его посмертная слава не меркнет, число последователей год от года увеличивается, а всякое новое издание произведений превращается в «поэтическое евангелие», к которому люди регулярно возвращаются в минуты душевной скорби. Не секрет, что минорный мотив лирики Лермонтова находит живой отклик у поколений, никогда не знавших спокойствия. (Отчасти поэтому печальный гений Лермонтова не очень востребован у западного читателя, воспитанного на традициях радости и удовлетворения собственной жизнью.)
Лермонтовский мистицизм, к которому поэт был склонен еще при жизни, нашел благодатную почву и после его смерти. Памятные даты совпадали с началом войн и крупных конфликтов. Полноценно отмечать юбилеи Лермонтова получалось не всегда. Из-за чего программы чествования сворачивались, будто самому Михаилу Юрьевичу, глядящему на людей с небес, не очень-то и хотелось приторных славословий, он будто противился тому образу, который ему навязывал официоз. Но культ поэта лишь возрастал, и именно поэтому Виктор Мануйлов высказывал свои подозрения о происхождении Лермонтова крайне осторожно. К тому же прямых доказательств не было, а деревенские предания и слухи к делу не пришьешь.
Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987). Фото 80-х годов ХХ века. Из книги «Вспоминая счастливого человека. Сборник воспоминаний о В. А. Мануйлове», 2012
Однако семейная тайна поэта мучила склонного к мистицизму Виктора Андрониковича. (Мало кто знает, что Мануйлов был еще и первоклассным хиромантом. Он в точности предсказал моему отцу все этапы его карьеры, включая возраст смерти.) Передавая отцу свои наработки, Мануйлов завещал Владимиру Захарову продолжить поиски. Отец энергично (и громко) взялся за дело, чем нажил себе непримиримых врагов среди коллег-лермонтоведов.
Однако затем у него все больше времени стала занимать «Летопись жизни и творчества Лермонтова» — еще один проект, начатый Мануйловым и относящийся к академическому лермонтоведению. В 2017 году обновленное (второе) издание за авторством В.А. Захарова увидело свет. Но были нюансы. Как жаловался отец в частной беседе, раздел про 1840 год вышел с купюрами из-за чеченского вопроса. (Как русский офицер, Лермонтов воевал в Чечне.) И, по просьбе издательства, отец согласился на изъятие отдельных пассажей.
Тайну лермонтовского происхождения разрешил тарханский лермонтовед Петр Андреевич Фролов. Лермонтов — законнорожденный сын своего отца. Вне всяких сомнений. В 2008 году Фролов за собственный счет выпустил об этом книгу «Создание и крушение семьи Лермонтовых: взгляд из Тархан» (которая вплоть до 2018 года переиздавалась мизерными тиражами с различными дополнениями). Феноменально скрупулезный лермонтовед выяснил, как и почему возникли слухи про кучера, он докопался до первоисточника злословия и объяснил, почему сомнительная легенда получила столь широкое распространение и дошла аж до Мануйлова.
В 2014 году, будучи в Тарханах, я записал видеоинтервью с Петром Андреевичем Фроловым, а также поговорил с древней старушкой, бывшей одноклассницей того самого А.С. Аббакумова, написавшего письмо в московский Музей изящных искусств: «Прошу обратить внимание на то, что по рассказу старой бабушки, которой уже 114 лет <...> правильная фамилия М. Ю. Лермонтова не Лермонтов. Действительно, что она жила у попа в прислугах. Последний ей рассказывал, как бабушка [Елизавета Алексеевна Арсеньева] заставила его скрыть грех ее дочери <...> Ее дочь <...> была в положении от кучера в ее имении. Но деспотическая помещица сосватала ее с Юрием Петровичем Лермонтовым. Последний согласился жениться потому, что ему сулили имение».
Единственным условием Фролова была просьба не публиковать его интервью при жизни. Книга — ладно, она известна только узкому кругу специалистов, а вот видео посмотрят многие. И серьезному ученому не хотелось вступать в конфронтацию с последователями «мертвого бога поэзии». Даже если его книга и выступала в защиту Михаила Юрьевича. Зачем вообще приплетать скабрезные слухи к имени Лермонтова?
Петра Фролова нет на свете уже два года, а я все не решаюсь обнародовать наш давний с ним разговор.
...Однажды отец проводил экскурсию для группы московских врачей, приехавших в Тарханы. Глядя на детский портрет Мишеньки, созданный безымянным крепостным художником, специалисты в один голос заявили: «Да это же наш пациент!»
Портрет М. Ю. Лермонтова в детстве
Врачи предположили, что странный вид черепа на портрете свидетельствовал о признаках гидроцефалии головного мозга. Это открытие отчасти объясняло поведенческие странности Лермонтова и особенности внешнего облика поэта, отмечаемые многими современниками: приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом...
Лермонтов хорошо осознавал свою некрасивость. Екатерина Сушкова вспоминала: «Смолоду его грызла мысль, что он дурен, нескладен, не знатного происхождения».
При таком наборе исходных данных завоевать мир можно было лишь исключительно умом, талантом и эксцентричным отношением ко всему. Он хотел, чтобы его запомнили и полюбили — не за внешность, а за талант. Лермонтов рано понял, как нужно действовать. И потому журналист и современник поэта Илья Арсеньев отмечал: «Одаренный от природы блестящими способностями и редким умом, Лермонтов любил преимущественно проявлять свой ум, свою находчивость в насмешках над окружающею его средою и колкими, часто очень меткими остротами оскорблял иногда людей, достойных полного внимания и уважения»*Арсеньев И. А. Слово живое о неживых // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М.: Художественная литература, 1989. С. 56–57.. А как доставалось менее достойным?
Не секрет, что к некоторым мемуаристам «охранительное лермонтоведение» относится с большим скепсисом, определяя тех, кто вспоминает о поэте плохо, в стан врагов и завистников. Такой подход отчасти обоснован, но далеко не безупречен.
В Москве жил и работал выдающийся врач-невропатолог Борис Александрович Нахапетов (1928–2017), успешно применявший свою медицинскую специализацию и в области литературной науки. В 2008 году крошечным тиражом (подозреваю, что, опять же, за собственные деньги) он выпустил книгу «Медицинская карта Лермонтова», в которой авторитетно разобрал влияние здоровья поэта на формирование его личности, а значит, и творчества. Знаком ли простой читатель с этой замечательной работой — вопрос риторический.
Филолог из Кабардино-Балкарии Хаути Залимович Шогенов в 2020 году самостоятельно выпустил в Нальчике монографию «1837: тайны странствования Лермонтова по Кавказу». Книга рисует живой портрет человека, пытающегося выпутаться из истории, в которую он угодил со своими «революционными» стихами на смерть Пушкина. Мастерски поданная аналитика читается как захватывающий детектив, при том что первую главу, как мне рассказал сам исследователь, машинистка потеряла и обнаружилось это, когда макет был уже сверстан и готов к печати. Ученый по памяти восстановил утраченный фрагмент и подготовил обновленный текст нового издания, но заниматься выпуском книги в 86 лет довольно трудно, особенно после перенесенной на глазах операции.
Вместе с Ольгой Валентиновной Миллер (выдающимся библиографом Лермонтова, знатоком его творчества, ученицей В. А. Мануйлова) мы несколько лет подряд надоедали моему отцу просьбами бросить все дела и сесть за написание научной биографии Лермонтова, основанной на последних находках и достижениях науки. Чтобы книга получилось без прикрас и выдумок, с необходимыми оговорками там, где высказывались допущения. Ведь документальных подтверждений сохранилось крайне мало, в этом смысле фраза Блока о «нищенской биографии» поэта не утратила своей актуальности. Отец даже начал писать отдельные главы, но постоянно отвлекался на выяснения отношений с противниками такого подхода. Он тратил силы на то, чтобы убедить коллег в необходимости принять живой образ Лермонтова-человека, а не отлитый в бронзе памятник безгрешному гению, почти святому.
Проект так и остался нереализованным. В ноябре 2021 года отец умер от последствий ковида. Но сейчас мне почему-то кажется, что ученый старой советской школы просто не смог бы написать труд, соответствующий потребностям нашего времени. Для этого нужен человек из нелермонтовской среды, с опытом чтения современных биографий (которые в основном публикуют на Западе), не ангажированный участием в том или ином литературном лагере. Названием своего романа Лермонтов будто завещал нам создать его правдивый образ как героя нашего времени, а его усиленно записывают в пантеон умерших богов.
Прижизненный портрет М. Ю. Лермонтова в сюртуке лейб-гвардии Гусарского полка в эполетах с одной звездочкой (корнет). Ноябрь 1838 г. Художник — А. И. Клюндер. Бумага, акварель, гуашь, белила, лак. 19,6 х 15,8. Оригинал утерян. Эмилия Александровна Шан-Гирей (жена троюродного брата поэта) указывала на этот портрет, как на «самый верный, более всех других передающий того Лермонтова, которого я знала». Место хранения: Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом), Санкт-Петербург
За семь лет до смерти отца я усадил его перед камерой и буквально заставил рассказать о своем Лермонтове: проказнике, острослове, любителе поесть и пропустить не один бокал игристого, человеке, одолеваемого страстями и нерешенными психологическими комплексами, завидующем красоте и стати Мартынова, и потому избравшим его объектом для нападок. Я попросил поведать зрителю все то, о чем годами говорилось и обсуждалось дома. Свет установлен, кнопка записи включена. Начали!
Отец рассказал не все. Сработали внутренний цензор и боязнь очередной порции остракизма со стороны коллег. Ему, как и когда-то Мануйлову, хотелось оставаться серьезным ученым, а не одиозным биографом поэта. Ведь только так академическое лермонтоведение воспринимает попытки сделать из «святого» — живого человека.
Я смонтировал и выложил в сеть три серии фильма «Мой Лермонтов». Я абсолютно уверен, что репутации Лермонтова никто и ничто не угрожает. Его литературный талант общепризнан, а творческий гений неоспорим. Но на правах «молочного брата» поэта, я оставляю за собой право желать, чтобы о моем «родственнике» рассказывали честно, без идолопоклонства и придыхания.
Фильм «Мой Лермонтов»